Евгения Кайдалова - Ребенок
– Точно глюки?
– Точно!
Как по команде я расслабилась и отдалась своему счастью – счастью жизни в МГУ, которое теперь со мной на много лет. Год жизни «зайцем» и подготовки к поступлению, пять лет учебы, три года аспирантуры… Девять лучших лет юности в лучшем изо всех возможных мест – разве это не чудо?!
Мы вышли за чугунную ограду главного здания, перешли улицу и вошли в другую ограду – за ней размещались три гуманитарных корпуса, спортивные залы и площадки, магазин, столовые – еще один район необъятного города МГУ. Перед первым гуманитарным корпусом горел вечный огонь в обрамлении белых колонн, а рядом сверкал отражающий небо пруд, и везде на газонах сидели, лежали и даже просто валялись студенты. Пары обнимались на виду у всех безо всякого стеснения, и я представила себе, что когда-нибудь и мы с Антоном будем так же лежать у пруда, легко поглаживать друг друга и что-то шептать друг другу смеющимися губами.
Зайдя внутрь серо-фиолетового здания, Антон повел меня к лифтам. Когда кабина опустилась и двери разошлись, я увидела очевидную, но совершенно невероятную для лифта вещь – телефон.
– Вот, – гордо сказал Антон с видом человека, произносящего «Сезам, откройся!», – звони!
– У меня ведь нет жетона…
– И не надо! Звонишь, как по обычному межгороду: набираешь восьмерку, ждешь гудка – и номер.
– Прямо так?!
– А тут халява.
Не веря в происходящее, я сняла трубку и услышала отдаляющийся голос Антона:
– Я тебя подожду. Наговоришься – приезжай вниз!
Я ехала наверх в полном одиночестве и ватными пальцами крутила диск. Возможность бесплатно звонить из лифта была уникальным просчетом университетской администрации (впоследствии эту ошибку исправили), но полностью находилась в рамках закона. Однако именно сейчас я вдруг осознала, в какую авантюру влипла, оставшись в Москве.
Я набрала мамин рабочий номер и прислонилась к стене – мне нужна была опора. Несколько гудков. Затем:
– Библиотека.
Я не могла говорить: совесть вдруг разом скрутила мои голосовые связки.
– Алло, вас не слышно!
– Мама…
– Доченька! – Меня даже испугал взволнованный вопль за тысячи километров от меня. – Доченька, ну как ты?!
– Я поступила.
Теперь говорить не могли уже на другом конце провода. Лишь пару секунд спустя я услышала совершенно потустороннее:
– Как?!
– Да вот так…
– Так быстро закончились экзамены?
– Их было всего три. Не четыре, как мы думали, а только три.
– И что ты получила?
– Ну, какая разница… главное, что вышел проходной балл.
– Доченька!.. (Я услышала классический всхлип.) Доченька, я тебя поздравляю! Да неужели… Господи, какое же это счастье! Доченька, теперь учись, учись изо всех сил; тебе будет трудно, ты не так подготовлена, как москвичи, но старайся, как только можешь. Ты должна стать человеком, понимаешь? Доченька мне трудно говорить, я так волнуюсь, у тебя деньги бегут за переговоры… Инночка, у тебя сейчас будет много соблазнов: большой город, новые знакомые… Но ты знай свое и бей в одну точку: высшее образование и достойная работа. Муж, дети – это все, конечно, важно, но это все придет, главное для тебя – получить профессию, выйти в люди. Я смешно, конечно, говорю… Но от души, поверь мне! Стань человеком, и все у тебя в жизни будет по-человечески. Доченька, я так за тебя рада!
Теперь мама откровенно плакала в трубку.
– Спасибо, мамочка.
Я вдруг перестала испытывать стыд: мамины напутствия как будто действительно сделали меня студенткой журфака. Ну, пусть я ей по-настоящему стану только через год, но ведь стану же! Мама так радовалась, что я начала радоваться за свое будущее вместе с ней и, как пионер, клясться в верности ее идеалам:
– Я буду учиться как зверь, ты не думай! Я тут всем покажу настоящую журналистику!
– Ну вот и молодец, ну и слава Богу!
– Мам, ты не могла бы мне денег прислать?
– Конечно-конечно! Сколько?
– Ну примерно…
Денежным вопросом мы и закончили разговор. Когда я подъезжала к первому этажу, где должен был поджидать Антон, то чувствовала себя окончательно успокоившейся и твердо стоящей на ногах: денег мама пришлет достаточно, а осенью я обязательно найду подработку. Вопрос же с поступлением на следующий год казался мне почти решенным.
Лифт раздвинул двери, выпуская меня в действительность.
– Ну как? – спросил Антон с чисто спортивным интересом.
– Все нормально, я учусь. Деньги пришлют.
– Класс!
Антон обнял меня за плечи с неожиданной силой. Я поняла, насколько он рад тому, что я остаюсь в Москве.
Мы снова вышли на улицу – к пруду и лежбищу студентов на газоне. Меня подмывал сладкий страх: а что теперь?
– Знаешь что, – мягко начал Антон на обратном пути, – я тебя сейчас немного провожу, а потом поеду домой – мне собираться надо.
– Собираться? Куда?
Я вздрогнула и как будто проснулась.
– Я в поход ухожу на байдарках по Карелии. Мы через пару дней уезжаем, а вещей – вагон и маленькая тележка, и надо все так упаковать, чтоб ни в коем случае не промокло. На одну из лодок заплату будем ставить, у меня чехла на палатку нет – покупать придется… Дел невпроворот. Так что я сейчас поеду, ладно? Ты тут как-нибудь сама разберешься?
– Разберусь, конечно… А когда ты вернешься?
– Недели через три.
Я постаралась взять себя в руки: в конце концов, Антон – просто мой знакомый. Он просто показал мне несколько приемов ушу, накормил конфетами после провала на экзамене и помог с общежитием. Это все. Он не обязан и дальше шагать бок о бок со мной, как бы мне этого ни хотелось.
– А когда я вернусь, то сразу же зайду к тебе, и мы отпразднуем новоселье.
Теперь мы стояли лицом к лицу, и Антон держал меня за обе руки. Он улыбался настолько тепло, что я поверила бы ему, будь он даже просто незнакомцем. И моя улыбка всплыла на губах сама собой.
– Ну, возвращайся. Я куплю шампанского и конфеты «Аленушка».
– И букет не забудь! – мягко сказал Антон, целуя меня на прощание в губы. Легко, но уверенно, осторожно, но без страха. Когда он ушел, я поняла, что буду делать ближайшие три недели: ждать. Радостно и без малейшего сомнения ждать.
Мне казалось, что время совершило лихой кувырок назад, снова сделав меня взволнованной школьницей, ждущей летних каникул. Вот уже скоро они придут, открывая мне выход из гавани на просторы, и в преддверии этого май качает меня, как парусник, на пенных гребнях. Начало самостоятельной жизни в Москве стало для меня настоящей весной, второй в этом году; по крайней мере возбуждение и вдохновение захлестнули меня так, как волны цветения захлестывают в это время землю.
