Илья Суслов - Прошлогодний снег
Мы убрали всю картошку. И в институте нами были очень довольны…
13
В юности я был поразительно жаден. Я жадно впитывал в себя новые ощущения, новые чувства, старался поскорее узнать то, что мне еще и не нужно было знать. В пятнадцать лет я увлеченно и страстно добивался любви, с изумлением открывая для себя закрытый доселе мир девчонок. Ох, как я был неутомим в поисках ощущений! Еще раньше я выкурил свою первую папиросу. Чуть позже я, задыхаясь и по рыбьи разевая рот, выпил первую рюмку водки, чтобы потом, шатаясь как пьяный, пройти по двору на зависть менее искушенным в жизни ровесникам. Я торопился жить в юности, потому что полагал, что быть взрослым приятнее. А взрослеть для меня — абсолютное знание всего запретного. И я жадно раздувал ноздри и бросался в джунгли ощущений. Когда я прошел весь круг «повзросления», то вдруг с ужасом подумал, что ничего не оставляю на потом. «Мне же будет скучно жить, когда я стану совсем взрослым, — подумал я, — если я все узнаю „сию минуту“». И я принял решение — оставить часть своих ощущений «на потом». К моему стыду, «на потом» осталось совсем мало: я никогда не был на бегах и никогда не прыгал с парашютом.
Однажды летом я и мой товарищ Марк «проводили выходной день». Мы шли по пыльной солнечной Москве, молчали и шалили. Мы приставали к прохожим и милиционерам с дурацкими вопросами.
— Чего вам не хватает для счастья? — спрашивали мы и вынимали записные книжки.
— Вас, — отвечали встречные девушки.
— Не приставай, — сурово отрезал милиционер, — не видишь, что ли, какой транспорт…
— Ничего не хватает, — вздохнув, говорили пожилые женщины.
К мужчинам мы не приставали.
Я люблю Ленинградское шоссе. Когда мы с Марком попадаем на эту улицу, по какой-то странной ассоциации мы начинаем на два голоса (как нам кажется) петь старую гусарскую песню:
«Оружьем на солнце сверкая.
Под звуки лихих трубачей.
Дорожную пыль поднимая
Проходил полк гусар-усачей».
А потом мы лихо орем припев:
«А ты не плачь, не горюй,
моя дорогая…»
Прохожие не удивляются, потому что в Москве никогда ничему не удивляются. И в этот выходной день мы, проорав последний куплет о том, что
«Прошло только месяцев девять
и пара голубеньких глаз
на беленьких ручках держала
результаты гусарских проказ…» —
очутились перед большим помпезным зданием с чугунными лошадьми над портиком. Это был ипподром.
— От судьбы не уйдешь, — вздохнув, сказал я. — Пойдем, мой друг, перед нами бега. Минус одно ощущение «на потом».
— Нет, — сказал Марк, — мы советские люди, обладающие железной волей. Мы не должны идти в этот буржуазный вертеп. Жены с ужасом ждут своих мужей, прожигающих жизнь на бегах. Счастье призрачно: жены тщетно ждут зарплату…
— А мы — холостяки, — кротко сказал я, и это решило дело.
Мы купили билеты по двадцать копеек и вошли в ворота ипподрома.
Ипподром — это целый мир. Люди на ипподроме — это совершенно особые люди. Они стоят группами и говорят на странном птичьем языке. «Два, двадцать три, четыреста. Бега, седьмой заезд… скинемся по гривеннику…». Другие медленно ходят вдоль длинной сетчатой стены, в которой проделаны окошечки для кассиров, и изучающе смотрят в глаза проходящим к кассам посетителям.
Соревнования еще не начались. Мы купили программу и стали вслух обсуждать достоинства и недостатки каждой лошади и наездников. Так как мы ни черта не понимали, а говорили очень уверенно, вокруг нас моментально образовалась небольшая толпа хануриков, которые своими советами и комментариями помогали нам сделать верную ставку.
Порядок был такой: бегут по семь лошадей в каждом заезде. Если поставить на какую-нибудь лошадь и она будет первой на финише, то можно выиграть рублей 5. А если поставить на двух лошадей в двух заездах, то ого-го — сколько можно выиграть!
Все это нам объяснил маленький потертый человечек, который, по его словам, съел собаку на лошадях.
— Ставь на эту и эту, — он ткнул пальцем в программу. — Если выиграешь — дашь мне комиссионные за советы.
— Я не согласен, — заявил я, — я хотел бы индивидуально поставить на этих милых коней и выиграть сам.
Марк сказал:
— Оставьте его, гражданин! Пусть этот жалкий дилетант сам отвечает за себя. Дайте ему возможность проиграть свои деньги. Пусть ему будет хуже.
