Арнольд Каштанов - Каньон-а-Шарон
Дух ее обитал в доме. Обрушивая гнилье и обнажая остов, я видел, как дом строился и расширялся. Под штукатуркой открывал балки над замурованными дверьми. Выволакивая из сарайчика груды вещей, ни одну, самую ненужную, не мог выбросить — их хозяйка не решилась, не мог решиться и я.
Первые дни, вытаскивая хлам и разгребая листья гнутыми ржавыми граблями, которые нашел в сарае, я остерегался змей. Мне ни одна не попалась. Зато нашлись три черепахи, старожилы этих мест. Они меня не боялись и не скрывались в свои панцири, когда я брал их в руки. Что они видели за свою жизнь? Отсюда за полдня можно пешком дойти до Шхема, он называется так же, как три тысячи лет назад — «и пошел он в Шхем», а по берегу часа за три-четыре дойти до Кейсарии, где жили Ирод и Понтий Пилат, и до Голгофы не так уж далеко, и до Нацерета-Назарета за день, не спеша, доберешься. Тысячелетия назад все было обжито, а потом ничего не стало, вдоль моря тянулись незаселенные холмы, болота, гиблые малярийные места. Тридцать-сорок лет назад, когда я уже кончил институт и работал инженером, здесь, за одноколейкой Тель-Авив-Хайфа, проложенной на месте древнего караванного пути, построили одинаковые бетонные коробочки по тридцать три метра. Это очень мало на семью, но люди были рады и им. К дому прилагалось полдунама — пять соток. Сажали апельсины, лимоны и гранаты. Воды для деревьев не хватало, электричества для жизни тоже. Кондиционеров не знали, бетонные коробки раскалялись на солнце. Рождались дети, и дома расширяли кто как мог.
Я срывал с дерева огромные розовые грейпфруты, выпивал их, морщась, еще не понимая, что они перезрели и потому сладость отдает противной бензольной гнильцой. Этот сок снимал перегрев — я мог работать без усталости от темна до темна, сожалея, что так быстро кончается день. Просыпаясь в темноте, вскакивал, собирался, хватал еду, пластиковую бутылку со льдом и спешил на автобус.
На второй или третий день, вытаскивая мусор, я увидел около сарая новенькую, свежепокрашенную тачку — ее незаметно прикатил один из сыновей Якова. Вскоре появился снаружи контейнер для мусора размером с кузов пятитонного грузовика. Я отрезал нижние ветки деревьев, выгреб листья, и под ними обнаружились ржавые железные кровати, чемоданы, уйма пустых бутылок и всяческой мерзости. В сарае нашелся шланг, кое-какие инструменты, старые краны, штуцеры, переходники и прочая сантехника. Я отодрал и промыл хлоркой с каким-то дурноватым названием «Экономика» потолки, стены и полы, выволок из сарая посуду и утварь, разложил на солнце горы тканей, ковров и одежды. Напоил деревья, окатил их водой и физически чувствовал, как они оживают.
Вещи из сарая горами лежали на чистой земле. Их видно было с улицы, и останавливались машины, выскакивали мужики в кипах:
— Слушай, саба[14], тебе это нужно?
— Да бери, что хочешь, — и какие-то вещи, к успокоению моей совести, спаслись от уничтожения в чьих-то домах.
Бывшая хозяйка не решилась выбросить старые довоенные платья — я выволок, положил на тротуаре около контейнера в нелепой надежде, что кто-нибудь заберет. Потом увидел их внутри контейнера. Или Дашка это сделала, или мусорщик, отвечающий за состояние улиц. Там же, видимо, пропали и фотоальбомы — я хватился, когда кто-то уже выбросил их.
Вечерами, возвращаясь с работы, Яков с сыновьями первым делом заворачивали ко мне. Ходили, что-то между собой обсуждали. Однажды явились с электропилой, в несколько приемов посекли виноградную лозу, обвившую дом, выдрали ее, уже вросшую в черепицу и штукатурку, и все вместе вытащили этого зеленого дракона мимо контейнера на пустырь.
Мне открылась жизнь соседей. После ужина Яков босиком выходил на свой выложенный керамикой двор, поливал из шланга цветы и прямоугольник газона, на котором стояли пластиковые стол и кресла, и, кончив работу, шел посмотреть, как я справляюсь:
— Как крышу собираешься чинить? Вот у меня старая черепица, можешь взять сколько нужно. Думаю, штук сорок тебе хватит. А что с потолками будешь делать?
Я даже не знал, как они устроены.
— Их надо подтянуть.
Я не понимал этого слова. Яков показывал руками и, видя, что не пойму, сдавался:
— Пришлю Ицика, вы с ним вдвоем сделаете.
Так, наведываясь и исподволь наблюдая, он определил, что я сумею без его помощи, что смогу, если мне объяснить, а что объяснять бесполезно и надо просто прислать одного из сыновей.
