Эмиль Брагинский - Служебный роман
– Хватит трудиться. Покурим? Самохвалов снабжает меня роскошными сигаретами!
– Спасибо, я не курю! – отказался Анатолий Ефремович.
– А я иногда балуюсь. – Ольга Петровна взяла сигарету, Верочка тотчас поднесла ей спичку. Она не знала, как приступить к разговору.
– Знаете, Новосельцев, – ей легче было обращаться именно к нему, – нас, секретарш, начальство обычно не замечает. К нам настолько привыкают, что при нас они остаются сами собой.
– К чему эта исповедь? – недоброжелательно спросил Новосельцев.
Верочка сразу дала отпор:
– Вы не волнуйтесь, я не о Калугиной! Я о вашем институтском товарище.
Теперь насторожилась Ольга Петровна.
– Понимаете, Новосельцев, он какой-то неискренний, скользкий... – Верочка быстро взглянула на Ольгу Петровну. – Я бы полюбить такого не смогла... Ой, бежать пора, а то от старухи попадет!
И Верочка мгновенно исчезла.
– Зачем эта финтифлюшка сюда приходила? – пожала плечами Ольга Петровна.
...В своем кабинете Самохвалов продолжал нервно ходить взад и вперед.
– Я... вынужден, должен признать, Людмила Прокофьевна, что вы правы – вы! Наверное, я потерял над собой контроль. – Юрий Григорьевич смотрел ей в лицо. – Спасибо, что вы вовремя меня остановили!
– Я рада, что вы это восприняли именно так! – поверила ему Калугина.
– Разрешите? – Самохвалов забрал письма и положил в карман. – Я опять с ней побеседую, по-хорошему, по-доброму...
...В буфете Новосельцев стоял в очереди. Сразу же за ним заняла очередь Шура. Она поднесла свои губы к уху Новосельцева.
– Наша мымра сослала меня в бухгалтерию, – шепотом поделилась своей неприятностью Шура. – Но я там задыхаюсь от скуки. Я вырвалась вам сказать, Новосельцев, что вы друг Ольги Петровны и должны ее унять! Она губит и себя, и его!
– Ничего не понимаю! – оторопел Анатолий Ефремович.
– Как? – изумилась Шура. – До вас еще не дошло? Рыжова без памяти влюбилась в Самохвалова и терроризирует его пылкими письмами.
– Это вранье! – рассвирепел Новосельцев. – Я знаю Олю и ее мужа! Они прекрасная пара! Не распускайте сплетни!
– Юрий Григорьевич, – свысока ответила Шура, – сам отдал мне письма Рыжовой, чтобы мы разобрали их на месткоме! Я их читала!
– Идите-ка вы... – в бешенстве заорал Новосельцев, – ...в бухгалтерию!
Очередь, вся, как один человек, обернулась на крикуна. Шура в испуге отпрянула и исчезла. Новосельцев тоже покинул очередь.
В приемную вбежал взволнованный Анатолий Ефремович.
– Самохвалов у себя? – гневно выкрикнул он.
– У себя, – подтвердила Верочка, – но Людмила Прокофьевна просила никого не впускать!
В кабинете Самохвалов продолжал налаживать отношения.
– Знаете, Людмила Прокофьевна, о чем я сейчас жалею? – шутливо сказал он. – О том, что вы не мужчина!
– Это еще почему?
– Я бы тогда предложил: пошли, примем по сто граммов и забудем про это дело...
Нарушив начальственный запрет, Новосельцев рывком открыл дверь и, с трудом сдерживая ярость, появился на пороге.
– Юра, я у тебя одалживал двадцать рублей. Хочу с тобой расплатиться!
Новосельцев достал из кармана две десятки и протянул их Самохвалову.
– Но почему именно сейчас и здесь? – Самохвалов настороженно взял деньги.
Вместо ответа Анатолий Ефремович размахнулся и ударил Самохвалова по лицу.
– За что? Как ты смеешь? – опешил Юрий Григорьевич.
– Извините, Людмила Прокофьевна! – обратился к Калугиной Новосельцев.
– Только ваше присутствие... Людмила Прокофьевна... – гневно процедил Самохвалов. – Но я этого так не оставлю!
– А вы дайте ему сдачи! – весело посоветовала Калугина.
– Я ему дам сдачи, но другими средствами! – пообещал Самохвалов и выбежал из своего кабинета, громко хлопнув дверью.
Он промчался мимо Верочки, которая проводила его злым взглядом.
– Я – в министерство! – крикнул Самохвалов на ходу и с явной угрозой.
Калугина и Новосельцев остались вдвоем в кабинете Самохвалова.
– Распустились вы, товарищ Новосельцев! Докатились до того, что затеваете драку в кабинете директора!
– Заместителя директора! – уточнил Анатолий Ефремович. – Это нехорошо! В следующий раз я поколочу его в вашем кабинете!
– Мало того, что вы враль, трус и нахал, вы еще и драчун!
– Да, я крепкий орешек! – скромно признался Новосельцев.
