Адель Фернандес - Ранний плод - горький плод
Потом он направляется к Бастиде. Дорога бесконечна, тяжелые, налитые усталостью ноги еле шагают. Позади бежит Хосе, ворчит, глубоко вдавливая ноги в землю, разбивает засохшую в рытвинах грязь.
— Они знают, что ты их видел? — спрашивает Жильбер.
— Еще бы не знают!.. Я им крикнул, что пойду за тобой и что ты их убьешь!
«Дурень, — думает Жильбер, — глупый мальчишка! Разве убивают жену за то, что она тебя обманывает, и брата за то, что он глумится над тобой! Ох уж эта Испания, с ее песнями о любви и кровавой мести». И тем не менее гнев поднимается в нем вместе с усталостью, с этой распространяющейся по всему телу, дотоле неведомой болью. Он думает с примесью горькой радости: «Они знают, они подыхают от страха, особенно Жорж, этот безвольный негодяй! Сейчас я ему скажу все, что я о нем думаю, и пусть убирается из моего дома. Франсина — тоже, пусть собирает свои пожитки и возвращается к себе. К себе...» Он сразу же вспоминает, что Франсине некуда идти. Ее воспитывала бабушка, которая заботилась лишь о том, чтобы лелеять и холить красоту и голос Франсины. С самого детства ее оберегала дружба Матильды, покровительство Матильды, помощь Матильды. Внезапно Жильбер останавливается. Вот про кого он забыл — про Матильду! Знает ли она? Хосе наверняка вопил так громко, что она могла услышать на кухне. Так же ли ей больно, как ему? Все это чудовищно, слишком несправедливо! Он вспоминает слова Луи: «Любовь— мерзость!» Франсина сумеет защититься: она попробует его смягчить, будет плакать, как после своих провалов в консерватории; она и у Матильды, и у нее тоже, попросит, как девчонка, прощения: «Извини, я больше не буду этого делать». Откажется уезжать, забьется в угол кухни, как побитая собачонка, попытается возбудить жалость... Жильбер пересек поле. Он больше не слышит журчания воды в водостоках. Не останавливаясь, проходит он мимо фермы. Не отвечает на приветствие Гоберовой дочки: он не заметил ее. Пересекает фруктовый сад и входит в платановую аллею. Сквозь деревья сосновой рощи солнце пылает как красный шар. «Скоро наступит ночь, — думает Жильбер, — я их обоих выброшу из дома ночью». Теперь он замедляет шаг, он не думает о том, что мог бы сократить путь через виноградники, и идет вдоль аллеи. Хосе идет далеко позади — идет медленно, бросая камешки через забор. Теперь ему уже нечего больше делать, дальнейшее его не касается. Надо лишь ждать, чтобы Жильбер наказал виновных. Он и не подозревает, что именно Жильберу, которого он так любит, так обожает, своему tio Жилю он только что нанес мучительный удар. Жильбер идет к Бастиде стиснув зубы, глухой ко всем звукам. Внутри у него грохочет буря — в голове, в груди. Он проходит под большой липой у террасы и приближается к крыльцу. Только тут он вдруг приходит в себя, и мир оживает вокруг — шум шагов, треск с силой открывшегося окна и крик, крик Матильды:
— Спасайся, Жиль, спасайся, твой брат предал тебя!
Короткие приказы, крики, стремительные шаги, сумасшедшая погоня, охота на человека, бегущего через сосняк, в котором еще светло, — выстрел, порывистое дыхание загнанного животного, затем две железные руки впиваются Жильберу в плечо, цепко держат его, надевают наручники. И Жильбера бросают, словно мешок, в машину. В ту самую машину, которая стояла на дороге недалеко от Бастиды, — Жильбер не слышал и не видел, когда она подъехала. Позади он слышит, как в отчаянии кричит по-испански Хосе:
— Если ты не вернешься, я убью его!
Луи сидит, обхватив голову руками, упершись локтями в покрытый клеенкой стол. Мари ставит перед ним чашку бульона и кладет кусок хлеба. Она ворчит — как всегда, когда что-то ее тревожит:
— Разве можно так уставать! День и ночь ездит по своим пациентам на этом дрянном велосипеде. Это не они подохнут, а вы! Я вам точно говорю! Особенно, если так питаться. Если бы ваш друг не дал нам двух яиц, у вас бы вообще ничего не было, кроме этого супа! Просто невозможно так жить!
— Сегодня вечером я отдохну, — говорит Луи, обмакивая ломоть хлеба в бульон.
— Уже поздно. Так что если от кого из пациентов позвонят, я скажу, что вы уехали до завтра.
— Как хочешь, Мари.
Снаружи залаял Тибюль.
— Держу пари, что пришли за вами. Не двигайтесь, мосье Луи, я сама займусь этим пациентом... Не дадут даже спокойно поесть!..
Шаги, удары в дверь. Это Хосе. Он ничего не спрашивает, ничего не слышит, отталкивает старуху Мари и, как ураган, влетает в комнату.
— Дон Луи! Они взяли Жиля!
Доктор вскакивает, словно ужаленный, Он смотрит на мальчика — тот запыхался и выглядит совершенно измученным, посеревшее лицо блестит от пота и слез.