Я сказал:
— Я желаю поставить на коня под названием «Лазутчик» в первом заезде и на коня под названием «Вега» во втором.
Потертый человек сморщился, как прошлогодняя груша, и, брезгливо посмотрев на меня, сказал Марку:
— Слушай, чувень, ну этот длинный, он ни фига не понимает и хочет заведомо проиграть, но ты-то серьезный человек, ты же не дашь ему сделать эту глупость и поставить на «Лазутчика», который последние три года вообще никогда не занимал выше шестого места, а Вега — это просто смешно, там наездник второй категории, он еще не умеет ездить. Скажи ему, чувень… Я сказал:
— Незнакомец, ты исключительно не прав. Конь с таким замечательным именем «Лазутчик» не может не выиграть. Он потому и «Лазутчик», что первый приходит к успеху, обескураживая врага. «Вега» же, о человек, начисто лишенный романтики, олицетворяет для меня успехи человека в космосе. Неужели ты не читаешь газет, сидя на этом паршивом ипподроме, и не знаешь, что Вега — одна из звезд нулевой величины, уступающая по яркости только Сириусу? Именно на эту звезду в недалеком будущем впервые ступит нога советского человека. Подчеркиваю — впервые! Поэтому я ставлю на Вегу. Что касается наездника второй категории, то это даже лучше, что второй, потому что он, наверное, очень хочет стать наездником первой категории, в то время как наезднику первой категории уже некуда стремиться и он может прийти вторым.
Мне показалось, что я его убедил, потому что он плюнул и тихо отошел не оглядываясь.
Я подошел к кассе, чтобы купить билет.
— Простите, — сказал я пожилой кассирше, — я хотел бы поставить один рубль на двух облюбованных мною лошадей. Продайте мне талон, потому что я хочу занять место на трибуне.
— Нет, молодой человек, — сказала кассирша, — я не продам вам билет.
— Почему? — изумился я.
— Потому что вы сегодня первый раз пришли в эту клоаку, и я не хочу, чтобы вы играли. Вы погибнете.
— Что такое, — заорал я, — я хочу поставить на лошадь. Закон на моей стороне. Немедленно дайте мне билет! Я не погибну, клянусь здоровьем! Начинается бег, дайте мне скорее талон! Я буду жаловаться!
— Юноша, — сказала кассирша печально, — я сижу здесь не первую пятилетку. Передо мной прошла целая плеяда достойных людей, которых погубил азарт. Вы знаете, что такое азарт?
— Нет, — сказал я, — я не знаю, что такое азарт, но я безумно хочу узнать. И я не позволю, чтобы мне мешали узнать, что такое азарт. Заберите мой рубль, мадам, и дайте мне билет на Вегу и Лазутчика.
— Хорошо, — сказала кассирша, — я продам вам билет при одном условии: вы проиграете и немедленно уйдете отсюда домой.
— Да, да, — клянусь, что я тут же уйду домой.
— Вы слышали эту клятву? — спросила кассирша Марка.
— Да, — сказал Марк, — мы тут же уйдем.
— Ставь скорее, а то начинается, — сказал я Марку.
— Нет, — ответил он, — я никогда не искушаю судьбу. Я буду рядовым интеллигентным зрителем.
И мы прошли на трибуну. Начались заезды.
На старте гарцевали красивые сильные лошади. К ним были пристегнуты маленькие колясочки, в которых сидели наездники. На них были надеты цветные рубашки — оранжевые, белые, синие, красные, в крупную клетку, и шапочки с козырьками. Они выглядели игрушечно и празднично. На наездниках были номера. Лазутчик шел под номером 6. Прозвучал сигнал. На дорожку выехал «Москвич», к которому были приделаны крылья-барьер. Это был стартовый «Москвич». Наездники выстроились за этими крыльями. Ипподром затих. Старт! — И понеслось! Лазутчик, коричневый, лоснящийся жеребец нелепо взмахнул копытами, затоптался и моментально отстал. Мой протеже — наездник второй категории — сделал некий пасс, смысл которого я, конечно, не уловил, и Лазутчик со всех ног бросился догонять впереди идущий табун.
Я заорал.
Вообще-то я зря орал. Я отлично знал, что мои лошади придут первыми. Во-первых, дилетантам всегда везет. Во-вторых, зачем мне вспоминать этот эпизод, если бы я проиграл. В-третьих, мне всегда везет совсем не там, где нужно… Короче, мои кони пришли первыми. Происходило это так:
— Давай, Лазутчик, шпиончик, агентик, жми, дави, — орал я.
Лазутчик услышал. Пролетая мимо меня, он повернул голову и подморгнул мне. Я успокоился.
— Порядок, — сказал я Марку, — он будет первым.
