Игорь Черницкий - Ай эм эн экта!
— Ложись! Ложи-и-ись, ядрена-матрена!
Все вдруг смолкло, женщины как по команде обернулись на меня, администраторша медленно, точно в рапиде, слезла со стула, а кассирша положила трубку. И тут в звенящей тишине я дрожащим голосом, но достаточно громко, с точным посылом и дикционно четко, используя трагическую модуляцию, произнес:
— Зина! Жена моя! Что с тобой?!
— Никита, милый, приехал!.. — тут же сориентировалась Зина.
Женщины расступились, и она бросилась ко мне на шею. По-моему, это были самые жаркие и искренние объятия за все время нашего знакомства. Слезы сами потекли у нее из глаз, она затряслась всем телом, и я прижал ее к своей широкой груди еще крепче. Женщины смотрели на нас с таким пониманием и сочувствием, что у меня вдруг у самого комок встал в горле и захотелось броситься обнимать их всех подряд, включая золотую администраторшу и окольцованную кассиршу.
Наконец Зина оторвала от моей в момент изрядно промокшей футболки лицо, блестящее, с потеками туши на щеках, и обратилась к только что бесновавшейся, а сейчас почтительно замершей толпе:
— Муж приехал… Год почти не виделись.
Кто-то из женщин всхлипнул, или это уже я сам по-режиссерски доиграл сцену и мне послышалось. Впрочем, от этих наивных лысух струилась такая теплая радость за нас, такая по-детски добрая энергия, что душа моя была готова выпрыгнуть от счастья и ощущения мировой гармонии. Но все же я ее взнуздал, дабы она не взлетела слишком высоко, а вместе со мной поднялась под крышу гостиницы в мой более чем скромный номер. Я нежно поцеловал Зинулю, размякшую и размокшую на моей груди, в висок, взял ее за плечи и повел к лифту. Когда за нами захлопнулись двери и кабинка, вздрагивая, понесла нас наверх, Зина кротко подняла на меня заплаканные очи, и мы вдруг расхохотались.
— Представляешь, настригли их больше, чем нужно, — смеялась Зина, кончиками пальцев растирая под глазами тушь. — Этих итальяшки отказались снимать и платить не хочут. Черт меня дернул с площадки раньше всех приехать… Но ты — актер! Ох, актер! Ты — глыба. Не-е, когда-нибудь я тебя на роль пристрою, — она выразительно подняла палец. — На ролищу!
Шампанское мы пили прямо из горлышка, поочередно вручая друг другу тяжеленькую бутылку, и это придавало нашей любовной сцене особую неистовость, этакий средневековый варварский шик. Кроме того, сам по себе сей исходящий реквизит был достаточно изыскан и прохладен, чтобы облагораживать и слегка остужать безудержную страсть, с которой сплетались наши тела на скользящих крахмальных простынях. Я в своем амплуа нео-казановы был на такой высоте, что куда там Майклу Дугласу с его «Основным инстинктом». Но и Зина, друг «Самсунг», Зина-мазина была великолепна. У тебя, наверное, сложилось о ней впечатление как об особе грубой, неотесанной? О, как ты не прав! Прежде всего, как любовница онапрофессионал экстракласса. Она тебе не разляжется — давай, дескать, утешай. Она сама творит, творит любовь, творит мужчину. Когда ее руки, слегка прижимая, поглаживают мои напряженные мускулы — шею, плечи, грудь, небольно вонзают ноготки в ягодицы, мне кажется, что она меня лепит, создает, и я чувствую себя колоссом, полубогом, наделенным силой неземной. И как легко я вздымаю ее белокожее, упругое тело, покрываю поцелуями трепещущий живот, крепкими руками обхватываю бедра и скольжу наверх, наверх, туда, где можно задохнуться меж двумя белоснежными холмами. Еще, еще… Не спеши-и-ить! Едва сдерживаюсь, чтобы не впиться зубами в розовый сосок. Вот она, эта минута, ради которой стоит жить и умереть — и умирают, гибнут в смертельном поединке, — минута, ради которой, в конце концов, пишут романы, бросаются в бой и покоряют вершины, минута, ради которой стоит родиться мужчиной.
Счастливая сила, едва сдерживаемая мною, вот-вот оторвет меня от земли, и я еще крепче прижимаю Зину, дабы вместе подняться над этой глупой, бесплодной суетой…
В самый кульминационный момент раздался стук в дверь. Конечно же, мы не сразу его услышали, а уже после всего, когда он повторился настойчиво несколько раз и наконец затих.
— Вот жлобиха! — возмутилась Зина. — Европейский культур-мультур.
Я припал к горлышку бутылки: с таким приспособлением легче было сыграть наив, дескать, я родился, удивился — так и остался. Сделал несколько глотков и как можно равнодушнее спросил:
— А кто это, как ты думаешь?
— Это как ты думаешь?! — еще больше возмутилась Зина. — Не строй из себя рыцаря, пожалуйста. Воображаешь, я не догадываюсь, что ты успел уже эту римскую проститутку подцепить?
— Бог ты мой, о ком ты так нелестно?
— О Франческе, о ком же еще?
— Глупенькая, — я поднес к ее ротику горлышко бутылки, — у меня с ней могут быть исключительно деловые отношения, я же в языках ни бум-бум.
— Зато ты другим местом бум-бум. — Зина сопроводила свои слова действием руки, от которого мне пришлось ойкнуть и перевернуться на живот, чуть-чуть разлив шампанское по подушке. — Твой язык ее как раз не интересует.
— Может быть, она хотела договориться об оплате. — я не слишком талантливо продолжал изображать целомудрие.
Зина выхватила у меня бутылку и поднесла к алым губкам:
— С нашими актерами я об оплате договариваюсь.
