Федерико Моччиа - В отчаянных поисках Ники (ЛП)
— Попробуйте выбрать что-нибудь из этого. Это самые продаваемые книги, уверена, Вы что-нибудь подберёте.
Два парня с огромными рюкзаками за спинами неистово что-то ищут.
— Так что тебе нужно конкретно?
— Книга о Маркосе.
— Команданте?
— Нет, о брате Лукаса. Ну конечно же команданте, тупица!
Виа дель Корсо. Снова здесь. На этот раз здание 472. «Музыкальные послания».
Я осматриваюсь, и меня неудержимо тянет к знакомым названиям или к тем книгам, о которых мне рассказывали, так что я хотел бы прочитать их.
Я заставляю себя пройти дальше, вижу большую полку с блокнотами, тетрадями, дневниками, бумагами для заметок. Думаю, что уже давно не писал настоящих писем, ручкой на бумаге. Обычно я только оставляю заметки на страницах своих черновиков или записываю где-то идеи для книг. Но не письма. Всегда только электронные. Однако идея написать письмо осторожно рождается внутри, письмо со всеми его особенностями, написанное от руки, может, немного потрёпанное по краям… И мне приходит в голову мысль, странный и внезапный расчёт. Сколько же всего писем было написано в мире за всё время? И сколько из них были любовными посланиями? Представляю влюблённого, неважно, какой эпохи, его ручку, танцующую над листком бумаги, она бороздит его, как море, разрывает его чувствами автора. Лёгкая неуверенность, сомнения, ошибка в тексте, которую он исправляет тут же, и нельзя ни слова просто удалить, как если бы перед ним была клавиатура компьютера. Так сколько же было писем, отправленных и полученных, или написанных, но так и не отправленных, или полученных, но разорванных прежде, чем была прочитана хотя бы строчка? Затем я представляю момент получения письма. Ожидаемого со вздохами, бесполезно желанного. И вот оно, в руках. И всё ещё секретное. Наконец, конверт разрывают или прорезают ножом. Разворачивают загнутый листок и видят дату и первую строку после приветствия.
Красота любовного письма. Прямо на этом белом листе. Сказано здесь слишком много, тогда так хватило бы лишь одного. Но это письмо — лишь желание не быть банальными и уверенность в том, что такими мы и являемся. Ты мнёшь листы бумаги, чтобы взять новые и начать сначала. Этот возлюбленный образ всегда перед глазами. Метафоры, позаимствованные из фильмов, цитаты из песен, надежда, что откуда ни возьмись явится сам Сирано, готовый предложить что-то прекрасное для письма. Ты понял лишь одно: глаголы всегда лучше использовать в настоящем времени, не поддаваясь соблазну давать надежды на будущее. Говори о том, что знаешь и чувствуешь прямо сейчас, потому что это всё, что есть настоящего. И то, что ты чувствуешь, — это борьба с самим собой и с твоими собственными словами, твоя любовь — это ветер, который подул внезапно посреди полного штиля. И теперь ты пытаешься написать это и делаешь ошибку в слове, возможно, тебе мешает язык или словарный запас, потому что сложно перевести сердце на обычный человеческий язык, особенно если оно заикается от любви.
И вдруг я представляю их. Волны. Между этими полками. Они разглядывают, ищут, болтают. У них снова какая-то идея. Одна из тех, которые появляются только у подростков. Ведь тогда наши идеи самые очаровательные и сильные, глупые и абсурдные, но они неожиданно начинают казаться тебе самыми верными… Это больше, чем просто идея, это символ, это ритуал, это сокровище, которое никто кроме тебя не сможет забрать и даже оценить.
— Ну что, возьмём какой-нибудь большой, нет?
— Неа, это неудобно. Лучше поменьше.
— А почему не купить просто тетрадь?
— Что за отстой, Эрика! Она же будет портиться с каждым годом. А тут хотя бы твёрдый переплёт.
— Глупости, нет никакой разницы, эта тоже испортится со временем.
— Да, но зато не так быстро.
Они всё трогают, решаются, потом возвращают на место, громко разговаривают. Деловые, решительные, сосредоточенные.
Здесь есть ежедневники всех цветов. Красные. Синие. Чёрные. Популярные нынче с резинкой, чтобы не раскрывались. Олли, Ники, Дилетта и Эрика останавливают свой выбор на своём любимом, историческом и легендарном «Молескин».
— Какой выберем, какой выберем? — Эрика увлечённо вертит в руках три ежедневника. — Что вы думаете? Ведь мы с вами прямо как Хемингуэй и Винсент Ван Гог!
— Ещё бы. Но ведь они были уродами… А кто-нибудь действительно красивый когда-нибудь писал в «Молескине»?
