Михаил Анчаров - Прыгай, старик, прыгай!
— А в чём разница?
— За эталоном надо лететь куда-то в другое место или привозить его откуда-то, а идеал надо выращивать, где сам живёшь. Ты поняла меня?
— Нет, — сказала Люся. — Ничего я не поняла.
Володин всё-таки добился своего и связал концы с концами. Но это его совершенно не обрадовало.
Во-первых, потому, что он фактически провёл следствие над самим затянувшимся следствием, и давать ожидаемые объяснения по этому поводу ему, как вы сами понимаете, вовсе не мечталось.
А во-вторых, после того как он полистал справочник по мифологии, взятый у Аички, он лишился сна и уверенности.
Володин был хороший, выдержанный, прекрасного образца молодой человек, и практически у него был один недостаток. Он считал — всё, что непросто, то сомнительно. А значит, его идеал не изменялся во времени, а только разрастался в пространстве. Иначе говоря, он путал идеал с эталоном, а разница между ними существенна.
Эталон — это образец постоянства, единица измерения, все метры и сантиметры суть репродукции одного-единственного и хранятся в сейфе, и отлиты из драгоценного металла, и вся ценность эталона, что он не изменяется, и одной и той же единицей можно измерить и человека, и отрез ему на штаны, и автомобиль. Но если превратить эталон в идеал, то начнёшь подгонять человека под штаны и автомобиль, а не наоборот.
Идеал же развивается во времени и растёт, как дерево, имеет корни и ствол, и крону, и цветы, и плоды, и семена, которые, будучи высажены в подходящую почву и климат, снова дают дерево той же породы, но уже чуть изменившееся во времени, и потому идеал борется за своё нормальное развитие, а эталон ждёт, чтобы его применили. Идеал — это признак культуры, а эталон — цивилизации. Когда цивилизация подминает культуру, они гибнут вместе. И от них остаётся только память и печаль.
Если доверяешь идеалу, то не будешь бояться, что из семени одной породы вырастет дерево другой породы. А если веришь только эталону, то будешь бояться, как бы его не поизносили. Будешь прикладывать эталон к идеалу и отрезать у того выступающие ветви и удивляться, почему идеал вянет и не плодоносит.
Но Володин был живой человек, и сердце у него было живое, и, когда он заметил, что оно бьётся чаще привычного, он не обвинил своё сердце в превышении скорости, а постарался понять, чем это вызвано. Он ещё не догадывался, что это из-за города, который отстаивал какую-то свою непонятную правоту, хотя часто дурацкими средствами.
Но уже понял, что сердце его бьётся в одном ритме с сердцем городка и что городок стал для него свой, хотя другие ещё этого не знали.
Он пришёл к Громобоеву и сказал ему напрямик:
— Я не знаю, товарищ Громобоев, кто вы и какую задачу вы здесь выполняете по указу Центра, но у меня есть версия, что следствие застопорилось потому, что никто не выяснил, что такое «Сиринга». Извините, если что не так сказал.
— Сиринга? — Громобоев смотрел на него своими бутылочными глазами. — Сиринга — это старинный музыкальный инструмент, вроде губной гармошки или футбольного свистка, но только сделанный из тростника или чего-нибудь в этом роде. А почему у вас возникла такая версия?
— Весь город знает, что подлинное имя Копыловой — Сиринга.
— А-а… понятно, — сказал Громобоев. — Это всё художник. Он назвал её портрет «Сиринга».
— А вас не смущает, товарищ Громобоев, что он нарисовал её в камышах и притом в голом виде?
— Не смущает, — сказал Громобоев. — А вы видели картину?
— Нет, но мне докладывали. «Сиринга» — имя-то иностранное.
— У вас тоже имя иностранное.
— Меня Фёдор зовут. Фёдор Николаевич.
— Я и говорю, — сказал Громобоев. — Все русские имена на букву «ф» — греческого происхождения.
— Как это может быть? — не поверил Володин. — А Фекла?
— Текла.
— А Федот?
— Теодот.
— Значит, я Теодор?!
— Теодор.
— А где это можно проверить?
— В справочной литературе. Спросите у директора. У него справочников полно.
Нет, не сразу Володин догадался спросить у Аички справочник по древним мифам. Нет, не сразу.
И потому события в городе стали принимать совсем путаный характер и, мы бы сказали, даже нереальный.
Город давно уже смекнул, что с ним происходит нечто чрезвычайное и что следствие по делу не лезущей ни в какие ворота Миноги — только толчок, запальная искра для всего остального.
