Надин Бисмют - Без измены нет интриги
— Я есть хочу, — ответила ему Кэти. Ги сказал, чтобы она прекратила жевать соломинку, а то подавится.
— Сам подавись! — фыркнула Кэти, но соломинку все же положила на стол.
Я снова повернулась и посмотрела на сестру. Майкл играл ее волосами; она одернула его. «Прекрати, ты что, не видишь, у меня в прическе полно шпилек?» — сказала укоризненно. Майкл извинился, и, честное слово, мне стало его жаль. Все-таки у сестры не было причин его обижать, она ведь даже не подозревала, что ей наставили рога, еще не успев надеть обручальное кольцо. За две недели до моего открытия сестра покупала свадебное платье, и я ходила с ней на примерку; она изумительно выглядела в тот день, даже лучше, чем сегодня. Мне казалось, я читаю на ее лице приметы ни с чем не сравнимого счастья. Кстати, я с трудом могу себе представить, как моя сестрица дает объявление в газету, чтобы сбыть с рук непригодившееся платье. Понятно же, что, расскажи я ей все, она, с ее-то гордостью, закатила бы Майклу такой скандал — мало бы не показалось. И порвала бы с ним, это точно, потому что моя сестра — не та девушка, что смирится с ролью жертвы или будет учиться терпимости. Поэтому я держала язык за зубами — чтобы не нарушить шаткого равновесия, установившегося в ее жизни. И потом, приглашения были уже разосланы, машины заказаны, меню составлено, со священником договорились, билеты на самолет в свадебное путешествие купили и даже заплатили вперед знаменитому фотографу. Если бы я открыла сестре глаза, все рухнуло бы в одночасье по моей вине. И ей было бы плохо.
Я встала, слегка пошатнувшись. Поправила вырез платья, дождалась, пока все гости за столом новобрачных замолчат. Когда наступила тишина, я подняла бокал: «Желаю вам счастья в семейной жизни!» Я говорила от души, и, кажется, мой голос дрожал от волнения. Все подняли бокалы одновременно. «За вас», — сказала миссис Смит. «За любовь!» — провозгласила мама. «Ваше здоровье!» — хором воскликнули мистер Смит и папа. Мы чокнулись, зазвенело стекло, только у Кэти был пустой бокал. Садясь, я взглянула на сестру — она улыбалась мне. Гости в зале зааплодировали, я не поняла чему, они ведь были так далеко, что вряд ли слышали наши тосты.
Я почувствовала сквозь тонкую ткань платья руку Карла на своем бедре. «Ты как?» — шепнул он. Я улыбнулась и кивнула: все в порядке. Утром в церкви, во время венчания я точно знала, что Карл испугался. Он всерьез думал, когда священник повернулся к собравшимся и сказал: «Если кому-то известны причины, по которым этот союз не может быть заключен…», что с меня станется вскочить и выложить все. Я, конечно, такого и в мыслях не держала, просто Карл — единственный, кто был посвящен в мою тайну. Я тогда сразу поехала к нему: мне срочно требовалось с кем-то поделиться. Естественно, я была слегка не в себе. Карл долго меня успокаивал, а потом сказал: «Ну и что такого, ты же знаешь, для нас, мужчин, трах — это одно, а любовь — совсем другое». Фразочка типичного мачо, но Карл произнес ее так искренне. Впору было расчувствоваться от такого откровения, но я решила: не поддамся, хотя бы потому, что оно прозвучало из уст моего бойфренда. Я попыталась объяснить Карлу: ты не понимаешь, всю жизнь моей сестре не хватало стабильности, а с появлением Майкла, кажется, все наконец изменилось, недаром ведь она теперь только и твердит, что он — мужчина ее жизни, ее прекрасный принц. «Я все понимаю, — ответил Карл, — но, если Майкл и перепихнулся с другой, это не мешает ему любить твою сестру. Когда прекрасный принц ехал к замку, чтобы разбудить поцелуем Спящую Красавицу, — кто сказал, что он не позабавился по дороге с какой-нибудь пастушкой?» Меня это удивило: я думала, Карл вообще не читал сказок. Я бы с удовольствием обсудила с ним эту тему, но момент был неподходящий. Вообще-то я склонна была согласиться с Карлом, что в истории про Спящую Красавицу много невыясненных вопросов. Лично я, например, сомневалась, что, принцессу воскресил поцелуй: прекрасный принц наверняка еще кое-что сделал с безжизненным телом, чтобы пробудить его от столетнего сна. Не важно, в тот вечер я решила, хотя бы для проформы, обидеться на Карла за эти слова, и мы ссорились до поздней ночи. А что, собственно, еще я могла сделать? С самого начала нашего романа — уже почти год — я тоже носила рога и знала это: Карл по-прежнему встречался со своей бывшей подружкой, официанткой из ресторана при гольф-клубе его отца. Бывали у него и другие похождения, слухи о которых доходили до меня в коллеже.
