Инна Гофф - Рассказы-исследования
И делает вывод: «Из… воспоминаний вытекает, что Антон Павлович любил ее, что их отношения стояли на грани романа, что он сам говорил ей об этом. Этого не было» (выделено мной. – И. Г.).
Л. А. Авилова в своих записках:
«Мне часто вспоминается рассказ Чехова. Кажется, он называется „Шуточка“… Зимний день. Ветер. Ледяная гора. Молодой человек и молодая девушка катаются на санках. И вот каждый раз, как санки летят вниз, а ветер шумит в ушах, девушка слышит: „Я люблю вас, Надя“.
Может быть, это только кажется?
Я летела с горы в Москве. Я летела и раньше. Я слышала не один раз: „Я люблю вас“. Но проходило самое короткое время, и все становилось буднично, обычно, а письма Антона Павловича холодны и равнодушны…»
Как-то в ответ на ее упрек он сослался на то, что не умеет писать письма… Их набралось двенадцать томов, его писем, исполненных блеска, ума, юмора и печали.
Видимо, он хотел сказать, что не умеет писать письма такие, какие ей хочется получать. Чтобы в них все было сказано и в то же время не сказано ничего. В которых значительность прячется за будничными словами.
Такие письма, если их случалось ему писать, выходили у него холодными.
Он пишет ей даже сердито, и, когда говорит ей о своей любви, вспоминает она, «лицо у него было строгое, глаза смотрели холодно, требовательно… точно он сердится, упрекает меня…».
То был не холод, а сдержанность.
«Я никогда не верила, что и он любит меня. Его радость при встречах я объясняла его характером и еще тем, что ему было весело со мной…»
Она сомневается. Не знает – верить ли?
Это случается и тогда, когда вместе прожита жизнь: любил он меня? Любила она меня?..
Лидия Алексеевна Авилова ищет поддержки, подтверждения у его сестры, но встречает полное неприятие.
Они впервые встретились, когда Мария Павловна решила издать эпистолярное наследие Чехова.
…В глаза мне бросилось одно несоответствие.
Мария Павловна пишет: «Лидия Алексеевна передала мне все письма (выделено мной. – И. Г.) к ней брата…»
В чеховском томе «Литературного наследства» читаем: «Когда М. П. Чехова готовила издание писем Чехова, Авилова передала ей копии (выделено мной. – И. Г.) всех имевшихся у нее писем – всех, кроме одного».
Так все же – письма или копии писем?
Мария Павловна придает подлиннику большое значение, о чем говорит в предисловии к своему изданию писем Чехова:
«Значительное большинство писем было доставлено мне в подлинниках: их текст был мною тщательно проверен и печатается с сохранением всех его особенностей. За точность тех немногих писем, которые были мне доставлены в копиях… ручаться не могу».
В новом полном собрании сочинений и писем А. П. Чехова в примечаниях к письмам, адресованным Авиловой, то и дело следует ссылка на издание М. П. Чеховой с указанием, «где опубликовано впервые… по автографу».
В отделе рукописей Ленинской библиотеки, по счастью, хранятся еще копии писем Чехова, лично снятые Марией Павловной с автографов, с ее пометками «с подлинника». Мне их показали.
И я окончательно убедилась, что Авилова передала М. П. Чеховой не копии, а самые письма Антона Павловича, что очень существенно. Тем более в случае Авиловой, когда все эти письма были потом утеряны – похищены.
«Лидия Алексеевна передала мне все (см. об этом дальше. – И. Г.) письма к ней брата и, в свою очередь, попросила меня вернуть ее письма к Антону Павловичу, что я и сделала (см. дальше. – И. Г.)… У нас произошли разногласия, и я с ней после того больше не виделась».
Л. А. Авилова (в своих записках):
«Несколько лет после смерти Антона Павловича его сестра, Мария Павловна, отдала мне мои письма к нему. Они были целы. „Очень аккуратно перевязаны ленточкой, – сказала мне М. П., – лежали в его столе“. Не перечитывая, я бросила их в печку. Я очень жалею, что это сделала. (…) На полях я видела какие-то отметки. Почему я не хотела обратить на них внимания? Конечно, потому что мне было больно…»
Больно… Боль.
После несбывшейся встречи и коротких свиданий в Остроумовской клинике Чехов пишет и печатает рассказ «О любви».
Но перед этим были ее «Забытые письма».
Авилова прислала Антону Павловичу на суд вырезки газет со своими рассказами. Из Мелихова их переслали ему в Ниццу. Среди них «Забытые письма», три письма от женского лица.