— Жиля?!
— Да. — И Хосе разражается рыданиями. — Он бежал, бежал, но их было много, они гнались за ним, стреляли, они схватили его, бросили в автомобиль... Они уже ждали его, подстерегали...
Побледневший Луи слушает, стиснув зубы.
— А другие? — спрашивает он. — Те, которые прячутся? А Матильда?..
Хосе качает головой.
— Другие — нет. Они не входили в дом... Взяли только Жиля...
Луи озадачен, он ничего не понимает. У Жильбера сегодня не было никаких заданий, никаких поручений. Если гестапо не знало о том, что он прячет у себя людей, тогда в чем же дело?
Хосе сморкается, вытирает лицо и продолжает свой не очень внятный рассказ:
— Это все el Claudico — он, эта свинья, выдал Жиля!
— Ну, нет! — Луи хватает Хосе за плечи. — Ты с ума сошел! Нет, этого быть не может!
— Это он, дон Луи, он испугался, потому что я побежал за Жилем, чтобы Жиль убил его. И тогда он позвал гестапо... по телефону — это быстро делается...
— Замолчи, — приказывает доктор. — Я ничего не понимаю. Ты не соображаешь, что говоришь. Садись.
Хосе повинуется — он падает на скамью, все тело его вдруг обмякло, словно его раздавили.
— Выпей! — Луи пододвигает к мальчику остатки бульона. — А теперь говори!
— El Claudico, — повторяет Хосе шепотом, — я их застал, его и tia Франсину — esta puta[15]. В кабинете, на диване, почти голые, они занимались... Ну, сам понимаешь чем! Тогда я закричал, что пойду приведу Жиля, пусть он их убьет. Но Жиль был в поле, чистил оросительные канавы. Я хотел пойти рассказать ему и потом вернуться... А гестапо уже было там, они ждали его, и tia Матильда крикнула в окно: «Спасайся, твой брат предал тебя», но было уже поздно.
Луи схватился за голову. Из отрывочных слов Хосе он все-таки сумел понять суть дела и тем не менее, не веря собственным ушам, повторял: «Твой брат предал тебя...»
— Матильда в самом деле так крикнула? Ты в этом уверен?
— Уверен, да, уверен, дон Луи!
Раздумывать некогда, теперь надо действовать быстро.
Луи входит в библиотеку, вынимает книги, открывает тайник, выхватывает бумаги, восковки, отключает рацию, кладет ее в рюкзак, снова ставит книги на место. Он бросает бумаги в камин, где потрескивает огонек. Их сразу охватывает ярко-синее пламя. Затем он идет к себе в комнату, берет кое-что из одежды и тоже укладывает в рюкзак... Мари в отчаянии глядит на него широко раскрытыми глазами, она ничего не понимает — чувствует только, что случилось что-то очень серьезное. Луи засовывает в несессер туалетные принадлежности. Он думает: «Жиль взят, его будут пытать, заставят заговорить... Надо предупредить товарищей, ликвидировать все явки, прервать подпольную связь».
— Это случилось недавно? — спрашивает Луи.
— Да, я сразу побежал, чтобы сказать тебе...
— Ну хорошо, пошли... — И, повернувшись к Мари, добавляет: — Мне нужно уехать, немцы арестовали Жильбера. Ты скажешь, что я уехал в Экс на несколько дней — пусть пациенты обращаются к Леонарду или к кому-нибудь другому. Не расстраивайся: я скоро дам тебе знать.
— Но... но... мосье Луи... — лепечет старая Мари. Она замолкает, плачет, но обращаться уже не к кому: хлопнула дверь сарая, Луи вытащил велосипед, бросил рюкзак на багажник.
Он закрывает сарай и, толкая одной рукой велосипед, отгоняет собаку и направляется вместе с Хосе к тропинке.
— Уйди, Тибюль, ложись!
На ходу он обдумывает случившееся и затем спрашивает Хосе:
— А Матильда знает про Жоржа и Франсину?
— Конечно, я так кричал, выбегая из кабинета, а она была на кухне. Наверняка знает!
Итак, она знает. Луи старается представить себе все, что произошло. Крики, проклятья, угрозы, Хосе бежит за Жилем, затем — телефонный звонок Жоржа в гестапо. Она и это слышала, но Матильда не знает немецкого, она, должно быть, ничего не поняла до тех пор, пока сама не услышала и не увидела машину и людей. Они, наверно, прибыли одновременно с Жилем, и ей ничего больше не оставалось, как открыть окно и крикнуть... «Жиль, —думает Луи в отчаянии, — мой бедный Жиль!» И в то же время подсознательно его охватывает нечто вроде горькой радости: Матильда знает; она знает, что Жорж ее обманывает, что Жорж безвольный негодяй, доносчик, который предал собственного брата, она не может больше его любить. И в то же время Луи больно за нее... за нее и за Жильбера. Ему тошно и до смерти грустно... Они идут уже по землям Бастиды. Хосе идет молча, глотая слезы. Луи останавливается у фермы, стучит в ставни. Появляется Алина.
