Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк
С удивлением на одном из снимков обнаружил себя вместе с Лоранс. Впервые видел это фото. Судя по всему, это она их сфотографировала, когда-то давно, когда была еще совсем ребенком. И в уголке каждого снимка, на фоне неба обязательно торчал ее указательный пальчик. Они выглядели счастливыми, улыбались на фоне горы Сент-Виктуар. А вот какая-то желатиновая капсула в прозрачном пакетике с надписью Be а Star instantly[28], рядом, на листке в крупную клетку, записано стихотворение Превера, заканчивающееся словами:
В Париже
На земле
Той земле, что как звезда.
Фотографии светловолосых губастых актрис, адреса интернет-сайтов, записанные на картонках из-под пивных кружек, брелоки, дурацкие плюшевые игрушки, замысловатые флаеры, возвещавшие о концертах в какой-нибудь дыре, всякие «фенечки», реклама некоего Месье Ж, гарантирующего как возвращение любимого, так и сдачу любого экзамена с первого раза, улыбающаяся физиономия Корто Мальтезе,[29] использованный ски-пасс[30] и даже репродукция Каллимаховой Афродиты, которую он сам ей когда-то послал, чтобы поставить точку в одном щекотливом деле.
Это была их первая серьезная ссора… Наорал на нее, потому что взяла за манеру ходить с голым животом.
«Крась волосы, делай татуировки, пирсинг, все, что угодно! — кричал он. — Хоть перья в зад втыкай, если душе угодно! Но не оголяй живот, Матильда. Только не живот…» Заставлял ее по утрам поднимать руки вверх перед уходом в колледж и отправлял переодеваться, если майка задиралась выше пупка.
В результате, она неделями общалась с ним сквозь зубы, но он не уступал. Он сопротивлялся, впервые. Впервые выступал в роли старпера.
Только не живот. Ни в коем случае.
«Живот женщины, это самое таинственное, что есть в мире, самое волнующее, самое красивое, даже самое сексуальное, как бы написали в ваших дебильных журналах, — долдонил он под снисходительным взглядом Лоранс, — так что, нет, только не живот… Спрячь его. И береги… Я, Матильда, тебе не мораль читаю и не о приличиях говорю… Я о любви. Куча пацанов будут мысленно измерять твою задницу и угадывать форму груди, и это честная игра, но живот — прибереги его для того, кого полюбишь, ты… Ты меня поняла?»
«Да, думаю, мы хорошо тебя поняли, — сухо заключила ее мать, которой не терпелось сменить тему. Переоденься в монашескую робу, дочка». Он посмотрел на нее, покачав головой и наконец замолчал. А на следующий день пошел в книжный Лувра и послал ей по почте эту открытку, написав на обороте:
«Посмотри, ее живот так красив потому, что ты его не видишь».
Лицо и одежда Матильды удлинились, но она никогда не упоминала об этой открытке. Он был уверен, что она давно ее выбросила. Ан нет… Вот ведь она… Между репершей в стрингах и полуголой Кейт Мосс.
Он продолжил изучение стен…
— Тебе нравится Чет Бэйкер?[31] — удивился он.
— Ты о ком? — проворчала она.
— Да вон, о нем…
— Понятия не имею, кто это… просто он невероятно красив.
Черно-белое фото. Чет Бэйкер в молодости, когда он походил на Джеймса Дина.[32] Только более нервного. Более умного и изможденного. Привалился к стене, держась за спинку стула, чтобы не упасть.
Труба лежит на коленях, смотрит вдаль.
Она была права.
Просто он невероятно красив.
— Забавно…
— Что забавно?
Почувствовал ее дыхание на затылке.
— Когда я был в твоем возрасте… Нет, немного постарше… У меня был приятель, страстно обожавший Бейкера. Буквально помешанный, чокнутый, бредивший только им. Носил такую же белую майку, а уж на эту фотографию — разве что не молился… Кстати, именно из-за этого парня я и спал сегодня на диване и отморозил себе задницу…
— А почему?
— Почему я отморозил задницу?
— Нет… Почему он так его любил?
— Но это же Чет Бэйкер! Великий музыкант! Его труба пела на всех языках обо всех чувствах в мире! И голос у него тоже был что надо… Я дам тебе его диски, тогда ты поймешь, почему он кажется тебе таким красивым…
— А что это был за приятель?
Шарль вздохнул и усмехнулся. Из этого болота ему точно не выбраться… Во всяком случае, не так быстро, придется побарахтаться.
— Его звали Алексис. Он тоже играл на трубе… И не только… Играл на всем подряд… На пианино, на аккордеоне, на укулеле… Он был…
— Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Он умер?
