Мухаммед Хайкал - Зейнаб
Пройдя мимо играющих, Зейнаб поднялась по шумной улице и свернула в свой переулок. «Добрый вечер!» — сказала она женщине, стоявшей у дверей мельницы, в нескольких шагах от их дома. Потом она поздоровалась с соседкой из дома напротив и наконец отворила низенькую деревянную калитку, покрытую от старости глубокими трещинами. Между калиткой и засовом образовалось углубление от множества хватавшихся за него рук. Зейнаб вошла в открытый дворик и оказалась у родного порога.
Как раз напротив калитки находилась комната для гостей, которая отличалась от прочих комнат только своей величиной. Слева, под лестницей, которая вела на плоскую крышу, стояла маленькая печь. По лестнице можно было подняться в чисто обмазанную глиной комнатку, рядом с которой располагался глиняный ларь, где хранились пшеница, ячмень и кукурузные початки. Остальная часть крыши пустовала. Летом, за исключением времени жатвы, на крыше спала вся семья.
Зейнаб поужинала вместе с родными. Когда же землю окутал ночной мрак, и, окончив вечернюю молитву, все стали готовиться ко сну, она вытянулась на старой циновке рядом с сестрой и братом, укрывшись одной общей простыней. Отец улегся в другом конце большой комнаты. Очень скоро все погрузились в сон. Только одной Зейнаб не спалось. Она вперила взор во тьму. Но глаза ее смыкались, и в утомленном мозгу мелькали события истекшего дня.
Впрочем, мысли о былых днях не оставляли ее и теперь, во мраке возникали перед ней лица многих людей, вызывая то печаль и боль, то радость и смех. Картины быстро сменяли одна другую. В такт ударам сердца Зейнаб переходила от отчаяния к надежде, от светлого, радостного чувства к черной безнадежности. Господи! Даже отец, который спит рядом, жаждет, чтобы дочь его погрузилась в бездну страдания! В чем тогда смысл жизни, и зачем вообще жить? Или, может быть, все эти разговоры — ложь, и завтра станет вестником радости, хотя вчера утром ворон зла пророчил ей беду? Нет, нет! Надеяться не на что! Все это самообман, попытка облегчить страдания своего сердца!
Впрочем, что с того, что отец и все прочие хотят выдать ее за Хасана! Разве она не может сказать: «Не хочу!» Не хочу, и этого достаточно! Она не подчинится им, не пойдет на то, чего они требуют от нее, ее слово — решающее. Разве в таком деле допустимо принуждение или насилие?
В эту минуту Зейнаб отчетливо увидела себя, как она с высоко поднятой головой отказывается от этого брака. Всемогущий бог и правительство защитят ее от тиранов. Родственники жениха сражены и позорно отступают. Потом пелена мрака заволакивает все лица, мир замолкает, и с небес опускается черная мгла. Все в замешательстве. Но пройдет время, взойдет луна, подует ветер и выведет мир из оцепенения. Полевые цветы наполнят воздух своим благоуханием. Счастье поспешит к людям, и на их устах заиграют улыбки.
Но ее отец! Отец! Разве не падет позор на его голову из‑за того, что родная дочь проявила непослушание? А слезы матери! Разве не хлынут они перед собравшимися женщинами? Сердце матери разорвется от горя — ее дочь вышла из повиновения. И каково будет ей самой, когда женщины станут корить ее: «Стыдно тебе, Зейнаб! Стыдно, девушка!» или насмехаться над ее семьей, которая так кичится неведомо чем при всей своей бедности? Все будут смотреть на Зейнаб с издевкой и презрением. Вынесет ли она это? Ведь никогда никто еще не мог упрекнуть ее ни в чем!
А что будет, если она согласится на этот брак? Великое горе, неизбывные муки. А, собственно, почему? Разве до нее не отдавали замуж других девушек— и по желанию и против их воли? Проходили дни раздоров, недоразумения исчезали, супруги приходили к согласию, и жизнь становилась слаще меда. Каждому из супругов уготована своя роль: он работает на поле, она смотрит за домом, кормит детей, носит мужу обед и, если надо, помогает ему в работе. Так проходят дни, месяцы, годы, проходит жизнь. К чему же тогда страдать, изводиться?
И ведь Хасан, как никто другой, достоин любви! Разве он не добросердечен, не трудолюбив? Разве не хвалят его друзья и знакомые? Он высокого роста, смуглый, взгляд его черных глаз острый, пронзительный. Пожалуй, он даже похож на героев древности Антару[13] и Абу Зейда[14]. Более того — он принадлежит к племени хилал, племени Абу Зейда. И многие говорили, что, глядя на Хасана, им хочется взять ребаб[15] поэта, чтобы воспеть время славных походов, так не похожее на жизнь, унаследованную от отцов и дедов, — пахоту, орошение и другие заботы о земле. Да, Хасану пристали бы ратные подвиги!