И потому, когда Аичкины пионеры, которые вели переписку с центральным архивом на предмет отыскания среди жителей города неизвестных героев, получили извещение, что Миноге за спасение жителей города причитается давний орден, который не был ей вручён потому, что она переменила свою девичью фамилию и было не до розысков в годы страшной войны, то никто уже этому не удивился.
Удивился город только тому, как Минога восприняла этот факт общественного признания её заслуг, хотя этому удивляться как раз и не следовало, зная её вздорный характер.
Пришли Сергей Иванович, Фонин, Володин и другие местные и приезжие. А Миногу как раз художник дорисовывал разноцветными красками, среди камышей, голую.
Вбежал незначительный Сулин и заорал шёпотом:
— Минога… за тобой идут… конец тебе, Минога!..
Минога сняла босоножку и кинула в Сулина — тот успел крикнуть:
— Срам-то прикрой!
И исчез.
А Минога как раз сидела одетая и нарядная, и художник на картине дорисовывал выражение в Миногиных глазах. И потому художник удивился и не понял спервоначалу, о каком сраме речь.
К картине своей он уже привык и забыл думать о наготе, на ней изображённой, и жил мыслями высокими и звонкими. Но голос Сулина мигом вернул его на грешную землю, и потому он свесил с верхнего края некрашеную холстину и тем прикрыл безобразие, чтобы ещё больше не уронить Миногу в глазах сограждан.
Но Сулин, как всегда, ошибался. Пришли все смирные и радостные, поскольку отысканная награда в корне меняла положение и отвечала нравственному, хотя и неявному, чувству жителей городка и их вере в справедливость жизни.
Они полагали, что Миноге известно, зачем они пришли, поскольку увидали её в полном параде, и потому начали не с того конца:
— Ладно, — сказал Сергей Иванович. — Живи как хочешь… Доказала… Никто тебе не судья… Закона ты не нарушаешь, и то хлеб. А остальное не наше дело. Нравиться ты никому не обязана. И дела ты делаешь не поймёшь какие. На круг — вроде хорошие дела получаются… Город благодарит тебя.
— Эх, вы… — сказала Минога. — Эх, вы…
А больше ничего не могла сказать, потому что подбородок у неё дрожал. И все не знали, как быть.
— Ладно, не расстраивайся, — сказал Фонин. — Не надо…
Тогда Минога встала с табурета и поклонилась им всем в пояс.
— Вам спасибо, — сказала она.
— За что нам-то?
— За то, что поняли.
— А что поняли? — спросил Сергей Иванович. — Ты скажи нам, чтоб и мы поняли…
— Меня поняли, — сказала Минога.
— Чего уж тут, — сказал Володин. — Из центрального архива ответ пришёл.
— Какой ответ?
— Да ты не знаешь, что ли? Она не знает! — сказал Фонин. — Орден тебе полагается по указу. От 1944 года.
Минога выпрямилась.
Все ожидали, что расцветёт Минога, а она погасла.
— Вон какие дела… — сказала она. — Орден — дело радостное. Да только вы потому пришли, что про орден узнали?..
— Нет! — громко сказал Сергей Иванович. — Нет!
— …А если бы не разыскали указ, то я была бы для вас последняя.
— Да ладно тебе, — сказал хмуро Фонин. — Не начинай…
— Ступайте, — сказала Минога. — Устала я…
И опять все не знали, как им быть.
— Товарищ художник, — сказал Володин. — А вы нам картину не покажете?
— Нет, — сказал художник.
И повернул картину к стене.
А когда повернул, то на тыльной некрашеной стороне холста все прочли размашистую надпись: «Сиринга», сделанную углём.
Тут вбежала Аичка и закричала:
— Тётя Дуся! Указ нашли от 1944 года! — и запнулась. — …Посмертно…
Стояла полная тишина.
— Вот какие чудеса, Евдокия Михайловна… Посмертно, — сказал Володин.
— Рано схоронили, — сказала Минога.
И все поняли, что чудеса ещё, может, только начинаются.
Что и подтвердилось незамедлительно.
На улице раздался дробный треск типа мотоциклетного. Все оглянулись на открытую дверь и несколько секунд всматривались. Потом Володин вынул свисток и кинулся вон.
По улице мчались никелированные кровати. На колёсах и с моторами.
Распоясавшиеся хулиганы Паша-из-Самарканда и Гундосый, а на третьей кровати незнакомый молодец мчались на усовершенствованных кроватях куда-то вдаль.
Когда Володин догнал их на своём мотоцикле за городской чертой на шоссе и загородил дорогу, выяснилось, что на кроватях установлены моторы от бензопилы «Дружба», купленные недавно в городском магазин и имевшие гарантию.