— Суп-пюре из лисичек со сметаной, — объявил официант, поставив на середину стола роскошную серебряную супницу. Кэти тут же ему заявила, что она-де беременна и не может есть что попало. Официант объяснил ей свысока, как несмышленышу, что лисички — это просто такие грибы, и наполнил по очереди наши тарелки. Когда он ушел, Кэти еще пофыркала: она, видите ли, не понимает, если лисички — это просто грибы, почему бы так и не сказать. «Фи, грибы! „Лисички“ звучит куда более fancy[5]», — растолковал ей мистер Смит.
Ужин пошел своим чередом; все было донельзя вкусно — просто пальчики оближешь: омар под беарнским соусом, мороженое с эндивием и яблоками под арманьяком, радужная форель с подливкой из желтого перца и фаршированными артишоками, и к каждому блюду — марочные вина. Когда со стола убрали, но бокалы по-прежнему были полны, мистер Смит, хоть он и хвалился, что бросил курить, угостил всех кубинскими сигарами. Закурили только мужчины. Кэти слева от меня громко вздохнула, полезла в сумочку и достала пестрый веер. «Перехожу к крайним мерам», — сказала она мне. Я улыбнулась ей. Ги погладил свою женушку по голове, а потом, так запросто, будто они были одни, нежно поцеловал в губы. Я отвела глаза. Как раз в эту минуту зал снова наполнился звоном вилок. Сестра отчаянно замотала головой, показывая Майклу, что не встанет, но Майкл ласково поднял ее со стула под локоток. Они поцеловались, и гости зааплодировали.
На этот раз, встав, сестра не захотела садиться. Она вышла из-за стола и, наклонившись ко мне сзади, шепнула на ухо: «Пойдем, поможешь мне пописать». Я встала; мне показалось, будто сестра окончательно увязла в своем пышном белом платье, как в зыбучих песках. Этот момент уже обсуждался утром, когда мы с мамой помогали ей одеться. Глядя, как сестру упаковывают в бесчисленные юбки, я посоветовала ей пить сегодня поменьше воды. А мама напомнила мне, кто я есть, — подружка невесты, и по традиции не кому-нибудь, а мне полагается помочь сестре, когда возникнет такая необходимость, — иными словами, в мои обязанности входило сопровождать ее в туалет, чтобы, не дай бог, ничего не случилось с великолепным платьем ценой в две тысячи долларов.
Я взяла сестру за руку, и мы направились в холл отеля, сделав крюк по стенке, чтобы не протискиваться между столами. Мы еще не вышли, когда раздался страшный грохот. Мы обе вздрогнули; первое, что мне пришло в голову, — упала огромная люстра. Я подняла глаза к потолку: нет, она висела и даже не качнулась. Сестра сказала, это за одним столом кто-то нечаянно дернул за скатерть, и все, что на нем было, свалилось на пол. Она показала мне злополучный стол, но он был далеко от нас, и я ничего не увидела без очков. «А кто там сидит?» — спросила я сестру. «Придурки какие-то», — отмахнулась она, и мы вышли из зала.
В холле я направилась было к туалету, но сестра вдруг потянула меня в другую сторону. «Куда ты?» — спросила я. Она ответила, что сидеть за свадебным столом выше ее сил, все это ее угнетает. «Там есть бар, в конце коридора направо, пойдем выпьем чего-нибудь». Делать нечего, я потащилась за ней — не отпускать же ее туда одну. «Ну и видок у тебя будет — в баре в подвенечном платье!» — все-таки заметила я. «А мне плевать!» — фыркнула она уже в дверях бара.
