Ричард Олдингтон - Дочь полковника
— Так чего еще и ждать? — отрезал мистер Рейпер, черно завидовавший столь именитому родству. — Кого они набирают-то! Но ведь этих двоих они за убийство мужа арестовали все-таки.
Мистер Джадд ничего не ответил и только громче запыхтел трубкой.
— Не удивлюсь, — продолжал мистер Рейпер, — если жена выйдет сухой из воды. Мы-то, конечно, с вами знаем, мистер Джадд, что это она его заставила. Но благородный дух Нашей Страны восстает против того, чтобы вешать женщин.
Мистер Джадд был так потрясен, что остановился и поглядел на мистера Рейпера с глубокой озабоченностью.
— Оправдать ее! Так она же виновна ничуть не меньше негодяя, сгубившего их семейный очаг. Попомните мои слова, мистер Рейпер: если ее отпустят на все четыре стороны, нам, женатым, уж больше нельзя будет спать спокойно!
И, воздав таким образом должное духу Борджа, как оказалось, обитавшему в миссис Джадд, он зашагал дальше с мрачным видом прозорливца.
Эти утренние прогулки по обычаю, раз и навсегда установленному мистером Джаддом, приводили их к мосту через ручей примерно в ста шагах за крутым поворотом шоссе. В дни детства мистера Джадда мост был каменный, шестнадцатого века, и опирался посередине на большой выведенный ромбом устой. В парапете по его сторонам находились треугольные ниши, где было очень уютно сидеть летним вечером, когда обомшелые старые камни еще хранили дневное тепло. В те времена в глубокой зеленой тени под мостом еще повисали против течения щуки и крупные окуни, а ниже в заводях водились голавли. Тихо струилась летняя вода, над ней толклись поденки, и внезапно хлюпающее чмоканье возвещало, что какую-то неудачницу проглотил голавль. Над ручьем метались ласточки, иногда стремительно проносясь под пролетом. Как хорошо мистер Джадд знал это место! Мальчишкой он творил тут подвиги с помощью лески и крючка (в те времена на ужение никаких запретов не существовало), а нынче предавался солидному созерцанию. К несчастью, новый поток автомобилей смыл старинный мост, хотя он был на редкость надежным, и некий мистер Гулд, дешевый подрядчик и спекулянт недвижимостью, соорудил на его месте неказистый стальной мост на бетонных опорах. Построен он был на столь скорую руку, что постоянно нуждался в ремонте, а потому ежегодно обходился в сумму, которой хватило бы на починку и укрепление старого моста так, чтобы он следующие десять лет никаких забот не потребовал бы.
Мистер Джадд сожалел об утрате своего моста, но склонил голову перед наступлением науки и транспортных средств. Утешением ему служили четыре величественных вяза, которые за тридцать лет словно бы вовсе не изменились, разве что стали еще великолепнее и раскидистее, еще равнодушнее к зимним бурям. Мистер Джадд любил свои вязы. Конечно, они не были «его» в юридическом смысле слова, но они были его, поскольку он понимал их, любил и наслаждался их видом с того дня, как развертывались первые весенние почки, и до того, как опадали последние осенние листья. Даже зимой он с удовольствием слушал, как гудят их стволы под ударами ветра, или разглядывал четко вырисовывающийся на фоне холодного неба сложный узор их ветвей, сучков и прутиков. Еще дед мистера Джадда был фермером, и он иногда сожалел, что утратил связь с землей. Деревья и особенно «его» вязы как-то возмещали ему это отчуждение.
В это воскресенье, выходя из дома, мистер Джадд не сомневался, что вязы уже оделись молодыми листочками, и предвкушал, как будет курить трубочку и беседовать с мистером Рейпером под трепещущим золотисто-зеленым пологом. Но гражданское возмущение прискорбным разгулом преступности в стране отвлекло его мысли от вязов, и теперь он вдруг остановился как вкопанный.
— А где вязы? Куда они подевались? — В его голосе звучала душевная мука. Мистер Рейпер, которого красоты природы ничуть не трогали, ответил невозмутимо:
— Срубили по распоряжению совета. Мост опять подгулял, ну и мистер Гулд объяснил, что, дескать, корни разрушают бетон, а с листьев капает, вот покрытие и портится.
Мистер Джадд уставился на открывшуюся его взору картину гибели и разрушения. Четыре огромных пня, каждый шириной с добрый стол, еще плакали соком почти у самой земли. Молодые листочки на поломанных ветках ниспровергнутых великанов уже подвяли. Мистера Джадда охватила странная тоска, словно от его жизни беспощадно отсекли большой кровоточащий кусок.
— Значит, мои вязы Гулд срубил? Ставлю пенни, сукин сын на них давно глаз положил, вот задарма и разжился. Черт бы его подрал!
