Ирвин Шоу - Ставка на мертвого жокея (сборник рассказов)
В тот вечер, перед отъездом в Каир, он сводил в этот клуб Кристину. Желание посетить его опять, в первый вечер по возвращении домой, наполняло его необъяснимым приятным ожиданием, предвкушением радости. Кристина была тогда очень хороша — самая красивая из всех прекрасных женщин в зале, а их там немало, и он даже танцевал с ней, впервые за многие месяцы. Играли пианист и гитарист, извлекая из своей электрогитары чарующие звуки, — оба музыканта отлично исполняли популярные французские песенки. От них острее все воспринимаешь, — как все же прекрасна, как сладостна любовь в этом городе, сколько в ней приятной печали и недолговременных сожалений…
Музыка делала Кристину немного мечтательной — состояние странное для нее. Во время представления она держала его за руку, а как только гасили свет после очередного номера, награждала ласковым поцелуем. Когда на следующее утро он сообщил ей о своем отъезде, на глазах у нее выступили слезы, она вздохнула: «Ума не приложу, что же мне здесь делать без тебя целых два месяца?» Ему тоже стало грустно, потому что и она ему небезразлична, но если она входит в столь опасную фазу любви, ему даже лучше уехать, не терять такого шанса. Это опасная фаза — период томления по браку, и в такой ситуации нужно быть настороже, особенно ночью, в Париже, в темном зале, где пианист и гитарист исполняют трогающие за душу песенки об опавших листьях, об умершей любви и разлученных жестокой войной возлюбленных…
Беддоуз был когда-то женат и считал, что пока этого опыта ему достаточно. Жены обычно проявляют тенденцию к рождению потомства, а также любят впадать в отчаяние, проявлять пристрастие к выпивке или к другим мужчинам, когда мужей посылают работать на три-четыре месяца на край света.
Кристина, правда, его несколько удивляла. Такое томление не в ее духе. Знает ее с того времени, когда четыре года назад она приехала сюда из Соединенных Штатов, хотя и не мог похвастаться, что знает хорошо. Она красиво позировала для фотографов, и это у нее неплохо получалось, за исключением, по ее собственному признанию, тех снимков, для которых от нее требовали модных, томных сексуальных гримас и она, исполняя их, чувствовала себя ужасно глупой и растерянной.
Кроме того, умела печатать на пишущей машинке, знала стенографию и находила временную работу у американских бизнесменов, приезжавших в Париж на месяц-два. Очень быстро выучила французский, водила машину; время от времени ей выпадала довольно любопытная работенка — сопровождать в качестве гида состоятельных американских дам по средневековым французским замкам в живописной сельской местности или даже совершать вместе с ними путешествие в Швейцарию.
Казалось, она могла вообще обходиться без сна, сидеть и болтать с кем-нибудь до утра; посещала все вечеринки, и, по сведениям Беддоуза, имела любовные связи с двумя его приятелями: один работал по найму фотографом; другой — пилот из авиатранспортной компании, разбился при катастрофе возле Франкфурта.
Позвонить ей можно днем и ночью, в любое время, звонки никогда не выводили ее из себя; пригласить в любую компанию, и она всегда вела себя скромно и мило — в общем, как надо. Неизменно была в курсе, какое бистро в данный момент пользуется бешеной популярностью; кто и в каком ночном баре поет; какого нового художника из тех, кто уже приехал или прибудет на следующей неделе, стоит посмотреть; в каких маленьких отелях в предместьях Парижа готовят самые вкусные ланчи на уик-энд.
У нее явно не было много денег, но она модно, со вкусом одевалась, как истинная француженка, удивляя своих французских друзей, однако оставалась ею не до конца — пусть американцы не чувствуют, что она работает под европейку. В любом случае Кристина не из тех девушек, которых всегда хвалят их бабуси. Беддоуз ее назвал однажды продуктом и украшением неуверенно блуждающих, беспокойных, тревожных лет второй половины двадцатого века.
Ветераны наконец-то тронулись в путь, — знамена, хлопая на ветру, развевались у них над головами. Небольшой, нестройный парад, повернув у офиса американской авиатранспортной компании «Трансуорлд эйр лайнз», направился на Елисейские поля. Беддоуз молча глядел ему вслед, смутно вспоминая о других парадах, о других знаменах…
И вдруг увидел Кристину, быстро, большими шагами пересекает по диагонали улицу, — видно, что уверена в себе и не боится интенсивного уличного движения. «Она могла бы жить здесь, в Европе, до конца жизни, — думал Беддоуз, улыбаясь и не спуская с нее глаз, — но стоит ей пройти десяток шагов, как все сразу поймут, — родилась по ту сторону Атлантического океана».
