Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге
Холодный воздух больно колол горло. Ветер утих, и с неба начали падать большие хлопья снега.
Когда «Порш Кайен» проурчал и скрылся из виду, я полез в карман пиджака и закостеневшими от мороза пальцами извлек две бумажки. Глазам не мог поверить: это были две новенькие, будто только отпечатанные на волшебном станке пятисотки. Засомневавшись в их подлинности, я подошел ко входу в отель и проверил на свет водяные знаки.
За день я заработал больше двух месячных зарплат в университете. Будь ты проклят, университет!
Глава 14
В полвторого ночи такси подъехало к самой двери дома, я расплатился и вылез из машины. Быстро открыл дверь и скользнул в теплую тьму. В доме пахло укропом, громко тикали настенные часы, кошки урчали и сверкали глазами.
Кот с черной лоснящейся шерсткой обнюхал туфли, обнюхал носки и вопросительно уставился на кулек в моих руках. «Чего это ты там притащил? Ты никогда ничего не приносил с собой, кроме потрепанного портфельчика и безысходности. Ну, что там у тебя? Покажи!»
Кот стал на задние лапы, выпустил когти и вцепился в штанину. Я осторожно оттолкнул его ногой, недовольно промурлыкав, он поднял хвост трубой и гордо удалился.
Не включая свет на лестнице, я, будто вор, тихонько прокрался на третий этаж и отворил дверь комнатушки. Закрыл дверь и включил свет. Аккуратно застеленная постель без единой складки, книги и тетради на столе, обычно пребывающие в рабочем хаосе, были упорядочены по стопкам.
Она ушла.
Конечно же она ушла, идиот! Ты думал, что она будет сидеть и ждать тебя сутки напролет?! Нет Королевы, нет и кошки. Я был бы рад увидеть рыжую кошку, я бы хотел обнять ее, ведь она спала с ней.
– Кис-кис-кис, – позвал я кошку, стал на колени и заглянул под кровать.
Пусто и пыльно под кроватью глупого мальчика, притворяющегося мужчиной. Но промедление смерти подобно! Вперед! На второй этаж!
Сбежав по лестнице, я постучал в ее дверь, прислушался. Тишина. Ни шума телевизора, ни шагов, ни дыхания, только завывания ветра и неумолимый бег настенных часов. Я попробовал ручку – закрыто. Тогда я поднялся к себе и сел на краешек кровати, совсем как сидела она, а потом достал томик Лавкрафта с верхней полки и пролистал его. Книга до сих пор пахла ею и сохраняла тепло ее ладоней. За стенкой послышался шорох, скрип кроватных пружин, какой-то стук. Приложив ухо к желтым вылинявшим обоям, я прислушался: молдаванин ворочался, сон его был беспокоен.
Комната показалась мне невыносимо пустой и бессмысленной, с отвращением я глядел на словари и книги. Слишком душно и тесно, как я только умудрялся просиживать здесь целыми днями?! А вдруг Танечка бродит по заснеженной улице и ищет меня по темным закоулкам, по оврагам, ищет меня на краю пропасти и в парке, ищет в ночных кабаках и на остановках? Как же замерзла она и изголодалась!
Я достал из кулька бутылку вина, точно такого же, как мы распили с ней, и достал коробку трюфельных пирожных с вишней, точно таких же, как я отведал у Михаила. Я точно не в себе: слишком цепляюсь к деталям, словно определенные предметы быта, марки производителей и запахи способны воссоздать заветный, идеальный день.
За стенкой что-то грохнулось на пол – кошмар заставил молдаванина упасть с кровати. Интересно, что ему снится? Чудовища или поезда? Бомбы или колбасные заводы? Я взял вилку и протолкнул пробку внутрь бутылки, сделал большой глоток и вышел из комнаты, прихватив вино с собой. Не помню, сколько я блуждал по заледеневшим безлюдным улицам, но помню лишь одно: себя, стоящего на краю обрыва, продрогшего до костей с пустой бутылкой вина.
Ее нигде не было. Я швырнул бутылку в пропасть и вернулся домой.
Крепко опьянев, по пути в комнатушку я переворачивал вазоны, отдавливал хвосты кошкам, хватался за воздух и стены, в темноте мне мерещились силуэты, которые тянули руки и преграждали путь. К счастью, Котятница не проснулась, и завтра ей предстояло провернуть целое детективное расследование, чтобы выяснить, кто же из жильцов бесчинствовал ночью. Наверняка она подумает, что это таксист, ведь он частенько прилетал по ночам на крыльях этиловых спиртов. Один раз он так громко блевал под лестницей, что мы думали, он выблюет свое нутро, вывернется наизнанку.
Есть много общего между блюющим человеком и Уроборосом.
