Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2013)
Одессита D пробивает на хохот первым; за ним начинают хохотать и другие. Плашка! — стонет D, забыв о строгой секретности. — Изолента! Охотники!.. Ха-ха-ха!.. o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
16. Первомай o:p/
o:p /o:p
Вот наша первомайская демонстрация. (Радостно встречает Первомай Страна Советов. Кумачовые знамена, транспаранты, веселые песни и звуки оркестров, необъятное море участников манифестации.) Сверху белое небо, снизу асфальт, на заднем плане просматривается здание Кировского универмага. Заводчане «Свободы» всегда вставали в хвост колоннам с Путиловского (Кировского) завода. Вот сейчас показан как раз именно этот момент: мы стоим и ждем на ветру большой толпой. Погода солнечная и ветреная, кажется, в тот день было очень холодно. Слева, у самой границы между видимым и невидимым, стоит F, ему тридцать два. И так как камера снимает не его, а стоящих рядом с ним женщин, то, между тем как камера их снимает, случайно попавший в кадр и не ведающий о том F задумчиво смотрит в сторону Нарвских ворот, где ребенком во время блокады он видел повешенных немцев. o:p/
(Советские люди вступили в очень ответственный период пятилетки. Нынешний год по существу определит, с какими результатами страна придет к ее завершению. Сообщение ЦСУ СССР об итогах выполнения плана говорит об уверенных шагах нашей индустрии, о наших новых больших успехах.) o:p/
Вот две женщины непринужденно беседуют. Полы их светлых пальто развеваются на майском ветру. Они в туфлях на шпильках. В руках у них по гвоздике. Та, что слева, красивая, с пухлыми губками на худом личике, смахивает слезу и улыбается. Слеза — тоже из-за ветра. Мельком показывают заводскую семью, крупную девочку в пушистой шапке и с маленьким красным флажком, еще один смеющийся ребенок с шаром сидит на папиной шее. То, что фильм может передать: солнце, ветер, шары, высокое небо, флажки и флаги, транспарант на грузовике («Слава КПСС»), по бокам грузовика ряды серпо-молотов, на борту — рельефные светлые буквы: «Свобода» (название завода выглядит лозунгом). То, чего фильм передать не может: запахи ленинградского завода в холодный солнечный день, запахи свежего морского ветра, асфальта и железной крошки, запахи кирпича, битума, бетона, креозота, свежей травы, земли, машинного масла, дыма. o:p/
(В праздничной колонне идут ветераны, участники Великой Отечественной войны, рядом с ними — молодое поколение рабочего класса, продолжающее дело своих отцов и матерей. Среди них — ударники коммунистического труда и передовики производства. Патриотический долг каждого советского человека — ознаменовать этот праздник новыми достижениями на трудовом фронте.) o:p/
Вот идет верхушка нашего завода. Этот бодро шагающий крупный мужчина в длиннополом пальто и шляпе — сам легендарный второй директор «Свободы», N. Справа от N — громогласный и буйный начальник сборочно-механического производства B, отличный работник, запойный пьяница. О нем постоянно ставился вопрос, но как ставился, так и снимался — как без B быть заводу? B писал покаянные объяснительные о моральном облике. После отставки N все думали, что директором сделают B, но его, конечно, не сделали. Слева от N — плановик-экономист O, тогда еще новый человек на заводе. Все трое оживленно беседуют. Они в хорошем настроении, B смеется, N разговаривает и жестикулирует, O, улыбаясь, машет камере цветком красной гвоздики. А за ними — лучшая лыжница завода, и роковая кокетка, и модные усатые юноши в темных очках, и I, «самые длинные ноги ОКБ», и очарованный пацанчик-пионер в расстегнутой драной куртке, и хохочущий начальник ремонтного цеха, обаятельный, мастер на все руки, в перчатках и с детским флажком на круглой деревянной палочке, и близняшки-зайцы-октябрята с щербатыми передними зубами, и немолодая знойная бухгалтер, и стайка малярш из цеха 13, и юная Z — специалист по гальваническим покрытиям, и U, аскетичный главный конструктор стратегически важного изделия 5T-42Р. Камера подпрыгивает. Все дома (проспект Газа, ныне Старопетергофский) густо залиты солнцем. Окна сверкают ультрафиолетовыми звездами. o:p/
