Кристофер Ишервуд - Фиалка Пратера
Бергманн сосредоточенно сопит.
— Мне кажется, тут надо что-то придумать… Слишком уж примитивно, слишком убого… А если Тони скажет: «Я не могу торговать фиалками вчерашнего дня. Они несвежие»?
— Я не могу торговать вчерашними фиалками. Они слишком быстро вянут.
— Вот-вот… Так и запишите.
Я пишу. В дверях появляется Элиот.
— Мы готовы репетировать, сэр.
— Пошли. — Бергманн разворачивается и идет в павильон, мы с Элиотом пристраиваемся сзади — ну чисто генеральская свита. Все головы поворачиваются в нашу сторону: актерам интересно, о чем мы говорили с Бергманном. При мысли о том, что ты держишь в напряжении столько людей, меня охватывает ребяческое чувство собственной значительности.
Элиот подходит к ширме, за которой гримируется Анита.
— Мисс Хейден, — осторожно начинает он. — Вы не могли бы выйти? Все готово.
В коротком платьице в цветочек, фартучке и нижней юбке с оборками Анита похожа на избалованную девочку. Она выходит и идет к павильону. Она кажется более хрупкой, чем ее изображают на фотографиях, — впрочем, то же самое можно сказать почти обо всех знаменитостях.
Я с опаской подхожу, приготовившись к худшему. Криво улыбаюсь.
— Прошу прощения… Мы опять изменили строчку.
Анита сегодня на удивление покладиста.
— Изверг! — игриво восклицает она. — Ладно уж, показывайте, что там у вас получилось.
Элиот подносит к губам свисток.
— Тишина! Полная тишина! Генеральная репетиция! Зеленый свет! — Последняя фраза адресована вахтеру, который включает надпись на двери студии: «Тихо. Идет репетиция».
Наконец-то. Началось.
Тони с тоской смотрит в окно. Еще вчера они встречались с Рудольфом. А сейчас от него принесли письмо, полное намеков и прощальных уверений в любви: Рудольф не мог открыться и сказать, что он принц и что срочно необходимо отбыть в Бороданию. Тони поражена в самое сердце. Ее глаза полны слез. (Сцена дается крупным планом.)
Открывается дверь. Входит отец девушки.
Отец: Что случилось, Тони? Разве ты еще не на Пратере?
Тони (лихорадочно подыскивает слова): Я… Я… У меня нет цветов.
Отец: Неужели ты вчера все продала?
Тони (с нарочитым безразличием, придающим ответу двусмысленность): Я не могу продавать вчерашние цветы. Они так быстро вянут.
Горестно всхлипнув, Тони выбегает из комнаты, хлопая за собой дверью. Отец смотрит ей вслед в немом удивлении. Затем пожимает плечами, как бы говоря, что все эти женские капризы выше его понимания.
— Стоп! — Бергманн резко поднимается с места и подходит к Аните.
— Позвольте мне вам кое-что сказать, мадам. Вы блистательно освоили науку хлопать дверью. Даже чересчур. Вы придаете этому действию столь глубокий смысл, что по сравнению с ним убийство Распутина — детский лепет на лужайке.
Анита снисходительно улыбается:
— Простите, Фридрих. Я и сама чувствую, что перестаралась. — Удивительно, Анита сегодня — сама кротость.
— Позвольте, я вам покажу… — Бергманн встает у стола. У него дрожат губы, влажно блестят глаза, это уже не он, а прелестная юная девушка, которая вот-вот расплачется. — Я не могу продавать вчерашние цветы… Они… вянут…
Он выбегает из комнаты, закрыв лицо руками. Из-за кулис раздается глухой стук и приглушенное «Verflucht!».[44] Наверняка налетел на провода. Мгновение спустя мы имеем счастье лицезреть его улыбающуюся физиономию. Бергманн слегка запыхался.
— Теперь понимаете, о чем я? Это должно быть легко. Поменьше патетики.
— Да, — Анита понимающе кивает, подыгрывая ему. — Кажется, я понимаю.
— Вот и превосходно, милочка. — Бергманн похлопал ее по руке. — Сейчас снимем.
— Где Тимми? — В мелодичном голоске Аниты слышится скука. К ней спешит гример. — Тимми, дружок, у меня все в порядке?
Она приближает к нему лицо с таким безразличием, словно подставляет туфельку чистильщику обуви; эта волнующе-прекрасная маска — часть ее работы, источник дохода, орудие производства. Пальцы Тимми порхают по ее лицу. Анита равнодушно смотрится в маленькое зеркальце. Помощник оператора рулеткой замеряет расстояние от объектива до кончика ее носа.
Молоденький парнишка спрашивает у девушки, ответственной за запись съемки, номер эпизода. До того как раздастся слово «мотор», этот номер надо написать мелом на грифельной доске, которую он держит перед камерой.