— Ну конечно, Олли!
— И кто?
— Мы!
Они разражаются хохотом. Через полчаса они наконец-то на кассе. У Ники в руках выбранный «Молескин».
— Это. И ещё чёрную ручку.
— Синюю.
Ники вздыхает.
— Чёрную.
— Окей… Делай, как знаешь.
Кассирша не может похвастать ангельским терпением.
— Так чёрную или синюю?
— Чёрную.
Олли уступает, но вмешивается Дилетта.
— И ещё ластик.
— Нет, Дилетта, только не ластиком по «Молескину». Всё должно быть естественным, как оно есть, и даже ошибки.
— Ники…
— Даже ошибки. Так правильней.
Как письма, написанные от руки на бумаге. Секрет, о котором они никогда не забудут.
Бесконечная история
Одного намерения недостаточно. Недостаточно просто сделать покупку. Это только первый шаг. Это лишь начало. Пришло время веселья, время наполнить его содержимым.
Он лежит на красном клетчатом покрывале кровати Ники. Вот он, как единственный выживший. Закрытый.
Волны на кухне, они готовят перекус на скорую руку из того, что нашли в холодильнике. Затем возвращаются в комнату. Рассаживаются кружком. Смотрят на него.
— Красивый, да? Самый классический. Чёрная обложка, закруглённые углы, эластичный ремешок, внутренний кармашек расширяется, разлинованные листы 9 на 14, — звучит, как реклама.
— Откуда ты всё знаешь?
— Внутри была карточка.
— Ладно, как мы с ним поступим?
— Он будет храниться у каждой по одной неделе. Цитаты будут в кавычках, наши собственные мысли — без. Но это не распространяется на Олли, которая всегда что-то копирует.
— Чёрт. Но я ведь рисую.
— А ещё в уголке будем ставить дату и час. Думаю, лучше без подписи. Простой текст печатными буквами.
— А когда он закончится?
— Если закончится, купим новый, а этот закопаем.
— Где?
— Напротив школы, чтобы студенты 3002 года нашли и увидели, какими классными мы были!
— Ещё чего… Нам нужно более символичное место. Иначе мы допрыгаемся и его найдёт даже Бернардо.
— Ок, подумаем об этом позже. А теперь пора начинать писать!
— Я ведь могу рисовать в нём?
— Ну конечно, Олли, используй его, как хочешь, главное, ничего не подписывай, никаких имён. И мы не должны давать его в руки никому другому, ясно?
— Ясно.
— Кто начнёт?
Молчание.
Это словно крещение. Их дневник. Дневник четырёх девчонок. Дневник на неопределённый промежуток времени. Дневник чудесного путешествия под названием дружба.
— Нужно начать его какой-то фразой от всех нас.
— Окей. Какой?
— Чем-то, что нас объединяет…
— Мне приходит в голову фильм с Ричардом Гиром…
— Какой?
— Тот, где он играет Рыцаря Круглого Стола.
— А что конкретно?
— Сцена, где они приносят клятву.
— Какую клятву?
— Он говорит: «От брата брату, навсегда в вашей жизни и в смерти».
— Эрика! Мы тут же навлечём на себя неприятности!
— Да, возможно!
— Олли!
— Конечно, мы её изменим. От сестры сестре…
— Нет, нет, это будет уже совсем не то!
— Тогда найдём что-нибудь из классики.
— Например?
— Например, фраза Вольтера, которая написана на стене у здания правительства.
— Я не знаю, что там такое.
— «Я не согласен с тем, что ты говоришь, но буду готов умереть за то, чтобы ты мог говорить и дальше» или что-то этом роде.
— Неплохо. Но как-то слишком. Поищем что-то более оптимистичное?
— Но это было поэтично.
— А я предлагаю вот это: «Друг — это тот, кто входит, когда весь мир уже вышел». Лучше, правда?
— Да, а что общего с дневником?
— Ничего.
— Вот именно. Нужно что-то о подругах, которые пишут.
Они замерли. Вдруг задумались. Ники поднимается, подходит к книжной полке и пробегает пальцем по корешкам книг. Но она не получает никаких подсказок от этих названий и даже их тех книг, которые она уже прочитала.
— А если написать кусочек какой-нибудь песни?
— Нет, думаю, мы должны придумать что-то сами, без цитат.
Эрика поднимает вверх чёрную ручку, размахивая ею как флагом, поражённым божественным освещением.
— Мы слишком велики для такого маленького мира.
— Отлично, главное, скромно.
— Да это просто так, чтобы паузу заполнить. Но такое напишем только мы!
— Ну ладно, давай.
Эрика берёт «Молескин» и пишет фразу.
