Стивен Миллхаузер - Король среди ветвей
Как же должен был настрадаться Король, чтобы уверовать в это.
В замке великая радость. Столы и скамьи вынесены из высокой залы, дабы освободить место для игр и танцев; менестрели поют о приключениях Артура и Гавейна. Тристан с Королевой вернулись! — призванные Королем, прощенные Советом, ласково встреченные двором. Смех Короля звенит средь пирующих. Тристан сидит по правую его руку, Королева по левую; он переводит с одного на другую счастливый взгляд. Он словно бы празднует приезд молодого принца и его нареченной.
Он дал обоим свободу гулять где и когда им захочется. И даже попросил Королеву не расставаться с Тристаном, когда самого его рядом не будет. Дни идут, и Король покидает замок на все большие сроки, охотясь с рыцарями и баронами в королевском лесу за плодовым садом. Начинает казаться, будто он оставляет Королеву Тристану на день в обмен на ночи, которые Королева проводит в его постели.
Они же не пожирают более друг друга обожающими взглядами, но ведут себя сдержанно и благоразумно, как то и подобает королевским жене и племяннику. Верно, что Королева, сопровождаемая Тристаном, временами навещает женские покои или свой обнесенный стеною сад, однако отсутствуют они время столь краткое, что возбуждают скорее озадаченность, нежели клеветы. Почти похоже на то, что по возвращении из леса де ла Рош Соваж, Королева с Тристаном договорились держаться на расстоянии друг от друга, дабы выказать Королю свою благодарность.
Возможно ли, что нечто переменилось между ними?
Все страннее и страннее. Прошла неделя, а Королева и Тристан по прежнему ведут себя с осмотрительностью столь полной, что и вообразить-то себе, будто они любовники, трудно. С Королевой Тристан нежен, он с интересом выслушивает все, что та ему говорит, улыбаясь при этом мягко и, возможно, не без меланхоличности. За ужином — живо беседует с Королем, смеется, откидывая назад голову. Или их пыл охладел? Быть может, они столь безудержно наслаждались друг другом в лесу де ла Рош Соваж, что теперь им довольно и дружбы? А быть может, они никогда и не были теми, кем казались всем нам, и слухи о них лгали с самого начала?
Даже Король сознает происшедшую с ними перемену. Он вглядывается в их лица и не может перехватить ни укромного взгляда, ни разоблачительной бледности. Оба нежны и невинны, как дети. Иногда Тристан отправляется с Королем на соколиную ловитву, а Королева тем временем играет на арфе или вышивает с камеристками в женском покое.
Короля, которому прежде не по силам было сносить страстные взгляды любовников, начинает теперь тревожить эта новая благопристойность.
Ночами Король с Королевой предаются в их опочивальне любви. И больше я уж не слышу ни скрипа дубовой двери, ни тихого звука шагов, удаляющихся от тристановой спальни.
Великий покой воцарился в замке.
Я понял! Понял! Пустячное происшествие, случившееся нынче, стало для меня озарением, одним из тех внезапных всплесков постижения — резких, как запах, — стремительных, как выпад меча, — отчетливых, как алая хоругвь в лазурном небе — но к чему эта рапсодическая цветистость, столь неприятная в старом, иссеченном в сражениях рыцаре? Угомонись, Томас.
Все произошло под вечер, за ужином, сразу после благодарственной молитвы. Король, возвратившийся с охоты несколько раньше обычного, сидел в своем резном кресле во главе стола — с Королевой ошую и Тристаном одесную. Неожиданно он, простря обе руки, сжал ладони Королевы и Тристана, одарив их поочередно взорами пылкой привязанности. Выпустив их ладони, Король повернулся к главному дворецкому, приближавшемуся с блюдом хлеба и масла. И в этот миг Королева с Тристаном обменялись взглядом столь мгновенным, что то был не столько взгляд, сколько сорвавшаяся попытка взгляда, перебив во взорах, направленных куда-то еще — но этот промельк, эта тень промедления, дала мне понимание — в нахлыве чувств, от которого кожа моя согрелась, — всей предыстории их таинственного поведения. Я увидел в этих взглядах довольство, подтверждение того, что замысел их успешно осуществляется — замысел, который теперь прозрачно мне ясен. Они согласились, ведомые мощью восторженной их любви, воздержаться на время от страстных дурачеств — из сочувствия к Королю. Похоже, жизнь в лесу де ла Рош Соваж наполнила обоих такой уверенностью друг в друге, что они могут теперь позволить себе и послушание.
Понимает ли Король, что они снисходят к нему? Не в этом ли понимании и сокрыт источник его смятения?