Улегшись в кровать, я накрылся одеялом с головой и долгое время не мог заснуть. Лопасти вертолетов начали вращаться. Молдаванин за стенкой стонал, ворочался, стучал по полу, присвистывал, хлопал, и внезапно я начал различать среди прочих звуков едва уловимые женские придыхания и тихие охи. Сбросив одеяло, я сел на кровать и отчетливо услышал, как она произнесла за стенкой всего одно слово:
– Еще.
И он продолжил.
Обезумев от ревности, я, не включая света, распахнул окно, ночь дыхнула свежим морозным воздухом, в комнату залетали снежинки. Первым делом в пропасть полетели монитор и колонки, затем улетели словари, тетради и учебники со стола. Они порхали страницами, из которых, будто перья, вылетали разноцветные закладки. В пропасть ухнули системный блок, клавиатура и настольная лампа, потом полетели книги с полок, я хватал их охапками, и швырял в ненасытную черную пасть, а те книги, что выпадали по дороге к окну, я поднимал и тоже выкидывал в бездну.
Я обессилел и сел на стул. Стул! Зачем мне стул! И стул улетел в ночь. Пропасть была настолько глубокой, что я не слышал звука приземлявшихся вещей. Не слишком ли подло будет спать на подушке в такую ночь?! Не слишком ли подло будет греться под теплым одеялом в такую ночь? К черту, все к черту! Теперь я не ограничивался личными вещами, пусть и вещи, принадлежащие хозяйке, узнают, что такое эта пропасть! Возможно, сейчас узнаю и я?
Одни бы сказали: он слишком храбр для самоубийства, другие бы сказали: он слишком труслив для самоубийства. Однажды между мной и моим одноклассником Димой, тем самым, что ненавидел учителей, возник спор. Дима доказывал, что только храбрый человек способен совершить самоубийство, ведь он добровольно садится на паровозик смерть-смерть, я же доказывал, что только подлец и трус может наложить на себя руки, потому что подлец и трус настолько труслив и подл, что не выносит белого света и людей. Он сам себе не друг, а если ты сам себе не друг, тогда кто же им будет?!
Я забрался на подоконник и прижал родной портфельчик к груди. Ветер устрашающе завывал в пропасти, с беззвездного неба сыпал густой снег, я представил свое изувеченное тело на дне пропасти, иссиня смертельную кожу, и представил, как в моих глазницах копошится тамошняя живность, и представил похабную улыбочку молдаванина, когда он узнает, что я выбросился из окна.
То ли давний спор с одноклассником Димой о суициде, то ли молдаванин в дырявом мерзком белье заставили меня изменить решение и слезть с подоконника.
Нет, самоубийство не для меня.
Не закрывая окна, я улегся на голую кровать, крепко прижал к груди портфельчик и заснул.
Глава 15
На базаре Нивки мне повстречался Святой Мясник. Он стоял за прилавком в белом фартуке и выглядел так, будто только что заставил расступиться воды Красного моря. Внешне он очень походил на Жана Рено: нос с горбинкой, седые виски, жесткая щетина.
– Желаете свиной ошеек? – спросил Святой Мясник.
– А как стать таким, как вы? – спросил я.
– В смысле?
– Ну таким, как вы… счастливым и прекрасным во всех отношениях человеком?
– Для этого вам надо научиться убивать, – ответил он и улыбнулся одной из самых обаятельных улыбок.
Глава 16
Как назло, мне позвонили из бюро переводов «Йап» и спросили, не снизойду ли я до перевода двадцатистраничного документа про зерновые элеваторы. Я спросил, какую сумму они предлагают, и, получив в ответ кругленькую цифру, согласился. Были две проблемы. Первая – документ необходимо перевести за три дня (что не так уж и просто, учитывая специфику технического текста), вторая – мой стационарный компьютер покоился на дне безымянной пропасти и слушал завывания ветра под аккомпанемент проезжающих товарняков.
Непонятно, зачем хахаль подарил моей сестричке на день рождения мощный ноутбук, который она открывала для просмотра фильмов и изучения рецептов? Конечно, попросить ноутбук у сестрички – означает капитулировать, потерять независимость и сдаться с потрохами врагу. Нет, вы не подумайте, она не жадная. Просто я слышу в голове ее предательски тоненький голос:
– Да, бери, если нужно, обращайся. Работай, сколько надо, пользуйся на здоровье.
А родителям и хахалю она скажет нечто иное:
– Где его компьютер, у него же был компьютер. Куда он его дел? Продал, наверное, в ломбард отнес, что-то у него не очень получается одному жить, и приходит, только когда ему что-нибудь нужно. Так всегда. Как только что-то нужно, он сразу такой добренький становится, услужливый. Внимательный.
Сестричка моя та еще змея. Задушит, и не заметишь, и спасибо скажешь. Опасная дамочка, может воевать на два фронта, а то и на три.
