Нил Шустерман - Бездна Челленджера
Сестра продолжает бегать вокруг клетки, как будто решетка может просто исчезнуть.
— Подними голову! — советую я.
Она слушается и видит тайный ход прямо над головой персонажа. Когда знаешь ответ, все становится легко.
— А как мне дотуда добраться?
— Просто выключи тяготение.
— Каким это образом?
— Разве ты еще не нашла рычаг?
Сестра яростно рычит:
— Показывай давай!
Но с меня хватит, потому что сила, срывающая меня с места, достигла апогея.
— Маккензи, я не могу все делать за тебя. Здесь как в математике — я могу помочь, но не дать тебе готовый ответ.
Сестра окидывает меня яростным взглядом:
— Видеоигры — это не математика, и не пытайся меня переубедить, а то я тебя возненавижу! — Сдавшись, она отправляется на поиски рычага антигравитации, а я выхожу — из комнаты, из дома. Хотя уже почти стемнело, а до ужина всего несколько минут, мне нужно идти. Пока Маккензи с высунутым языком бегает по храму, я брожу по району, поворачивая куда глаза глядят. Может быть, я ищу свой собственный ключ босса.
45. Глубиной в десяток могил
Насколько невезучим нужно быть, чтобы свалиться в заброшенный колодец? А меж тем такое случается сплошь и рядом. Какой-нибудь мальчик гуляет с собакой где-нибудь в полях, раз — и футов пятьдесят летит в никуда.
Если ребенку повезло и его собака не очень глупая, то люди вовремя принимают меры и отправляют какого-нибудь парня без ключиц вытащить ребенка наружу. Парень весь остаток жизни верит, что недаром родился таким узкоплечим, а спасенный мальчик получает возможность передать свой генетический материал будущим поколениям.
Если ребенку везет меньше, там он и умирает, и сказка имеет печальный конец.
Интересно, что ощущаешь, когда земля внезапно решает поглотить тебя и засосать на глубину почти десятка могил? Какие мысли мелькают в голове? «Черт, я влип» — вряд ли полная картина.
Иногда я чувствую себя, как вопящий от страха ребенок на дне колодца, чья собака решила сбегать поднять ногу на дерево, вместо того чтобы привести помощь.
46. Битва за еду
— В тебе только кожа да кости! — замечает мама назавтра за ужином.
— Ему нужно есть больше мяса! — немедленно решает папа, радуясь возможности воспротивиться маминому желанию нас веганифицировать. — Мышцы состоят из белков!
Папа не замечает, что я вожу куски еды по тарелке. Я всегда съедал все, что давали, вот он и воспринимает это как дыхание — как будто я это делаю. А вот маме приходится выбрасывать за мной объедки.
— Я ем! — отвечаю я. И это правда, разве что теперь совсем не столько, сколько раньше. Иногда у меня не хватает терпения, а иной раз — просто забываю.
— Тебе нужны пищевые добавки, — продолжает папа. — Я достану тебе белкового коктейля.
— Белковый коктейль? — повторяю я. — Хорошо.
Мой ответ, вроде бы, их удовлетворил, но теперь мои привычки в еде всплыли на поверхность, и родители вглядываются в мою тарелку, как будто это тикающая бомба.
47. У нас есть даже колокол!
За ночь все на корабле стало медным. Доски, моя койка, скудная мебель — все превратилось в тусклый металл цвета истершегося пенни.
— Что случилось? — думаю я вслух. Штурман отвечает:
— Ты сам сказал, что на таком старом корабле у нас ничего не получится. Твои слова здесь имеют вес. Вес-перевес-перевод-переворот. Ты перевернул тут весь ход вещей. А лучше бы оставил, как есть. Деревянный корабль мне нравился больше.
Я провожу пальцами по стене, ожидая ощутить гладкую металлическую поверхность. Но под рукой все те же доски, только тверже и другого цвета. Как будто дерево окаменело и стало медью. Нет ни болтов, ни заклепок — медные планки по-прежнему держатся на булькающей в щелях черной жиже.
Я поднимаюсь на палубу: и правда, весь корабль теперь сделан из меди, местами блестящей, но в основном тусклой и начинающей уже зеленеть по краям. Галеон остался собой, только теперь он медный. Полный стимпанк, только без пара и панков. Никогда не думал, что увижу столько меди одним махом.
Капитан ухмыляется при виде меня:
— Погляди, куда завели твои мысли! — во все горло кричит он, указывая на медную палубу. Он больше не одет по-пиратски. На нем какая-то пародия на капитанский мундир девятнадцатого века: синяя шерсть, огромные латунные пуговицы, золотые эполеты — и не менее гротескная шляпа.