Когда она открыла дверь на террасу, он встал ей навстречу. Без шляпки, волосы стали гораздо темнее, и прическа теперь длинная… Идет к его столику… он поцеловал ее в обе щеки.
— Добро пожаловать! В чисто французском стиле…
Она порывисто, крепко обняла его.
— Ну вот, снова мой мужчина рядом.
Расстегнув пальто, села напротив, улыбаясь ему: щеки разрумянились от мороза, глаза удивительно блестят, вся такая сияющая, молодая…
— Парижский дух… — Беддоуз прикоснулся к ее руке, лежащей на столике. — А сущность американская. Что будем пить?
— Мне — чай, пожалуйста. Как я рада тебя видеть!
— Чай? — искренне удивился Беддоуз. — Что с тобой стряслось?
— Ничего, — мотнула головой Кристина. — Просто хочу выпить чашку чая.
— Ничего себе напиток, достойный встречи путешественника, вернувшегося домой!
— С лимоном, пожалуйста.
Беддоуз, пожав плечами, заказал официанту чашку чая.
— Ну, как там, в Египте? — спросила она.
— А разве я был в Египте? — Беддоуз с недоуменным видом уставился на Кристину, наслаждаясь удивлением на ее лице.
— Но об этом писали в газетах…
— Ах да! — спохватился Беддоуз. — Ну, новый мир, рождающийся в муках, — важно произнес он своим глубоким голосом эксперта, — в период, когда уже поздно для укоренения феодализма, но еще рано для торжества демократии…
Кристина скривилась:
— Какие отточенные, приятные фразы — вполне годятся для архива госдепа. Я имею в виду — как тебе показался Египет с точки зрения обыкновенного человека, который сидит в кафе за стаканом… чая.
— Солнечный и печальный, — ответил Беддоуз. — Недели через две в Каире начинаешь всех их жалеть. Ну а как здесь, в Париже?
— Слишком поздно для торжества демократии и слишком рано для укоренения феодализма.
Беддоуз, широко улыбнувшись, наклонился над столом и нежно поцеловал ее.
— Я имею в виду с точки зрения обыкновенного человека, который сидит в кафе с красивой женщиной… Каков Париж?
— Таков, как всегда. — И, поколебавшись, добавила: — Почти такой.
— Ну а кто вокруг красивой женщины?
— Обычная компания, — небрежно бросила Кристина, — счастливая группа ссыльных: Чарлз, Борис, Анна, Тедди…
Тедди — тот самый фотограф, работавший по найму.
— Часто ты с ним встречаешься? — осведомился легко, без нажима Берроуз.
— Ах, брось! — улыбнулась она.
— Простая проверка, — ухмыльнулся Беддоуз.
— Нет, не часто. Его гречанка здесь, в городе.
— Он все еще с гречанкой?
— Да, все с ней, — подтвердила Кристина.
Подошел официант, поставил перед ней чайничек и чашку. Она налила себе чаю, выжала дольку лимона длинными, ловкими пальцами, — Беддоуз заметил, что на ногтях больше нет яркого лака.
— Ну а что с твоими волосами? — поинтересовался он. — Почему такая перемена?
Кристина рассеянно коснулась своей прически.
— Ах, ты заметил…
— Где же твои прежние блондинистые локоны?
— Решила немного походить с естественным цветом. — Кристина помешивала ложечкой чай. — Так, для разнообразия… Тебе нравится?
— Пока не решил. Во всяком случае, они стали длиннее…
— Угу, зима на носу. С голым затылком холодно. Все говорят, что так я выгляжу гораздо моложе.
— И абсолютно правы! Теперь ты похожа на одиннадцатилетнюю девчонку.
Кристина, улыбнувшись, подняла свою чашку.
— Ну, за тех, кто вернулся, — произнесла она на манер тоста.
— Тосты за чаем не произносят, — упрекнул ее Беддоуз. — Не принимается.
— Ах ты, избалованный гурман, любитель крепких спиртных напитков! — парировала Кристина и спокойно принялась отпивать маленькими глотками чай из чашки.
— Послушай, — продолжал Беддоуз, — как насчет сегодняшнего вечера? Мне казалось, ради меня ты пожертвуешь компанией своих дорогих друзей и мы с тобой отправимся на наш рынок, пообедаем там, — я так соскучился по хорошему бифштексу, просто умираю… — И вдруг осекся. — В чем дело? Разве нельзя пообедать вместе?
— Да нет, не в этом дело. — Кристина опустила голову, помешивая ложечкой в чашке. — У меня свидание…
— Так отмени его! — немедленно откликнулся Беддоуз. — Откажись от встречи с этим свинтусом!
