Рене Баржавель - Дороги Катманду
Мандзони сидел за небольшим убогим столиком, заменявшим ему письменный стол. Столик был завален папками и письмами, валявшимися в полном беспорядке. Перед ним стояло два телефона, по одному из которых он как раз разговаривал. Его речь, звучавшая страстно, едва ли не грубо, сопровождалась эмоциональными жестами свободной рукой. Оливье стоял перед столиком, слушая разговор и ничего не понимая в нем. Время от времени он улавливал единственное знакомое ему слово «commandatore».
Мандзони следовало считать бедняком. Точнее, он был человеком, у которого ничего нет, потому что он все отдал конторе, свое достояние и свою жизнь. Пятидесяти лет, с поседевшими короткими волосами, он выглядел толстяком, потому что в Италии бедняки питаются одними спагетти. Он объяснял собеседнику, что ему нужны деньги, деньги и еще раз деньги. Его бюро открыло в Калькутте столовую, чтобы подкармливать рисом бездомных детей, но денег хватало только на шестьсот порций, тогда как каждое утро перед столовой возникала очередь из нескольких тысяч детей, и каждое утро дети умирали в этой очереди, не дождавшись помощи. Ему нужно было больше денег!
На другом конце провода «коммандаторе» протестовал. Он уже передал этой конторе столько денег и постоянно добавлял еще и еще… Пусть Мандзони обратится к кому-нибудь другому!
— К кому, по-вашему, я еще могу обратиться, кроме тех, кто действительно дает деньги! — рявкнул Мандзони.
В итоге он добился обещания, положил трубку и вытер лоб.
— Извините, у меня был важный разговор, — обратился он на плохом французском к Оливье. — Это ужасно! Я все время должен искать деньги где-нибудь на стороне! Их никогда не хватает! Никогда!.. Итак, вы собираетесь ехать в Индию?
— Да, собираюсь, — ответил Оливье.
— Вы знаете, чем мы там занимаемся?
— В общем, да…
Мандзони вскочил из-за стола и подбежал к Оливье, чтобы лучше видеть его. Он обратился к нему на «ты»:
— Кто тебе рассказал про нас?
— Один парижский приятель. Он уехал в Индию в прошлом году.
— Почему ты не обратился в наше парижское отделение?
— Париж мне отвратителен! Я уехал из Франции, а теперь я хочу уехать из Европы.
Мандзони грохнул кулаком по столу.
— Нам не нужны типы, испытывающие отвращение к чему-либо! Нам нужны энтузиасты! Способные полюбить наше дело! Способные на жертвы! Как у тебя со всем этим?
— Не знаю, — жестко ответил Оливье. — Я такой, какой я есть, и вы или берете меня таким, или не берете.
Мандзони отступил на шаг, подбоченился и уставился на Оливье. Кажется, неплохой парень, но туда ведь нельзя отправить кого попало…
Оливье смотрел на круглое лицо собеседника и на плакат на стене за его спиной. На нем был изображен смуглый ребенок с огромными глазами, умолявший спасти ему жизнь.
— Как зовут твоего приятеля? — внезапно спросил его Мандзони.
— Патрик Вибье.
— Патрик! Что же ты раньше не сказал! Это же замечательный парень! Вот, смотри, он сейчас здесь…
Мандзони подошел к карте Индии, пришпиленной к стене рядом с плакатом. Поднявшись на цыпочки, он с трудом дотянулся до кнопки с красной головкой в верхней части карты.
— Вот здесь, в Палнахе. Он копает колодцы. Он собирался пробыть там два года, но заболел и теперь должен вернуться. Замены для него нет. Нам недостает всего, но особенно не хватает добровольцев! Эти бездельники! Вместо того чтобы слоняться по улицам и трепаться о футболе!.. Они ни на что не годятся! А вы, парижане, похоже, уверены, что ничего лучше баррикад на свете не существует…
Он потел, он кричал, он яростно жестикулировал. Наконец вытер лоб и вернулся за стол.
— Ты сможешь заменить его?
— Конечно, я хотел бы…
— Я отправлю ему телеграмму. Если он гарантирует, что с тобой все будет в порядке, я пошлю тебя в Индию. Ты знаешь наши условия?
— Знаю.
— Тебе придется дать обязательство пробыть там два года!
— Я знаю…
— Ты ничего не будешь там зарабатывать… Ты едешь туда не для того, чтобы зашибить деньжат. Ты будешь работать там ради жизни других людей!
— Знаю…
— Конечно, дорогу туда мы тебе оплатим…
Мандзони забарабанил обоими кулаками по столу и вскочил.
— Но нам нужны деньги! Деньги!