(В руках над головами ликующих колонн — дети, очень много детей. Наша надежда, наше настоящее, наше будущее. Трудящиеся нашего завода продолжают славные традиции героического рабочего класса Нарвской заставы, претворяя в жизнь ленинский завет: «Мы придем к победе коммунистического труда».) o:p/
То, чего фильм передать не может: однажды на «Свободе» оказалась делегация коммунистов одной из мятежных латиноамериканских республик, и они спросили у комсомольцев: «Вот у вас зародилось революционное движение. Расскажите, а — как? Какова методика организации подполья, устройства настоящей революции?». Комсомольцы погрустнели. А вот что фильм может передать: идет военный оркестр, блещут инструменты на ярком солнце, трубач одной рукой играет, а другой держит самодельные партитуры. Крайний слева, тромбонист, косится в ноты. Справа — трубач, колоритный персонаж лет пятидесяти, крепко сбитый, в кепке, с бачками, в распахнутом пальто. А за ними — женщина в пушистой шапке и с шариком в руке, трое рабочих под руки, темные лица, кепки, улыбки, «Партия и народ едины», «Слава передовикам производства», девочка в клетчатом пальто и в платочке, пожилая пара в одинаковых темных пальто, верхушки деревьев над Волынкиной улицей. Ах да, и медные тарелки! o:p/
(В колоннах демонстрантов Кировского района идут трудящиеся нашего завода. Рядом со своими наставниками, ветеранами труда, идут молодые рабочие, которые с честью несут трудовую вахту пятилетки, показывая пример добросовестного отношения к порученному делу, выполняя задания в срок, с высоким качеством.) o:p/
Унылое впечатление навевает все-таки эта сцена, не знаю, почему. Вот я иду в толпе, весело помахивая портретом Суслова. Я сам набивался нести какой-нибудь портрет, за это нам давали десять рублей. Я иду-болтаю с симпатичной толстушкой, она хохочет, ее перманент выбивается из-под платка, цвета которого я не помню, а губы ярко накрашены и в солнечном свете кинофильма засвечены и черны. Ее звали Раиса, она была лучшим диспетчером завода, прямо-таки создана для этой должности. А потом брат ее мужа женился на иностранке и уехал в Израиль, так Раису в двадцать четыре часа перевели из диспетчеров куда-то в бухгалтерию. Несколько лет назад я узнал, что она со всей семьей уже давно живет в Америке. Но почему же такое тоскливое впечатление, ведь тоска возникает не из-за того, что это коммунистическая демонстрация, а не свободный народный праздник, и что люди на ней — в сущности, несвободные люди. Не из этого. Но и не из того получается тоска, что тогда мы были молоды, а теперь мы старики. Нет, это внутренняя тоска самого фильма, эстетическая, именно солнце, кажется, усиливает ее, потому что я ведь знаю, что, несмотря на солнце, там, на праздничных улицах, холодный май, руки мерзнут и сохнут на ветру, по улицам носит весеннюю пыль, листвы еще нет, а красных флагов, гвоздик, разноцветных шаров черно-белый фильм не может передать, он не справляется с красным цветом, особенно когда его так много. А может быть, из-за музыки, то мажорной, то минорной, но неизменно трубной, ритмичной, квадратной, похожей на наши дома, наш город, солнечный и пыльный, город сверкающих, параллельных трамвайных рельс, круглых площадей-арен, цирковых тромбонов. Да, и литавр. o:p/
(Да здравствует миролюбивая ленинская внешняя политика Советского Союза! Да здравствует великий Советский народ!) o:p/