Вдоль правой стены стояли в окружении диванов несколько поблескивающих металлом столов. Посередине зала — круглые столики поменьше и табуреты. У левой стены — стойка с пирамидой всевозможных бутылок на фоне зеркала, отчего казалось, что их вдвое больше. А в глубине — маленький танцпол, над которым медленно вращался блестящий шар, отбрасывая разноцветные отсветы. В левом углу виднелся полутемный коридорчик — наверно, он вел в туалет. В баре был странный свет — голубоватый и какой-то мглистый. Звучала музыка, старая песня Леонарда Коэна. Мы с сестрой присели на диванчик, и я закурила. Она скинула под столом туфли: «Не могу больше, ноги болят». Я с удивлением отметила, что бар почти пуст: кроме бармена и трех мужчин у стойки, никого не было. Однако на нас уже обратили внимание, и я не сомневалась, что эти четверо проехались на наш счет: когда мы вошли, они посмотрели в нашу сторону с недоумением, а потом заговорили, сдвинув головы и тихонько посмеиваясь.
— Что вам угодно, дамы? — крикнул бармен из-за стойки. Сестра заказала нам по двойному амаретто со льдом. Пока бармен наполнял бокалы, те трое искоса поглядывали на нас. Им было лет по тридцать, может, чуть меньше. Кто такие, чем занимаются — по виду не поймешь. Двое были в бермудах, с темными, коротко подстриженными волосами, третий — в джинсах, шатен и волосы носил подлиннее. Сестра тоже поглядывала на них, а потом повернулась ко мне и сказала, что сегодня утром вдруг очень испугалась, когда, проснувшись, подумала, что в идеале с этого дня и на всю оставшуюся жизнь ей придется довольствоваться в постели только одним мужчиной и забыть обо всех остальных. «Ну, это рамки чисто теоретические», — успокоила я ее и добавила, что через годик-другой-третий она вполне может их расширить, если, конечно, будет желание. Бармен принес нам бокалы; мы хотели расплатиться, но он сказал: «Все оплачено» — и кивнул на мужчин у стойки. Когда он отошел, сестра, глядя ему вслед, заметила: «А зад у него красивый». Я с ней согласилась, и мы чокнулись, помахав троице в знак благодарности. Мужчины улыбнулись нам. Голос Леонарда Коэна в динамиках умолк, наверно, кончилась пластинка. «Rico, play some cheesy music»[6], — сказал бармену мужчина в джинсах. Потом он повернулся к нам и больше не сводил глаз с моей сестры. Нетрудно представить, какую пищу для фантазий могло дать появление молодой женщины в подвенечном платье поздним субботним вечером в баре дорогого отеля даже не самому извращенному мужскому уму. Мне подумалось, что лучше бы нам вернуться в банкетный зал, но мы едва успели пригубить ликер. Я закурила очередную сигарету, из динамиков зазвучал саксофон — не помню чья очень томная мелодия. Трое мужчин поднялись и направились к нам, и, честное слово, сестра им улыбалась. Тот, что в джинсах, спросил по-английски, не будем ли мы возражать, если они присядут за наш стол, и сестра ответила за нас обеих: «Не будем». Они назвались и откровенно уставились на нее. «Don't tell us you've already got into a fight with your husband»[7], — сказал один: шутил, конечно. Сестра хихикнула и ничего не ответила. Новые знакомые поведали нам, что они из Сан-Франциско, только вчера прилетели в Монреаль работать над грандиозным кинопроектом знаменитого американского режиссера, о котором я, правда, слышала впервые. Сестра изобразила заинтересованность, почему-то она не сказала им, что ее этим не удивишь, что она сама работает в кино, что наш папа продюсер, а мама — актриса. Тот, что в джинсах, — на спор с друзьями, не иначе, — пригласил сестру на танец, и она кивнула. Сама не знаю почему, но меня это нисколько не удивило. Уж очень хороша была музыка. Они встали и направились к танцполу.