Распахнув двери, он прокричал несколько имен. Парни и девушки, вся его римская команда, добровольцы и стажеры, испуганные его воплями, столпились в кабинете. Мандзони сгреб с полки несколько банок для сбора пожертвований. На них были наклеены уменьшенные копии плаката с голодным ребенком. Он раздал банки, продолжая кричать:
— Нам нужны деньги! Оставьте все дела! Идите попрошайничать! Просить милостыню!
Он обратился к Оливье, сунув ему в руки банку:
— И ты тоже!
Потом он вытолкал всех на улицу, сел за стол, вытер лоб и набрал номер очередного «коммандаторе».
***
Патрик ждал его в аэропорту. Когда он хлопнул Оливье по плечу, тот подскочил от неожиданности. Он не узнал Патрика. У того еще в Париже была тонкая фигура; теперь же он совсем отощал. Он был подстрижен «под ноль», загорелое лицо напоминало цветом гаванскую сигару. Очки в металлической оправе увеличивали глаза; его взгляд оставался таким же светлым и чистым, словно взгляд ребенка.
Насладившись растерянностью Оливье, Патрик рассмеялся.
— А вот ты совсем не изменился, — сказал он.
— Что с тобой? — спросил Оливье, проведя рукой по короткому бобрику приятеля. — Ты что, решил скопировать Г анди?
— Ты почти угадал… У тебя есть багаж?
Оливье приподнял рюкзак.
— Вот весь мой багаж.
— Отлично, так ты быстрее пройдешь таможню. Я займусь этим. Передай свой паспорт тому типу…
Оливье предъявил паспорт служащему в тюрбане, который, увидев визу на два года, мгновенно настроился враждебно. Он спросил на английском, что Оливье будет делать в Индии. Тот не понял и сказал ему это по-французски. Но чиновник прекрасно все понял и без слов. Перед ним был еще один человек Запада, из числа тех, что приезжают, чтобы спасти Индию своими советами и своими долларами, своей моралью и своей техникой. И, прежде всего, своим чувством превосходства. Но паспорт был в порядке, он ничего не мог поделать. И он поставил печать с такой силой, словно нанес удар кинжалом.
Огромные вентиляторы с лопастями, похожими на пропеллеры самолета, рядами свисавшие с потолка зала аэропорта, лениво перемешивали горячий воздух. Оливье рухнул в кресло. Было слишком жарко, ему хотелось пить, у него было нечисто на совести, и он чувствовал себя не в своей тарелке. Патрик быстро вернулся с его рюкзаком.
— Ну-ка, вставай, лодырь! Нас ждет джип. Впереди у нас длинная дорога, нужно успеть до ночи!
Оливье поднялся и взялся за рюкзак. Патрик был рад, словно встретил брата.
— Когда я получил телеграмму из Рима, я решил, что это невозможно, что это какая-то шутка!
— Да, почти шутка, — негромко пробормотал Оливье.
— Я так хотел бы остаться здесь с тобой. Быть здесь вдвоем — это совсем другое дело, понимаешь? Это было бы просто здорово! Но я совсем сдал… Эти амебы… Может быть, виновата жара, да и еда здесь без мяса… Не знаю… Я едва таскаю ноги, я ничего не могу делать… Мне нужно отдохнуть два-три месяца… Но мы еще увидимся, я обязательно вернусь!
Он дружески хлопнул Оливье по плечу, но так легко, словно коснулась крылом птица.
Пройдя несколько шагов, Оливье остановился и повернулся к Патрику.
— Ты действительно так устал?
— У меня просто не осталось никаких сил… Ты увидишь, здесь очень трудно, но ты гораздо крепче меня…
Оливье опустил голову. Как сказать ему? Потом выпрямился и по смотрел в глаза другу. Он должен знать правду. И так слишком много лгал с тех пор, как оказался в Италии.
— Послушай, меня мучает одна проблема… Я надеюсь, что они пришлют кого-нибудь другого тебе на замену… Но я не поеду с тобой…
— Что? Куда они тебя отправляют?
Патрик был сильно разочарован, но не возмущался. Он представлял огромность задач, стоявших перед «Командой солидарности», знал ограниченность ее средств. Они подключались везде, где только могли и как только могли.
— Никуда они меня не отправляют, — сказал Оливье. — Я сам решил, куда я поеду. Я поеду в Катманду.
— В Катманду? Что ты там будешь делать?
Патрик ничего не понимал. Оливье говорил ему что-то невероятное.
— Я должен уладить старые счеты, — ответил Оливье. — С одним подлецом. Это необходимо. У меня не было денег, и я использовал вашу «Команду», чтобы добраться до Индии. А теперь я должен двигаться дальше, вот и все.
— Это все?
— Да, все.
— Ты упомянул сейчас о каком-то подлеце… Как ты думаешь, кем можно считать тебя самого?
— Я есть то, что из меня сделали! — с яростью ответил Оливье. — Я верну вам деньги за дорогу! Я всего лишь взял их в долг. Не стоит делать проблему из этой ерунды!