Королю не по силам скрывать досаду. Возможно, конечно, что он подозревает наличие неких уловок, новейших обманов, измышленных изобретательными любовниками. Или он чувствует страшную мощь любви, способной позволить себе и самоотречение?
* * *Поутру, после капеллы, мы с Королем прогулялись по замковому двору. Заглянули в кречатню, посмотреть на нового норвежского кречета, который, сказывают, превосходит быстротою всех наших птиц. В сумраке кречатни стоял, с накрытым клобучком соколом на запястье, Тристан. Король и он переговорили о новом кречете, которого сокольничий натаскивал о ту пору в поле близ плодового сада. Затем Король попросил Тристана заглянуть к Королеве, пребывавшей со своими камеристками в женском покое. Тристан, помявшись, сказал, что обещал присутствовать при натаске кречета, после чего он, если таково желание Короля, готов навестить Королеву. Король твердо повторил свою просьбу. Тристан пересадил птицу на насест и медленно удалился в сторону женских покоев.
Не страшится ли Король их воздержания, усматривая в нем знак любви, превосходящей силой его собственную? Или причина тут в том, что хоть он и не способен снести измену, еще менее способен он сносить снисхождение?
Странное поведение Короля продолжается. Уж не желает ли он насильственно толкнуть Тристана в объятия Королевы?
Этой ночью я, лежа в постели, услышал, как на двери королевской опочивальни сдвигается засов. Шаги — то несомненно были шаги Короля — направились прямо к покою Тристана. Стук в дверь, движенье засова, негромкие голоса. Снова шаги — сдвоенные, Короля и Тристана, — от его покоя к спальне Короля. Что бы это могло значить?
Должно быть, я впал в дрему, потому что, очнувшись, увидел отблеск свечи на потолке, над немного раздвинутыой завесой моей кровати. Внезапно завеса раздернулась полностью и надо мною склонилось лицо Короля. В глазах его читались волнение и нетерпеливость. Я перебросил ноги через край кровати, прикрыл мантией мою наготу и последовал за Королем в его опочивальню.
В темноте, озаряемой только одной свечей, я увидел Тристана, лежавшего навзничь на полу. Одна рука его была откинута в сторону, глаза закрыты. Встревоженный, повернулся я к Королю, недвижно, словно бы в оцепенении стоявшему над племянником; потом в страхе нагнулся, чтобы получше все разглядеть в свете свечи. Глаза Тристана раскрылись. Он без удивления вгляделся в меня, улыбнулся открыто, вскочил — со стремительной грацией, никогда его не покидающей, на ноги — и замер перед Королем.
— Королева крепко спит, господин мой, — шепотом сообщил он.
Король походил на человека, пробуждающегося от сна. Не отрывая глаз от Тристана, он повернул ко мне лицо и негромко сказал: «Королеве снились страшные сны. Я подумал, быть может, Тристан…»
И вот сейчас, сидя за моим столом, я торопливо записываю эти строки. Сколько еще могут продолжаться такие тревоги? Непорядок в опочивальне, разброд в замке, предчувствие беды в королевстве. Мне страшно за Короля, страшно за Тристана. Они ведут опасную игру, у которой не может быть доброго исхода. Король, изображая заботу о жене, призывает Тристана в свою постель; Тристан целомудренно укладывается на пол. Ход и контрход, ловушка и уклонение от нее. Где же конец? Надо бы поспать.
Я спрашиваю себя: почему Королева и Тристан вернулись в замок? В том ли тут дело, что лесная идиллия их порождена была сокровенностью и конца сокровенности пережить не сумела? Но ведь могли же они укрыться в другом лесу, в другом королевстве. Ты забываешь, Томас, Король сам призвал их. Да, но почему они послушались? Может ли быть, что, даже изменив Королю, они сохранили верность, присущую подданным, глубочайшим побуждением коих остается послушание?
Напрашивается иное объяснение. Любовь Тристана и Королевы всегда цвела в соседстве Короля, будучи направленной против него. Отлученные от двора, очутившиеся в лесном одиночестве, не обнаружили ль они, что временами помышляют о нем? Не обуяла ль их некая тревога — там, в лесу? Может статься, для того, чтобы любовь их цвела, — для того, чтобы они вообще способны были любить друг друга, — им потребен Король?
Блестящий удар! Король призвал Королеву с Тристаном на Совет и в присутствии главных баронов воздал им хвалы за то, что они образцовым своим поведением положили конец злословию. Со времени их возвращения ко двору, сказал Король, они во всем подчинялись королевской воле, и потому всякого, кто уличен будет в затрагивающих честь королевского дома речах, ждет немедленное наказание.