Вот и Дворцовая площадь, ряды трибун, официальные лица под шляпами, огромный круглый герб, увитый золотыми гремучими колосьями, и веселые толпы заводчан, как из рога изобилия, льются с Невского и, замедляя шаг, сливаются с другими толпами, а гигантский Ленин на фасаде Эрмитажа, тоже в толпе своих гигантских рабочих, шагает нам всем навстречу, и улыбающиеся дети едут на папиных шеях, над их шапками, лысинами, прическами, сидя на скрипучих кожаных воротниках, щурясь на ярком солнце, размахивая флажками, и уже устало улыбаются молодцеватым матросам девчонки-комсомолки из цеха 13, а два почетных рационализатора из цеха 31 давно жаждут перейти к неофициальной части, потому, как говорится, трубы горят, да и тромбоны тоже горят, и пересохли рты, и асфальт пересох, и солнце шпарит с официальных небес, совершенно белых, круглых, выцветших и пустынных, на головы, на шапки, на круглые деревянные палочки флажков, на шары и веревочки в маленьких замерзших лапках, и вся маниакальная демонстрация, сбивая шаг, съезжает косо куда-то вбок, в угол экрана, и остается пустая площадь, залитая холодным майским солнцем, как лампой дневного света, и ждешь декабря. o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
17. ТЕАТРАЛ o:p/
o:p /o:p
Да-да-да, кино — это правильно! — поддакивает директор V. Именно так. Угощайтесь! А-а! Да. Так. Правильно! Здесь у нас еще не все, так сказать, тип-топ, поэтому мы и решили вас пригласить. Нам хотят дать новый гражданский заказ. Большущий. Медицина. А для этого они хотят проинспектировать завод. Ну я и говорю: чего там инспектировать?! Снимем, понимаешь, фильм, чем им здесь ходить по заводу и мешать, между нами говоря, людям работать! А мы им снимем красиво, так что им еще захочется... Да вы угощайтесь! Нет-нет, ни за каким вы не за рулем, а еще вот это, это наш дорогой уважаемый W привез из Лондона, он у нас... Инга, входите-входите! Я не занят! Я, знаете, люблю одновременно... Я всегда доступен. Знаете, сначала вы должны непременно снять нашу новую столовую! Это было первое, что я реконструировал, когда пришел на пост директора этого замечательного... Инга, здесь слово «эффективность» не подходит, здесь надо бы «результативность», чувствуете, ххех, да?.. И как это все сразу заиграло! Теперь не подкопаться. Мы ведь не количественные показатели сейчас обещаем... Идемте! Вот смотрите! Видите? Как вы думаете, это что? Да, я вас слушаю! Нет, пошлите их в пятнадцатый, все именно там, нетронутое! Да, так вот: это кинескопы... Мы делали трубки для первых советских телевизоров, и на заводе остались лишние... Это я придумал отделать ими стены на лестничных клетках. Правда, потрясающий дизайн?! А вы видите эти лампы?! Их разработали инженеры нашего ОКБ, честь им и хвала! Думаете, это не важно? А-а! Вот рабочий, например, выходит из цеха, и что он видит? О, Пал Палыч, привет! Вот, знакомьтесь, это начальник девятого цеха, у него здесь и сын работает. Между прочим, большой друг моего предшественника, легендарного директора N. Да. Без N, я всегда говорю, что без N... А вы знаете, что «Гауди» на латыни означает «Радость»? Это мой любимый архитектор. Минуточку. Я вам уже сказал, что это я подписывать не буду, пока не ознакомлюсь с детальным планом. Кого вы хотите обмануть? Так. Вот здесь вы можете меня снять крупным планом? Как я рассказываю, а вы снимайте. Здесь нормальный свет? Если не очень, мы можем посодействовать, задействовать из павильона, у нас тут... А это наш участок прошивки печатных плат! Здравствуйте, товарищи! Первое, что я сделал, когда я пришел на завод — я все механизировал. У меня страсть к механизации. Пусть другие обожествляют тяжелый труд, а я вслух говорю, что... Мне попался на глаза участок прошивки печатных плат. Я их, глаза свои, вытаращил! Женщины сидят годами и, теряя зрение... Я пришел в ОКБ: есть среди вас сумасшедшие, кто мог бы механизировать? Один такой