Чертыхался мистер Джадд весьма редко, свое достоинство забывал еще реже, и мистер Рейпер был поражен этим взрывом. А также шокирован.
— Ну, — произнес он с нотой торжествующего пессимизма в голосе, — чего еще и ждать от нашего совета? У Гулда в нем двое родственников, а половина остальных — его дружки-приятели. И вязы эти он, ясно, давно облюбовал. Древесина-то ядреная.
— У вязов? Только на гробы и годится, — грустно ответил мистер Джадд. — Убийство это, мистер Рейпер, самое настоящее убийство. Плохой был для нас день, когда Гулд гробовщиком заделался.
— В первую очередь, мистер Джадд, мы должны считаться с транспортными нуждами Нашей Страны. Так мне хозяин сказал. И все деревья на английских дорогах придется убрать. Чем скорее, тем лучше, вот что он говорит. Сколько мы налогов платим на содержание дорог в порядке. Убрать их все, говорит он, чтоб национальные дороги были безопасными для национальных автомобилистов, которые их оплачивают.
Мистер Джадд водворил погасшую трубку в открывшийся от отчаяния рот, который теперь ему удалось закрыть. Он резко повернулся на каблуках и зашагал прочь. Мистер Рейпер последовал за ним, так и не сумев понять, почему его спутник вдруг расстроился.
Мистер Джадд гневно бормотал себе под нос:
— Срубить вязы у моста… я еще мальчишкой… на Михайлов день тридцать три года сравняется… Да кто он такой, мистер Гулд, хотел бы я знать?.. Голоштанник… родного отца ограбил… Когда я был мальчишкой, отсюда до Криктона вся дорога в деревьях была…
Они начали взбираться по пологому склону к Кливу, и мистер Джадд, шествовавший с неизменным достоинством, внезапно с непривычной резвостью отскочил в сторону — из-за поворота вылетел мотоциклист с прекрасной дамой позади и беззаконно срезал угол. Мистер Джадд обратил свой гнев на мотоциклиста и его даму, которые уносились прочь под дробные взрывы, словно стреляла французская семидесятипяти-миллиметровка.
— Молоко еще на губах не обсохло, а туда же! Носятся по дорогам как очумелые. Нет чтобы матери помочь с воскресным обедом! Запретить это надо, вот что!
— Эта манера сидеть позади, — сказал мистер Рейпер, — является национальной угрозой и снижает престиж наших женщин в глазах иностранных наций. Заголяют ноги от Лэндс-Энда до Джон-о-Гротса. Чего уж тут удивляться, что мы так долго не могли победить на войне, мистер Джадд.
Мистер Джадд невнятно буркнул в ответ, словно не считал нужным разбираться в сложных и абстрактных логических построениях. Он раскурил трубку и вновь обрел величавое достоинство. Однако судьба, редко ограничивающаяся одним ударом, уже подготовила для него второй, и более чувствительный.
Неторопливо приближавшаяся к ним фигура теперь окончательно сбрела облик полковника Смизерса, который для укрепления здоровья четким шагом спускался с холма, а затем медленным четким шагом поднимался обратно. Лиззи, дочка мистера Джадда, была в услужении у Смизерсов. Алвина, подобно многим и многим учителям и наставникам, «обучала» Лиззи искусству, в котором сама была не слишком сильна — ведению хозяйства. Но мистер Джадд питал к полковнику Смизерсу то «значительное уважение», какое наш именитый натурализовавшийся критик мистер Т.-С. Пим испытывает к крохотной горстке избранных туземных авторов. Он — то есть мистер Джадд — умел распознать истинного джентльмена.
Когда они поравнялись с полковником, и мистер Джадд и мистер Рейпер припоцняли шляпы. Иными словами, они вскинули правые руки, словно готовясь отвесить придворный поклон, крепко вцепились в поля своих шляп, а затем, точно вдруг разбитые параличом, чуть-чуть сдвинули шляпы к затылку и тут же водворили их на прежнее место с неловким смущением. Полковник в ответ приложил к собственной шляпе указательный и средний пальцы правой руки, оттопыривостальные три под углом в сорок пять градусов — приветственный жест, достойный командующего корпусом.
— Отличное утро, мистер Джадд.
Полковник считал мистера Джадда несколько выше чином по сравнению с мистером Рейпером.
— Доброе утро, сэр. Чудесная погодка, сэр.
Полковник пошел цальше, но эта встреча властно напомнила мистеру Рейперу о трудной и деликатной миссии, к выполнению которой он еще не приступал. Посмотрев на мистера Джадда, он кашлянул и насупился от неловкости. А мистер Джадд словно бы вновь полностью обрел безмятежность духа и снисходительно следил за бесстыжей коровой, которая тщетно кокетничала с на редкость угрюмым и равнодушным быком. Мистер Рейпер кашлянул еще раз и начал дипломатично подводить разговор к скользкой теме.