Из аппаратной звонит Роджер.
— Крис, загляни ко мне. Мне необходимо алиби.
Он часто так говорит, вроде в шутку, но видно, что он обижен на Элиота. Роджер не выносит никакой критики. Во всем, что касается работы, он невероятно педантичен и добросовестен.
Я иду в операторскую, напоминающую телефонную будку. Элиот начинает отдавать распоряжения:
— Так, хорошо. Готовы, сэр? Уоттс, ты готов? Дайте звонок! Дверь! Красный свет! — И тут же: — Тихо. Начинается съемка, — потому что все начали ходить.
Роджер берет наушники и подсоединяет их к пульту.
— Джек, готов? — В ответ раздаются два гудка, что означает «да».
— Все на месте? — задает Элиот риторический вопрос. Потом через миг: — Включай.
— Включаю, — рапортует паренек, стоящий возле силового щита.
Джордж делает шаг вперед, держа перед камерой доску.
Роджер дважды сигналит звуковикам. Два звонка в ответ. Роджер двойным звонком предупреждает Бергманна, что звук готов.
Кларк, мальчик-«хлопушка», громко произносит:
— Кадр 104, дубль один. — Хлопок. Начали.
Грузно плюхнувшись на стул, Бергманн цедит сквозь зубы:
— Камера.
Во время съемки я не свожу с него глаз. Мне совершенно незачем смотреть на съемочную площадку — все происходящее отражается на его лице. Он ни на секунду не отрывает взгляда от актеров. От него не ускользает ни одна интонация, ни один жест; кажется, его взгляд обладает магической силой. Губы шевелятся, лицо то расслабляется, то становится жестким; он то подается корпусом вперед, то с облегчением откидывается на спинку стула; руки, как у дирижера, то взлетают вверх, то камнем падают, ставя точку в конце фразы или действия. Вот он у Тони под окном, вот делает знак не частить, вот успокаивает ее отца, теперь просит прибавить выразительности, требует сохранить паузу, доволен, хороший ритм, занервничал, ерзает от волнения, уф, отлегло, успокоился, умиляется, осторожничает, опять задергался, кажется, доволен. Такая способность концентрироваться не может не вызывать восхищения. Это акт творчества.
Когда все заканчивается, он издает легкий вздох, как человек, который только что проснулся.
Произносит с придыханием:
— Снято.
Оборачивается к оператору:
— Ну как?
— Неплохо, сэр, но хорошо бы повторить.
Роджер дает два звонка.
— Звук готов, сэр, — сообщает Тедди.
Помощница режиссера, Джойс, ведущая запись съемки, проверяет с оператором метраж. Роджер высовывает голову из будки:
— Тедди, будь добр, побудь рядом с мисс Хейден… А то мало ли, что эта чертова камера выкинет.
Камера зверски трещит. Чтобы хоть как-то заглушить помехи, ее заворачивают в стеганое ватное одеяло, отчего она становится похожей на карликового пуделя, выглядывающего из зимней муфточки. От треска избавиться не удается. Бергманн никогда не упустит случая попенять на это. Иногда он чертыхается, иногда обиженно негодует. Сегодня утром у него дурашливое настроение. Он подходит к камере и обнимает ее:
— Совсем мы тебя, старушка, загоняли. Какие мы варвары. Ну ничего, Чатсворт положит тебе пожизненное содержание и отправит пастись на травке в компании таких же старых кляч.
Все хохочут. Бергманна на студии любят.
— Про таких говорят, что боженька, пролетая, в темечко поцеловал, — шепчет мне вахтер. — Если фильм будет хоть вполовину такой смешной, как Бергманн, успех, считай, у вас в кармане.
Уоттс с оператором пытаются справиться с тенью, которую отбрасывает микрофон. Бергманн называет ее «бичом звукового кино». Случается, что микрофон оказывается в кадре и это остается незамеченным. В нем есть что-то от «Ворона» Эдгара По, такое же зловещее. Словно кто-то незримо присутствует и слушает.
Раздается длинный, требовательный звонок из операторской. Роджер надевает наушники и сообщает:
— Камера перезаряжается, сэр.
Бергманн фыркает и удаляется в угол диктовать Дороти очередное стихотворение. Невзирая на гвалт и суматоху, он умудряется чуть ли не каждый день сочинять новый опус. Фред Мюррей, надсаживая горло, распоряжается перестановкой ламповых приборов на осветительских рельсах и подвесных лесах: всяких там бебиков, снуков и твитов.[45] Дороти печатает отчет о съемке: здесь и подробный, выверенный текст каждого эпизода, и метраж, и экранное время, и фактически затраченное время, и много чего еще.