Вот уж действительно…
— Нет, он жив, но я не знаю, что с ним стало. И продолжает ли он заниматься музыкой…
— Вы поссорились?
— Да… И так крепко, что я уж думал, навсегда вычеркнул его из своей жизни… и никогда больше о нем не вспомню…
— И что?
— И ничего. Оказывается, он никуда не делся… Вчера вечером я получил от него письмо, потому и спал в гостиной…
— Что он тебе написал?
— Ты, правда, хочешь знать? Джеймс Байрон Дин (1931–1955), актер. Фильмы «Бунтовщик без причины» и «К востоку от рая» сделали его кумиром американской молодёжи 50-х годов.
— Да.
— Сообщил мне о смерти своей матери.
— Мда… Весело… — проворчала она.
— Сама видишь…
— Э… Шарль…
— Что, Матильда?
— У меня тут на завтра мегасложная домашка по физике…
Поднялся, скривившись: спину прихватило…
— Вот и славно! — обрадовано заявил он. — Отличная новость! Как раз то, что мне было нужно. Мегасложная физика с Четом Бэйкером и Джерри Маллигеном в придачу.[33] Прекрасно проведу воскресенье! Ну… а ты поспи, радость моя, еще хоть пару часов…
Пока искал ручку двери, она остановила его:
— Почему вы поссорились?
— Потому… Потому что он как раз корчил из себя Чета Бейкера… Хотел походить на него во всем… Быть Четом Бейкером, а это означало еще и делать много глупостей…
— Например?
— Наркотики, например…
— И что?
— Ну, эх, де-во-чка мо-оя, — заворчал он, уперев руки в боки, как толстый мишка из «Спокойной ночи, малыши», — продавец песка ушооол, и я отправляюсь к себе на оооблакооо… Завтра я расскажу тебе другую истоооорию… Если будешь ууумницей. Пом-пом-подом.
В голубом свечении радиобудильника увидел, что она улыбается.
Потом снова включил горячую воду, погрузился в ванну с головой и со всеми мыслями в придачу, потом вынырнул и закрыл глаза.
* * *Вопреки всем ожиданиям, последнее зимнее воскресенье выдалось чудесным.
День катился как на роликах, по инерции. День Funny Valentine и How High The Moon[34]. День, когда можно наплевать на любые законы физики.
Его нога отбивала такт под ее письменным столом, который был так захламлен, что глаза разбегались, а рука сжимала двадцатисантиметровую линейку, которой он периодически, тоже в ритм, постукивал себя по голове, если та отвлекалась.
На несколько часов он забыл об усталости и делах. О сотрудниках, о летающих кранах и сорванных сроках. На несколько часов силы действия и противодействия пришли, наконец, в равновесие.
Передышка. Он ненадолго сошел с ринга. Восстанавливающие процедуры. Смесь ностальгии и «африканской поэзии», как было написано на обложке одного из компакт-дисков.
Колонки у Матильды в компьютере были, конечно, не ахти, но названия песен высвечивались на экране, и ему казалось, что все они про него.
Вернее, про них.
In A Sentimental Mood. My Old Flame. These Foolish Things. My Foolish Heart. The Lady Is A Tramp. I've Never Been In Love Before. There Will Never Be Another You. If You Could See Me Now. I Waited For You и… I May Be Wrong…[35]
Вот так подборка! — подумал он. — И ведь как верно… Как будто… слова молитвы, что ли…
Конечно, наивно видеть в столь заезженных словах послание, адресованное лично тебе. Их столько раз произносили, повторяли на все лады, эти обрывки фраз подойдут любому дураку на любом конце планеты. Ну и ладно, пусть так. Ему нравилось, как когда-то, узнавать себя в названиях песен и композиций. Снова стать тем, прежним верзилой, который живет исключительно чужими эмоциями.
Зазвучала труба, и это был настоящий Иерихон.
Ему не слишком нравилось слово «tramp»,[36] какое-то двусмысленное… Скорее бродяга… Да, босоножка, но в остальном, все подходило, и его «сумасшедшему сердцу» было плевать на Ньютона.
September Song.[37]
Разжал кулак. Эту вещь они слушали вместе…
Это было так давно… В «Нью Морнинг»,[38] кажется. И как же он был еще красив тогда… Невероятно красив.
Хотя и совершенно истощен. Исхудавший, с ввалившимися щеками, выбитыми зубами, измученный алкоголем. Он как-то странно гримасничал и передвигался так неуверенно, словно его только что избили.