Оглядев себя, я понимаю, что тоже одет, как мореход, хотя и в такие же обноски, как до этого. На мне шлепанцы из потертой лакированной кожи. Моя тельняшка похожа на выгоревшую на солнце вывеску цирюльника.
— Обдумав твое предложение, мы решили применить передовые технологии, — продолжает капитан, хотя ничего передового я на корабле не вижу. — У нас даже есть колокол для ныряния! — На палубе возвышается точная копия Колокола Свободы[3]. Сквозь отверстие в боку виден силуэт запертого внутри несчастного матроса. Я слышу, как бедняга стучит по металлу, умоляя, чтобы его выпустили.
— Видишь, что ты натворил? — подает голос сидящий на плече капитана попугай. — Видишь? Видишь?
Вся команда не сводит с меня взглядов, и я не могу определить, одобряют они перемены или нет.
48. Настолько одинока
Вечером того же дня я выбираюсь проведать Каллиопу: как она перенесла переплавку? Я соскальзываю к ней, и она обнимает меня как-то по-новому крепко. Можно сказать, в железных объятьях.
— Тебе не следовало доверять капитану столько своих мыслей, — замечает она. — Теперь так холодно! Мне так холодно! — И правда, даже само ее тело стало холоднее. А еще — глаже и тверже. — Согрей меня, Кейден! Обещаю, что не выроню тебя.
Под действием соляных брызг ее кожа уже начинает зеленеть, но Каллиопа выглядит только величественнее и благороднее.
— Теперь ты… как Статуя Свободы! — выдыхаю я, но ей это не нравится:
— Неужели я настолько одинока?
— Одинока?
— Эта бедная скорлупа от женщины обречена вечно держать свой факел, пока вокруг нее кипит жизнь, — грустно произносит Каллиопа. — Ты никогда не думал, как одиноко быть девой на пьедестале?
49. Гамбургер не желаете?
Я заполняю пустые окрестные улицы своим присутствием. Стоят весенние каникулы, и вдобавок сегодня суббота, так что у меня куча времени. После обеда мы с друзьями пойдем в кино, но все утро я могу бродить.
Сегодня я играю в такую игру: пусть надписи указывают мне, куда идти.
«Только левый поворот!»
Я поворачиваю налево и перехожу улицу.
«Стойте на месте!»
Я останавливаюсь и считаю до десяти, прежде чем идти дальше.
«Зона пятнадцатиминутного ожидания».
Я пятнадцать минут сижу на бордюре, проверяя, могу ли не двигаться с места все это время.
Дорожные знаки начинают повторяться, так что я решаю разнообразить игру. На автобусной остановке висит объявление: «Воппер не желаете?» Я не голоден, но все равно дохожу до ближайшего «Бургер-Кинга» и покупаю один. Не помню, съел я его или нет. Мог даже оставить на кассе.
«Устарела техника? Загляните в ближайший “Веризон”!»
До ближайшего идти и идти, но я все-таки тащусь и заставляю консультанта двадцать минут впаривать мне телефон, который я не собираюсь покупать.
Вокруг столько рекламы! Я брожу до самого заката. Кино обходится без меня.
Не помню, когда это перестало быть игрой.
Не помню, когда я поверил, что надписи действительно приказывают мне.
50. Вдовы в гараже
Не все пауки плетут симметричную паутину. Черные вдовы, например, — нет. Они живут у нас в гараже — или, по крайней мере, жили, пока у нас не потравили насекомых. Но даже в этом случае они вернутся раньше термитов. Опознать черную вдову легко — по красным песочным часам на брюшке. Покрытые жестким блестящим хитином, эти милые создания очень похожи на пластмассовых хэллоуинских пауков. Черные вдовы не так ядовиты, как принято думать. Без противоядия вы в худшем случае лишитесь конечности. Чтобы убить взрослого человека, понадобится три-четыре укуса. Вдобавок, они совсем не агрессивны и не кусаются, если им не мешают жить. А еще они очень замкнуты. Преследовать жертву и нападать любит другая порода, по иронии судьбы названная пауками-отшельниками. И их-то укус вполне себе смертелен.
Я понимаю, что в гараже живет черная вдова, когда вижу паутину. Рисунок неряшлив. Никакого узора. Как будто у паука в мозгу сломалась программа, отвечающая за красоту паутины. Черным вдовам не хватает инженерного таланта, чтобы сплести красивую и действенную паутину. Или они не хотят тратить на это время. Может, они преклоняются перед хаосом. Линии их паутины могут значить для них что-то, неведомое остальному паучьему миру.