вышел, говорит: я могу. У американцев такого нет! Угощайтесь, это наш начальник тридцатого цеха у себя на участке выращивает. Не бойтесь, это все нормально, мы и сами растим у себя под окнами, снимать не надо, нет. Только если очень коротко. Так. Я понял. Это я уже давно понял. Нет, будет по второму варианту. Да, несмотря на ведомость. Не менял и не собираюсь менять. Вы снимайте, снимайте! Сейчас, конечно, все совершенно не так, как при N, у нас уже другие задачи. Прежде всего — это гражданская продукция. Мы не должны зацикливаться... Про меня знаете как шутят?.. «Директор наш не старый хрыч. Собой орел, повадкой Лев, характером Ильич!» Ха-а-ха-ха! Ну, я дурак, конечно... До «Свободы» я возглавлял завод в городе Нейбуш. Это Юрьевская область, уже почти Урал. Там целый город мы построили. Ну, «мы», это я уж так... Завод построили, а к нему — несколько микрорайонов, очистные сооружения, школы, больницы. А что будет, если он встанет, этот завод? Вы думали? Никто не думает! Прежде всего — окружающая среда! Это новое мышление, так у нас еще никто не мыслит! Если завод встанет, что будут делать рабочие?! Вы мне, конечно, можете говорить, что он не встанет... Но ведь когда-то и заводов не будет! Ну или почти не будет. Я читал некоторые исследования... вот вчера мы с женой... Да! Ну вы даете! Что вы рубите сплеча?! Тут лучше впритирочку!.. Нужна осторожность. Попробуйте R выдвинуть, предложите его кандидатуру. И посмотрим, что получится, какая будет у них реакция. Я считаю, это компромисс. Да-да. Ну так вот: вчера вечером мы с женой были в театре... А надо сказать, я заядлый театрал! Я даже в юности собирался стать актером. Так вот: пришли мы в театр, а тут бенефис Гамбревского. Сейчас я вам расскажу. Я учился тогда в училище... И, еще не закончив его, пошел поступать в театральное, на его курс, это было, Боже мой! Двадцать пять лет тому назад. Я пришел к нему. Он мне говорит: все отлично, мы тебя берем! А меня не отпускают в училище. Бумажку не дают. Ну хорошо, говорит Гамбревский, тогда мы тебя берем на второй курс, и они не смогут тебя не отпустить! Я прихожу на прием к декану нашего училища, мне повезло, что он мне попался... вернее, что я ему попался... Он говорит: ты сходи, парень, к ней... Была тогда такая Комаровская... Актриса, пожилая, гениальная абсолютно... Очень много с молодыми возилась... Сходи, говорит, к ней, я тебе дам телефон. И пусть она скажет. Вот если она скажет, что тебе надо быть актером, — то будь. Я пошел. Мы с ней проговорили часа два. И она мне... Не надо делать того, что не надо делать! Чините линию сначала, а не пытайтесь кустарным способом там что-то организовать. Так вот. И Комаровская мне говорит: нет, не надо тебе быть актером, ты человек настроения, актерство тебя сгубит. И вот эту историю я вчера... О, а вот поглядите — это мое любимое новшество, которое я пытаюсь ввести на заводе. Полная автоматизация управления! В соответствии с генеральной линией на пятилетку механизации и оптимизации! Вообразите: весь производственный процесс раскладывается на операции, автоматически назначаются ответственные, и у каждого из принтера вылезает бумажка, на которой — сроки выполнения операции. Все сразу схватывается. Уменьшается время пролеживания между операциями на тридцать процентов! Введу в сентябре. Снимайте, снимайте... Ну так вот: после спектакля я подхожу за кулисы к Гамбревскому... Он меня сразу узнал! Очень странно, говорит, очень, очень странно, что вы не стали актером! А я ему отвечаю: чем плохой актер, лучше хороший генеральный директор, ха, ха, ха! Вы не думаете? Только, ребята, у меня к вам очень большая просьба. Получается, что я выпендриваюсь очень сильно. Я этого обычно избегаю. Но как вам еще об этом рассказать? Я, конечно, дурак, но... Да!.. Вот именно!.. Угощайтесь!.. o:p/
