Дельфин де Виган - Отрицание ночи
Оставить такой факт без внимания – это не в моем стиле.
Вынув кассеты из мешка и попытавшись их рассортировать, я поняла, что трех (18, 19, 20) не хватает. Первым порывом было – позвонить Виолетте и предупредить ее, однако я передумала. Незадолго до смерти и, я полагаю, уже приняв решение покончить с собой, Люсиль одолжила записи у Виолетты. Если бы я сказала Виолетте о пропаже трех кассет, она бы точно обвинила в этом маму. Люсиль действительно отличалась радикализмом и не раз весьма своевольно обращалась с семейными реликвиями. С другой стороны, кассеты вполне могли остаться у Виолетты – может, я не заметила их на дне коробки: в подвале было довольно темно.
В субботу утром я поставила кассету № 17, чтобы понять, на чем все прерывается. Как выяснилось – на 1942 году, в тот самый момент, когда Жорж теряет работу в газете «Вся Франция» (газете, предназначенной для семей тюремных заключенных). Жорж ищет новую работу, так как директора газеты арестовывают.
Двадцать первая кассета начиналась с момента, когда Жорж на вечеринке знакомится с Лианой. Жоржу двадцать пять лет, он изо всех сил строит из себя пожирателя женских сердец и плейбоя – его разнообразные тактики обольщения с момента переезда в Париж лишь совершенствуются, и, конечно, он завоевывает Лиану. Жорж обожает танцевать, давать волю шаловливым ручкам и развлекать дам элегантными шуточками. Он называет Лиану маленькой голубой феей(цитата из Шарля Трене), и та соглашается на один танец с ним, хотя, оценив его внешность, манеры и громкую славу, убеждается в том, что Жорж всего лишь самодовольный ходок. Лиана быстро и твердо обозначает границы: цвет ее платья зеленый, а не голубой, так что вольности и флирт следует оставить для разгульных девиц. Жорж покладист и умен. Он танцует с Лианой один танец, затем порхает от девушки к девушке и возвращается домой с семью номерами телефонов – «рекордное число», – уточняет он в интервью самому себе. Спустя несколько недель Жорж все еще не может забыть юную провинциалку с белокурыми кудрями и обворожительным румянцем, и вот, спустя несколько месяцев, вновь встречает ее на вечеринке одной из сестер Лианы, Барбары, которая уже вышла замуж и поселилась в Париже. До зари Жорж и «голубая фея» разговаривают о жизни, а утром сердцеед сопровождает благочестивую девушку на воскресную мессу. Они влюблены. Так Жорж, видавший виды, выбирает Лиану – единственную из всех, неопытную и наивную. Думаю, мой дедушка сразу распознал в Лиане женщину, которая будет предана ему всю жизнь всей своей светлой широкой и благородной душой и которая всегда будет видеть в нем блестящего невероятного мужчину.
Вернувшись в Жьен, Лиана просит у родителей позволения переписываться с Жоржем. Она несколько раз встречалась с ним в Париже, куда регулярно ездила брать уроки игры на скрипке. В сентябре 1943 года в Пьермонте они женятся, торжество устраивают в доме родителей Лианы, оставленном немцами. Поскольку Жорж беден как церковная мышь, сосед одалживает ему свой жакет – на размер больше, чем надо, – для венчания, а теща дарит ему костюм для церемонии заключения гражданского брака. Так Жорж – с тревогой – берет в жены женщину, с которой никогда не занимался любовью и «чьи груди не видел даже одним глазком» – уточняет он. Их короткое свадебное путешествие (несколько дней в провинции) – момент облегчения: Лиана оказывается темпераментной. Затем Жорж рассказывает о том, как они устраиваются в крохотной двухкомнатной квартирке в Париже и начинают совместную жизнь…
Кассету под номером 21 я прослушала целиком. Меня восхитила история Жоржа, его одержимость деталями, шутками, его тонкий анализ, его талант рассказчика. Жорж говорил как по писаному: ясно, точно, структурированно. Я могла пропустить шесть или пять кассет, чтобы попастьна детство Люсиль. Но вместо этого я, как маньяк, пару недель сидела в кресле с блокнотом и ручкой и слушала все подряд, все – до самого конца.
Однажды мы с Виолеттой договорились поужинать, и я упомянула о том, что трех кассет не хватает. Она сказала, что это не страшно, поскольку у нее есть копии. Впрочем, я продолжала теряться в догадках: зачем Люсиль спрятала/уничтожила записи?