— Кухню надо снести и поставить с другой стороны. Это тебе будет стоить десять тысяч, но все равно надо менять трубы.
Мало-помалу я разобрался в его работе. Зaнимался Яков не совсем тем, чем занимаются подрядчики в России. Как и российские, он искал клиентов, добывал заказы, заключал договора, заказывал окна, двери, шкафы, приглашал плиточников и укладчиков каменных полов. Но, в отличие от российских, остальную работу делал сам с сыновьями. Каждый из них умел все. Вместе закладывали бетонную арматуру, тут же рубили прутья на ножницах и мягкой проволокой связывали их в конструкции. Вместе делали деревянную опалубку и копали землю. Заказывали готовый бетонный раствор, в назначенное время приезжала бетономешалка с длинным рукавом, и они заливали фундамент. Вместе ставили блочные стены. Отец и шестнадцатилетний Шломо клали кирпичи, а четырнадцатилетний Ицик подавал раствор. Они работали по десять часов почти без перерыва. В тот день было тридцать пять градусов и — ни сантиметра тени. Ицик с ведром раствора бежал бегом. Отец крикнул:
— Почему бежишь с одним? Где второе ведро?
Он требовал, чтобы Ицик всегда бежал с двумя ведрами.
Они поднимались на рассвете, садились гурьбой в минибус, приезжали обедать, уезжали и возвращались к ужину, а по субботам в белых рубашках с молитвенниками и талитами[15] под мышкой шли в синагогу мимо моего дома.
Мы с Ирой сначала думали, что они помогают нам по-соседски, бескорыстно, и тревожились: да как же отплатить за все это? Зачем нам непрошенные благотворители? Потом поняли, что слишком уж много делается, чтобы это могло быть просто помощью соседей, и тогда стали думать, что Яков, может быть, эксплуатирует нашу наивность, — ведь, разумеется, мы заплатим столько, сколько он скажет, а денег нет, и многое я мог бы сделать попроще, похуже, чем он с сыновьями, но сам и дешевле. Между тем, для него с самого начала все было просто. Каким-то образом — до сих пор не знаю, каким, — он четко знал, какую работу делает по-соседски, то есть деньги за нее не берет, а какую делает как каблан, — за эту работу он потом представил нам подробную смету по умеренным, но не самым низким расценкам.
Я научился у него бетонировать, класть блоки, шпаклевать трещины алебастро-акриловыми замазками, ровнять плоскости, грунтовать и красить. Разобрался со всяческими материалами, стал своим человеком в магазинах «Тамбур». Знал, где можно заказать доску нужного профиля и размера. Работал на виду у прохожих. Они задерживались, здоровались и говорили: «Коль а-кавод»[16]. Этот дом был позором улицы.
Сарайчик снес, взял с его крыши прорезиненную ткань и сделал тент. Неподалеку на свалке можно было раздобыть железо и дерево, пригодились старые дверные косяки и оконные рамы, — песочницу и кое-какие детские аттракционы я сделал без труда из того, что было под рукой. Нашел на свалке даже газовую плиту. Однажды мы с Ирой шли по улице Гордон в центре города и увидели возле мусорного бака старый холодильник. Рядом на скамейке в тени четырехэтажного дома сидел пенсионер из русских. Хоть ясно было, что холодильник выброшен, осторожная Ира поинтересовалась:
— Его можно забрать?
— Берите, конечно, — пенсионер пожал плечами.
— Вы уверены, что его выбросили?
— А для чего, по-вашему, он здесь стоит?
— А он работает?
— Конечно, работает. Берите скорей, пока другие не забрали.
Холодильник был нужен для детского сада. Ира оставила меня сторожить его и побежала за машиной. Мы заплатили грузчикам триста шекелей. Дома оказалось, что холодильник не работает и ремонту не подлежит. Какое-то время спустя, проходя по улице Гордон, мы снова увидели дядьку на скамейке, и я сказал ему: холодильник-то не работает.
— Чего ж ты не проверил? — пожал он плечами. — Вот так все тут делается. Я удивляюсь, что эта страна еще существует.
Дашка решила, что кроватки и матрасики у детей должны быть обязательно новыми. Остальную мебель можно было в изобилии подобрать на улицах возле мусорных баков. Мы с Ирой купили древний «фиат-124» (у Дашки и Коли уже был купленный в кредит «мицубиси»), укрепили на крыше багажник и набили дом неплохой мебелью и мебельными плитами, годными как материал для всяких столиков, скамеек и полок.
Наконец открыли тик — завели «дело», зарегистрировали сад в налоговом управлении. Дашка сочинила и размножила объявления, мы расклеили их всюду, где только могли. Никто не отозвался. Две сотни объявлений мы забросили во все почтовые ящики района. Опять никто не отозвался. До сентября оставалось две недели. Фима снова надел кипу, Дашка — шляпку, кофту с рукавами и длинную юбку, и они отправились агитировать по домам.