Женщина, потерявшая недавно мужа, пишет любимому человеку. Она пишет ему:
«…жизнь без тебя, даже без вести о тебе, больше чем подвиг – это мученичество».
И: «Я счастлива, когда мне удается вызвать в памяти звук твоего голоса, впечатление твоего поцелуя на моих губах… Я думаю только о тебе».
И там же: «Я не могу припомнить, говорил ли ты мне когда-нибудь, что любишь меня? Мне так бы хотелось припомнить именно эту простую фразу… Ты говорил о том, что любовь все очищает и упрощает… Любовь…»
В последнем письме к героине приходит сомнение в том, что она любима, она переменяет интимное «ты» на «вы»:
«В вашей веселой рассеянной жизни я была лишь развлечением – и только».
Л. А. Авилова в своих воспоминаниях «Чехов в моей жизни»:
«Зачем после свидания в клинике, когда он был „слаб и не владел собой“, – а мне уже нельзя не увериться, что он любит меня, – зачем мне надо было… послать „Забытые письма“, полные страсти, любви и тоски?
Разве он мог не понять, что это к нему взывали все эти чувства?..»
Чехов все понял. Услышал.
Из четырех ее рассказов он выделил этот.
«Это хорошая, умная, изящная вещь… в ней пропасть искусства и таланта».
Услышал – «тон, искреннее, почти страстное чувство».
Они не виделись с того марта. Теперь был ноябрь.
На брелок он ей ответил со сцены.
На этот рассказ ответит рассказом «О любви».
В июле он сообщает ей, что пишет – «уже написал, надо кончать» – рассказ для «Русской мысли».
В рассказе ответ на ее вопрос: «…говорил ли ты мне… что любишь меня?»
«…воспоминанье о стройной, белокурой женщине оставалось во мне все дни, я не думал о ней, но точно тень ее лежала на моей душе».
«Я был несчастлив. И дома, и в поле, и в сарае я думал о ней».
«Мы подолгу говорили, молчали, но мы не придавались друг другу в нашей любви и скрывали ее робко, ревниво. Мы боялись всего, что могло бы открыть нашу тайну нам же самим».
(«Я вас очень лю… благодарю».)
«Я чувствовал, что она близка мне, что она моя, что нам нельзя друг без друга»…
Она плакала. Слезы застилали глаза, мешали читать. Потом ее задели слова, что, «когда любишь… не нужно рассуждать вовсе».
Много раз она перечитывала рассказ, стараясь постичь его вывод.
«…когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле…»
«…как ненужно, мелко и обманчиво было то, что мешало нам любить», – говорил он устами Алехина.
Герой отбрасывал сложность жизни. Что «не нужно, мелко… обманчиво»? Ее семья? Ее дети?..
«Не ласково было мое письмо», – признается она.
Обида взаимна. Его не поняли. Признанья не услышали. Она сравнивает его с пчелой, которая берет мед «откуда придется». Вспомнила, должно быть, монолог Тригорина в «Чайке» – «для меда, который я отдаю кому то в пространстве, я обираю пыль с лучших своих цветов…».
Он отвечает ей сдержанно:
«Вы не справедливо судите о пчеле. Она сначала видит яркие, красивые цветы, а потом уже берет мед.»
Невозможность близости порождает раздражение. Человек от своей боли становится глухим, нечувствительным к боли другого.
Их любовь – цепь несовпадений, взаимонепониманий. Свой девятый вал они пережили в Остроумовской клинике. Ограниченное время, боязнь за его жизнь и его слабость освободили от всего, позволили обо всем забыть…
«Один день. Для меня…»
Но ее ждали дома. И третье свидание не состоялось.
В тридцать девятом году, четверть века спустя после первой – и единственной – встречи с Марией Павловной, Авилова написала ей:
«Думаю о Вас часто и много. И грустно мне, что я Вам чужда и, возможно, неприятна. Мы не сошлись с Вами когда-то в одном вопросе, и Вы огорчились тогда до слез. С тех пор я считала, что Вы не хотите больше иметь со мной никаких отношений. Даже не решилась зайти к Вам, когда была в Ялте… А я до сих пор горячо благодарна Вам за то, что Вы дали мне случай поцеловать руку Евгении Яковлевны».[7]
О разногласиях с Авиловой в книге Марии Павловны сказано, что они произошли «по поводу публикаций некоторых писем». Какие же это письма, возможность публикации которых или ее невозможность могла огорчить до слез сестру Чехова?