– Боюсь, мне придется заняться вашим перевоспитанием, – вздохнула Людмила Прокофьевна.
– Я вас очень прошу – займитесь! – попросил Новосельцев. – Только учтите – я трудновоспитуемый!
...Активность, щедро заложенная в Шуру природой, не давала ей успокоиться. Переполненная до краев желанием действовать, представитель месткома присела на стул рядышком с Ольгой Петровной.
– Старуха сослала меня в бухгалтерию, – сообщила Шура, – но я вырвалась на свободу.
– Это мужественный поступок, – пошутила Ольга Петровна, все еще не подозревая, что стала притчей во языцех.
– Конечно, я вам сочувствую как женщина – женщине. Но ведете вы себя аморально! Сплетням я не верила, но товарищ Самохвалов меня посвятил! – Шура доверительно понизила голос: – Читала я ваши сочинения. Замужняя женщина, больше того – мать, и вдруг неприличные письма пишете! Я вам по-дружески советую, как добрый товарищ, – выкиньте это из головы, вернитесь в семью, в работу, в коллектив!
Ольга Петровна держалась из последних сил.
– Зачем он давал вам их читать? Посмеяться хотел надо мной?
– Что вы! Ему не до смеха, – возразила Шура. – Он консультировался со мной, как вам помочь.
– Не сомневаюсь, что вы дали ему хороший совет, – мертвым голосом сказала Ольга Петровна.
Неподалеку появился Новосельцев. При виде его Шура бросилась спасаться бегством. Новосельцев брезгливо посмотрел ей вслед, а потом перевел сочувствующий взгляд на Ольгу Петровну.
Та сидела не двигаясь, как бы окаменев. Только слезы лились по ее лицу.
Моей душе покоя нет, —
весь день я жду кого-то.
Без сна встречаю я рассвет,
и все из-за кого-то.
Со мною нет кого-то,
ах, где найти кого-то...
Могу весь мир я обойти,
чтобы найти кого-то.
О вы, хранящие любовь,
неведомые силы,
пусть невредим вернется вновь
ко мне мой кто-то милый.
Но нет со мной кого-то.
Мне грустно отчего-то.
Клянусь, я все бы отдала
на свете для кого-то...[3]
Калугина хлопотала на кухне, готовясь к приходу гостей, вернее, гостя, – жарила, парила, пекла.
Стол был накрыт на две персоны. Хозяйка взглянула на себя в зеркало и бросилась переодеваться.
В это же время Новосельцев шел по улице, разглядывая номера домов. Отыскав нужный дом, он вошел в подъезд.
Выйдя из лифта, остановился перед квартирой № 87. В руках у Анатолия Ефремовича находилась коробка конфет. Новосельцев позвонил в дверь. Полуодетая Калугина подбежала к двери и посмотрела в глазок. Отперла замок, а сама метнулась в ванную комнату. На пороге ванной она крикнула:
– Входите, открыто! – И быстро захлопнула за собой дверь.
Новосельцев вошел в прихожую и огляделся. Видно было, что он здесь впервые.
– Анатолий Ефремович, это вы? – послышался из ванной голос Людмилы Прокофьевны.
– Это я!
– Раздевайтесь и проходите в комнату! – любезно пригласил Новосельцева голос хозяйки. – Я сейчас!
Новосельцев снял пальто, повесил его и прошел в комнату. И принялся разглядывать жилье начальницы.
– Присаживайтесь, я сейчас! – невидимая Калугина продолжала руководить гостем.
– Вы не беспокойтесь, Людмила Прокофьевна, – сказал, усаживаясь в кресло, Новосельцев.
– Чувствуйте себя как дома. Я уже скоро.
И действительно, через несколько мгновений отворилась дверь и на пороге появилась Калугина.
Новосельцев вскочил и замер.
Людмилу Прокофьевну невозможно было узнать. Уроки Верочки не пропали даром. Калугина причесалась у модного парикмахера, на ней платье с блестками и «шузы» на высоком каблуке и с перепонкой. Калугина чувствовала себя неловко и, хоть явно похорошела, от этой неловкости, от того, что на ней все новое и непривычное, выглядела чуточку нелепой.
– Что же вы молчите? Мне это не идет? Мне не надо было всего этого надевать? – волновалась Людмила Прокофьевна. – Я выгляжу смешной, да? Ну, скажите что-нибудь! Если это безвкусно, я могу переодеться. Я, конечно, не умею всего этого носить... и прическа ужасная, верно?
Обалдевший Новосельцев наконец-то заговорил:
– Людмила Прокофьевна, вы красавица!
– Вам правда нравится? – Калугина была смущена, и это смущение ей шло.
– Очень! – искренне воскликнул Анатолий Ефремович.
Калугина, все еще смущаясь, подошла к столу:
– Садитесь, Анатолий Ефремович, будем ужинать!
Новосельцев тоже очень стеснялся.
– Большое спасибо... – Он подождал, пока села Калугина, и тоже опустился на стул. – Можно вам налить вина?
– Можно. Большое спасибо.
