Адриан Гилл - Поцелуй богов
Скай воспользовалась драматической паузой в рассказе о некоем престарелом и уже мертвом театральном рыцаре, который обмочился в роли Сорвиголовы, и довольно внятно, чтобы слышали во главе стола, произнесла:
— Я сыта всем этим по горло. Почему бы нам не прогуляться к реке?
— Замечательная идея, дорогая, — улыбнулся Оливер. — Покажи Джону мельничную запруду. А нам, как бы ни была приятна наша легкая беседа, надо поговорить о делах. Бетси, любимая, когда уберешь со стола, принеси арманьяк.
Скай молча повела Джона через лужайку и покосившиеся ворота к пышущей жаром, заросшей тростником реке. Темную запруду окружали ивы, образуя превосходный укромный уголок, этакий законченный совершенный маленький ломтик Англии. В водорослях запутался гниющий плоскодонный ялик; вода огибала его, образуя за кормой стреловидную струю. Слова и ритмы лениво вползали в голову Джона. Над водой курлыкал фазан, комары и стрекозы выписывали фигуры в своем тонком пространстве. Все было удивительно первозданно, удивительно спокойно, удивительно…
— У тебя есть кокаин? — Скай неуклюже плюхнулась на берег.
— Извини, нет. — Джон присел рядом с ней.
— Черт! Я могла бы заплатить. Очень надеялась, что ты привезешь. Сама побоялась. Эта сука Бетси распсихуется, если узнает. А у киношников кокаин всегда есть. Хорошо, что-нибудь придумаем. Я пока скручу джойнт? — Она порылась в заднем кармане. — Значит, ты не из Голливуда?
— Нет, я из Шеферд-Буша.
— Тебе отменно подфартило. И как же это удалось?
— Что?
— Обратать Ли Монтану. Ничего не скажешь, хороша. Они гораздо лучше в Америке. Женщины. Звезды. Настоящие звезды. Обалденные. Не то что наши тощие, костлявые кумиры вроде Бетси. Можешь поверить, что здесь ее считают долбаным секс-символом.
— Ты ее не любишь?
— Мне наплевать; может, она и ничего — все это театральная муть. Ненавижу такое дерьмо. Послушать этого хмыря Гилберта, так он не меньше Джонни Деппа. А на самом деле мудак мудаком. — Скай помолчала и добавила: — Надоело. Все эти театралы — сплошные говнюки.
Она передала «косячок» Джону. Он сделал затяжку. Сигарета была тонкой и пахла высохшим табаком и картонным переплетом.
— Ты с этим выросла. И тебе это кажется обычным.
— Наверное. Отец хоть и разоряется, но это сплошной онанизм. Жалко, мы уехали из Лос-Анджелеса. Вот где было здорово. А теперь торчим в гребаной заднице неизвестно где. Чванливый сукин сын, мой папаша. Ненавижу его за это.
— А сама что ты хочешь делать?
— Стать актрисой.
— Но мне показалось, тебе это не нравится.
— Только на сцене. Не желаю, чтобы из меня делали марионетку в перчатках. Кино — вот это да! Вернуться бы обратно в Голливуд. Поеду, как только найду агента. Есть парочка проектов в задумке. Дастин сказал, что хочет со мной работать. — Скай расстегнула узкий лиф, освобожденные груди свесились к земле, и бледные плоские соски коснулись травы. — Я хочу стать звездой. В Венеции гадалка на картах таро предрекла, что я буду знаменитой. В этом смысл жизни — считаться знаменитой. Хотя я всю жизнь была знаменитой — из-за папы и мамы. Мы всегда были известной семьей.
Джон посмотрел на гротескно раскормленного подростка: вялая, помятая кожа, красная сыпь, татуировка бабочки на бедре, короткие, лопатообразные ноги, толстые со вмятинами колени, капельки пота в складках на животе, розовая круговая отметина на шее. Это отвратительное жирное существо в красивом, тихом, утонченном уголке у запруды напоминало вульгарную карикатуру на Венеру в Арденском лесу.
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать. Но я знаю, что выгляжу старше. Правда?
— Конечно.
— Понимаю, что у тебя на уме. Но мы не станем трахаться. Ладно?
— Ладно.
— Но если хочешь, немного поиграем. Я хорошо беру в рот. Научилась в Беверли-Хиллз. Меня отец заставлял, когда я была еще маленькая.
— Неужели?
— Да. Сама я не помню. Подружка сказала, что у меня синдром потери памяти. Такой синдром у всех, кто болел анорексией[20]. А у меня анорексия продолжалась целое лето. Ну и как Ли в постели?
— Точно такая же, как вне постели.
— Я не о том, ты прекрасно понимаешь, о чем я спрашиваю.
— Об этом спрашивать невежливо.
— Пошел ты! Готова поспорить, она в постели что надо. Оттянулся на всю катушку. А у самого небось шишка не промах. Кинозвезды охочи до самых больших. Самых лучших. Ну, так что, пососать?