После паузы я залепетал:
— Кстати, Зинуля, я все хочу тебя спросить — быть может, это нескромно с моей стороны, но ты так давно знаешь меня… я думаю, ты не осудишь, в конце концов оценишь мою искренность… я всегда был с тобой откровенен… сейчас такая жизнь, что только в верных друзьях можно найти опору… не имей, как говорится, сто…
— Я попробую, — сделав крупный глоток, проговорила Зина.
— Что? — удивился я.
— Попробую повысить твою дневную ставку на сто баксов.
— То есть — триста?! — возликовал я.
— Но это, как говорил вождь мирового пролетариата, архисложно. За это мне придется половину этой ночи провести с Лучано.
— Кто такой Лучано?! — я приподнялся на локтях и приготовился сыграть Отелло.
— Продюсер.
— Он здесь?
— Да. В люксе на третьем. Сейчас скока времени?
Я взял со стола часы:
— Как раз полночь. Десять минут первого.
— В два я уйду, — решительно заявила Зина. — Сигарета есть?
— Зизи, ты — мой бог! — воскликнул я, прошлепав босыми ногами к джинсам, брошенным на стул. — Понимаешь, моей Наташке, доцюле…
— Я все понимаю, — грустно сказала Зина, выхватывая из пачки сигаретку.
Она действительно все понимала, все и всегда. Господи, почему я не мог на ней жениться? Не знаю. Все воображал себя рядом с Настасьей Кински. Зина хотела нормальной семьи, детей? Конечно, хотела. Однажды она как бы в шутку сама сделала мне предложение. Я глупо, бездарно сыграл удивление — вытянул морду, как дурак, и она тут же поспешила рассмеяться, неловко пряча смущение: «Да не пугайся ты — я пошутила!»
Бедная-бедная Зина! В сущности, всегда до слез одинокая. Почему так складывается? Ведь гёрл в общем-то классная. Ну, носик слишком вздернут, а так все на месте: фигурка просто божественная. Она с детства занималась художественной гимнастикой, звезд с неба не хватала, но в спортзале пропадала целыми днями: родители у нее были синюшные пьяницы… Я всегда испытываю какую-то затаенную вину перед ней. Хотя в чем я виноват? Она сама всегда меня находит. В общем, все банально. Как там у Есенина? «История, сердцу знакомая».
В ту ночь до двух часов я еще сумел отблагодарить ее достойно, по-мужски. В определенный момент, совершенно неожиданно для меня, Зина вдруг поднялась, оделась и ушла. Я не удерживал ее: ведь она ушла к Лучано… Завел свои командирские, подаренные когда-то отцом, — было ровно два часа и блаженно растянулся под одеялом: все, что мог, ты уже совершил — отбой!
Как пишут бывшие труженики спецслужб в своих малохудожественных детективах-воспоминаниях, еще только начинало светать, когда я подскочил на кровати от жуткого грохота в дверь. Зина влетела фурией:
— Дрыхнешь, блин-клинтон?! Вот дура я, пожалела, не разбудила тебя пораньше. Водителю твоему сказала, чтоб, козел, разбудил. Так он тоже спит внизу в машине! Давай в темпе!
Я поспешно облачился в игровой костюм, подобранный для меня оскароносным Микеле.
— Зин, а как там Лучано? С договором моим как?
— «Как, как»… нормально, как!
— Что, триста, что ли?
— Ну а ты думал? Фирма веников не вяжет.
— Зин, я без договора на площадку не поеду.
— Ты чё, не веришь, что ли?
— Верю, но у меня в кармане должна быть копия договора.
— Вот блин! — воскликнула Зина и бросилась к двери. — Меня ж из-за тебя уволят…
Когда через десять минут на стареньком, но бойком «жигуленке» я догонял киногруппу по загородному шоссе и встречный ветер, врываясь через узенькую щель в неплотно прижатом дверном стекле, бесцеремонно трепал мои вихры, душу мне ласково грел вчетверо сложенный, в общем-то обычный листик папира фор ксерокс энд фор принтер с печатью, и в папире этом черным по белому значилось: три съемочных дня по триста долларов. И я тупо складывал: триста да триста, да еще триста — девятьсот! Ух ты! Триста да триста… Только бы заплатили за вчерашний день, а то, чего доброго, не засчитают, заплатят шестьсот, а не девятьсот. Девятьсот-то, пожалуй, хватило бы окна поменять в моей квартирке, металлопластик поставить, а то уж больно прогнили, в палец щели, и открывать опасно: дернешь за ручку, и, гляди, рамы развалятся, и стекло бздынь о подоконник — полный атас. Впрочем, у Тамарки, бывшей половины моей, такие же окошечки. Может, лучше у нее поменять? Дело не в Тамарке, конечно, она не пропадет, ради Наташки надо, она внешне — моя копия, значит, и характером такая же дура простодырая вырастет. Нет, наверное, лучше на образование ей отложить, сейчас ведь все платное будет, бабки нужны охрененные, если не хочешь, чтобы кровинушка твоя ненаглядная на старости, тебя и весь белый свет проклиная, в подземном переходе сигаретками промышляла, а то и просто с картонной иконкой у груди каждому встречному тянула руку дрожащую… Точно! Спрятать, будто их и нет. До ее совершеннолетия. Допустим, восемьсот отложить, спрятать подальше, а сто тратить на подарки ей на всякие праздники и дни рождения: куклы там, шмотки разные. Кстати, у них же долг жуткий за квартиру, за услуги, будь они неладны, коммунальные, да и за мою за полгода не плачено. Нет, тут уж надо будет за все заплатить из этих бабок, а то еще выкинут к чертовой бабушке и их, и меня на улицу или хотя бы свет, газ, воду отключат, как в том «Белом доме» хасбулатовском — чё, лучше, что ли?