Итак, кассета под номером 18 начиналась с того самого момента, когда Жорж теряет работу. Он ищет новую газету, способную оценить его талант, заканчивает статью о парижской молодежи, которую считает гениальной, и относит ее в еженедельное коллаборационистское издание «Révolution nationale», печатавшее Дрие Ла Рошеля и Бразильяка. Статья приходится по вкусу Люсьену Комбелю, главному редактору. Люсьен поручает Жоржу вести хронику парижской жизни. Жорж, конечно, соглашается, дает своей рубрике название «Пить, петь и любить» и с головой уходит в ночную жизнь: его ждут мюзик-холлы, кабаре и бесчисленные кафе. Спустя несколько недель, по протекции Комбеля, Жоржа назначают секретарем редакции.
Вскоре он знакомится с Лианой.
На трех недостающих кассетах – в основном рассказы о карьере Жоржа во время оккупации: его работа в газете, преданность (если не сказать – поклонение) Комбелю, чьей смелостью и порядочностью он восхищается, многочисленные встречи (в частности – с Робером Бразильяком). Жорж повествует о том, как после освобождения от гитлеровской оккупации Комбель отказался покинуть Францию, его арестовали и приговорили к пятнадцати годам принудительного труда, а затем, в 1951 году, наконец отпустили.
Семья Жоржа знала о его работе в «Révolution nationale». Все знали. Многие недоумевали, не понимали убеждений Жоржа. Однако никто из братьев и сестер Люсиль не задавал Жоржу вопросов. Никто не хотел ранить его чувства, и никто его не судил.
Насколько я знаю, большинство детей Жоржа (их политические взгляды не совпадали со взглядами отца) считали его реакционером. Достигнув сознательного возраста, я тоже не задавала деду вопросов, но помню, что к старости он стал очень язвительным, с горечью отзывался о прессе, о телевидении, о левых революционерах, о фиктивных левых, о лицемерных правых, о демагогах и умных ораторах, о плохих дорогах, о плохих певцах, о телевизионных ведущих с крохотным запасом слов, о бестолковых подростках и о причудах нового времени. На семейных обедах строго-настрого запрещалось говорить о французском кино, о политике и о пастеризованном камамбере. Несмотря на обстоятельства жизни, до последнего вздоха Жорж боролся за нелепые нереализуемые идеи…
Записи на последних двух кассетах свидетельствуют о том, что Жорж сомневался и сам себя казнил за свое поведение в эпоху войны.
Однако он ни слова не проронил о своем отце, который, потеряв работу в «La Croix du Nord», отказался сотрудничать с «Journal de Roubaix», терпевшем немецкую цензуру, и вместе с клошарами ходил обедать в бесплатную харчевню.
После освобождения от немецкой оккупации Жорж целый год не мог получить удостоверение о профессиональном стаже – ведь он работал, пока все остальные протестовали и страдали, отстаивая интересы Франции. Жорж утверждал, что ему повезло благодаря протекции Франсуа Шале.
«Стоило ли писать для газеты «Révolution nationale», которая не являлась оппозиционным изданием? Не знаю…» – размышлял Жорж, возвращаясь к своей деятельности во времена оккупации.
В течение нескольких недель я раздумывала над тем, стоит ли мне заострять внимание на исповеди Жоржа или же оставить ее в стороне. Имеет ли она какое-то отношение к страданиям Люсиль? Люсиль умела передавать зашифрованные сообщения, и если она что-то скрывала, то неспроста.
Недавно я прочла книгу Жерара Гаруста «Беспокойная» [7] . И Люсиль, и Гаруст страдали маниакально-депрессивным психозом, который теперь называется биполярностью. В книге художник рассказывает о своем отце, патологическом антисемите, который сделал состояние на расхищении еврейских благ. Ужас и стыд за отца преследовали Гаруста всю жизнь.
Жорж не отличался ни антисемитизмом, ни фашизмом. Ни разу не слышала от него ничего, что могло бы быть интерпретировано в подобном ключе, а ведь Жорж всегда выражался прямолинейно и трубил о своих взглядах во все горло. Думаю, во время войны, как всегда, дедом руководила жажда знаний – любых.
Разумеется, Люсиль много думала о прошлом отца и о парадоксах его выживания, но вряд ли она однозначно судила о его действиях.Она ненавидела его по иным причинам.
В целом Жорж записал более пятидесяти часов воспоминаний. Все начинается на Севере, во времена его раннего детства, и заканчивается в 1954 году со смертью Антонена, словно Жорж так и не смог переступить через эту трагедию. Спустя тридцать лет после несчастного случая я слышу голос своего деда: он вспоминает субботний день, страшный день, изменивший жизнь его семьи. Жорж с трудом подбирает слова, хрипит, теряется в догадках, проклинает поезд и дорогу в Л., маскирует свою боль, как может. Честно говоря, его версия событий отличается от всех остальных.