— Сейчас не стоит. Но все равно спасибо за предложение.
— Не за что, дело пустячное. Секс, и ничего больше. Так ты поэт?
— Да.
— Что-то написал для Ли?
— Нет.
— Хочешь стать режиссером?
— Нет.
— Актером?
— Нет.
— Желаешь прославиться?
— Не думаю.
— Ни хрена себе. Тут дело такое: либо ты гадишь, либо слезай с горшка. Зачем тогда драть Ли Монтану?
— Полагаю, нам пора возвращаться.
— Тут ты прав. Пора выпить. — Скай втиснулась в лиф, взгромоздилась на ноги и навалилась на плечо Джона. Детская рука с обкусанными ногтями легла ему на бедро и скользнула вперед.
— Впечатляет, — хмыкнула она и пошла вперед.
Джон обернулся и взглянул на мельничную запруду.
Черная вода подернулась золотом. Эскадрилья ласточек победно кувыркалась в воздухе, потому что такие упражнения чертовски приятны и потому что ласточки чувствовали, что способны на них. И вдобавок ко всему в пышной роскоши лета вовсю ритмично ворковали голуби.
— А вот Скай и Джон, — прогундосил Оливер. — Как раз к чаю. Окунулась, дорогая?
— Не смеши, папа. Вода отвратительная. Неужели ты не можешь построить бассейн — такой, как у нас был раньше?
Оливер повернулся к Ли.
— Видите, совсем испорчена Голливудом. Мы как раз об этом сейчас говорили. Законченная метафора: Голливуд — химический, прозрачный, гигиеничный бассейн. А здешний театр — старая мельничная запруда: темная, таинственная, глубокая и бесконечно изменчивая. Стоит погрузиться — сразу запачкаешь руки.
— Мы уже перемазали задницы, — подсказал Гилберт.
Ли свирепо посмотрела на Джона.
— Далеко ходил. Что-то тебя долго не было.
— Не очень. Здесь потрясающе красиво.
— Джон, можно тебя на одно слово? — Сту поднялся из-за стола, взял его за руку и повел в дом.
Они встали друг против друга в узком коридоре.
— Знаешь, я рад, что мы снова встретились. Жаль только, что потеряли связь со старыми однокашниками. Жизнь слишком суматошная штука, особенно в театре. Знаешь, как бывает: сегодня хлопаешь приятеля по плечу, а завтра он неизвестно кто. Не буду ходить вокруг да около. Понимаю, не слишком удобно попрошайничать во имя старой дружбы, тем более что мы только-только снова свиделись, но проект, который мы сейчас обсуждали, — она тебе, конечно, о нем говорила, — он очень и очень важен, естественно, с художественной точки зрения. Я хочу ставить кино, и это именно то, с чего можно начать. Я бы не спрашивал, насколько дока в этих делах Ли, просто знаю, как все бывает: агенты, менеджеры, разработчики, пресс-секретари и бог знает кто еще, и у всех есть причины желать, чтобы она отказалась от своей затеи, и каждый требует неприлично огромных денег, индейцев виннебаго, пятидневного уик-энда и прочей ерунды. Будет здорово… если ты замолвишь словечко. Ты ведь можешь… Конечно, извини…
— Подожди, подожди. Я польщен, что ты полагаешь, будто я могу на что-то повлиять. Но я не имею никакого отношения к работе Ли. Просто ее приятель. — Это слово заставило Джона покраснеть.
— О’кей, я все понимаю. Но будь благосклонен. Передай ей, что проект будет полезен и для нее. По-настоящему.
— Естественно, я буду благосклонен.
— Ты ангел, Джон. Я не играю. Искренне был рад с тобой снова увидеться. Ты такой же симпатичный, как в университете.
— И ты почти не изменился.
— Мягко сказано. Я лишился большей части волос.
— И не меньше фунта макияжа.
— Сдаюсь, уел. Ты помнишь и это. — Сту положил руку Джону на грудь. — Университет… кажется, это было словно во сне. Сказочное время. И мы были сказочными.
— Н-да…
— Были-сплыли… А мы с тобой миловались? Ты понимаешь, о чем я.
— Нет.
— О! Мне кажется, я занимался этим с массой людей. Я хоть подкатывался?
— Да, — солгал Джон.
— Что ж, может, в следующий раз повезет больше.
— Чай, наверное, готов.
— Отвратительный путь к отступлению, — рассмеялся Сту. Он взял приятеля за руку и вывел обратно в сад. — Хочу тебя все-таки спросить: и какова же Ли в постели?
— Такая же, как вне постели — кинозвезда.
— Согласен, она поистине большая звезда.
За чаем Гилберт выдал новую кучу историй, обрушил на гостей массу рассуждений о задницах, заводил разговоры о делах.
— Кто сказал, что варьете мертво? — прошептал Сту.