Но, увы! Его удел — тяжкий подневольный труд. Жизнь, которую ведут миллионы сынов его родины, — это каторжные работы пленников и рабов, а не свободных людей.
Феллаха не страшит сам труд, целый день он медленно тащится за своим быком под палящим солнцем, и лучи обжигают ему лицо. Аллах с высоты неба льет на него расплавленный огонь, а феллах молча и покорно вышагивает вперед и назад, туда и обратно, вслед за своим плугом. Или долгие часы гнет спину, взрыхляя землю мотыгой и по колено погружаясь в нее. Завтра он будет делать то же, что и сегодня, послезавтра — то же, что и завтра. Если и происходят в его жизни какие‑то перемены, то обычно они связаны с каким‑нибудь несчастьем. Вечером он приходит домой измученный и обессиленный. Он ест свой скудный ужин — похожий на адский заккум[16], а потом бросается на постель, не менее жесткую, чем земля, на которой спит его скотина. Бывает, что ему даже нечем укрыться. В тесной мазанке вместе с ним ютятся дети и старики, и всех их укрывает лишь низкая кровля, до которой можно легко достать рукой. Только в летние дни покидают они свой кров и спят под открытым небом. Разве такая жизнь не унижает человека? Правда, феллах подобен всем своим братьям, трудящимся на земле, а на миру, как говорится, и смерть красна!
Долгие века закрепили порочный круг, он стал привычным для сменяющихся поколений феллахов. Ложь обрядилась в одеяния истины, а внешняя покорность и смирение стали казаться добровольным повиновением.
Так жил и Хасан. Но разве он виноват, что таков его удел?
Да, еще вчера его нельзя было винить. Но сегодня, когда он хочет отнять Зейнаб у Ибрахима, отравить ее жизнь, каким ненавистным стал он ей! Она ненавидит его всем сердцем, смотреть на него не желает! Разве богатство его отца дает ему право губить чью‑то жизнь? Разве может Зейнаб жить без Ибрахима? Весь смысл ее жизни — в нем одном. Девушке, лежавшей на жесткой циновке, снова стал рисоваться сладостный мир счастья с любимым. Проблеск надежды проник в ее сердце, словно к ней протянулась добрая, нежная рука, и рука эта сомкнула ей веки и понесла ее в мир сна и покоя.
Глава V
В те дни, когда Зейнаб переживала душевные муки, семья Хасана жила спокойно, без треволнений. Она состояла из людей неприхотливых, покорных судьбе. Когда зашел разговор о женитьбе сына, его отец, дядюшка Халил, сказал: «Дай‑то бог! Дай‑то бог! Вот продадим хлопок, тогда и свадьбу сыграем», — и перевел разговор на другое.
Слушая неторопливую, спокойную речь отца, Хасан из почтения к его сединам покорно склоняет голову. Волосы на крупной голове отца совершенно седые. Крутой подбородок почти касается открытой волосатой груди. Над высоким лбом, рассеченным глубокими морщинами, возвышается чалма, надетая на ермолку, расшитую руками его дочери. Густые брови, теперь тоже поседевшие, скрывают глубоко сидящие голубые глаза. Короткий острый нос, подстриженные усы, тонкие губы. Незнакомый человек мог бы подумать, что в дядюшке Халиле течет немного европейской крови. Голова его сидит на короткой, толстой шее. Грудь широкая, все еще сильная. Отец прожил большую жизнь, испытал много трудностей и невзгод, но никогда ничем не болел. Он имел толстый живот, короткие ноги, но тучным назвать его было нельзя. Жилистые руки с выпуклыми, все еще могучими мышцами делали его похожим на бывшего атлета, а солидность и положение человека с достатком, да и возраст, обязывали его держаться старой, вышедшей из моды одежды. В этом сразу видно, что он — крестьянин и сын крестьянина времен хедива Исмаила и более давних времен. Единственное, что Халил позволил себе, это сменил простое хлопчатобумажное белье на блестящее, коленкоровое. Но его шерстяной плащ такой старый, что трудно даже определить, сколько ему лет.
Хасан склоняет голову перед отцом. Мать его, сухощавая, высокая и очень смуглая женщина, сидит тут же, в черном одеянии, закутанная в черную прозрачную накидку. Она во всем полагается на мужа и ждет только конца осени, чтобы женить сына, которому уже исполнилось семнадцать. Пусть молодая хозяйка возьмет на себя заботы по дому и освободит ее от всех тягот и хлопот. Кроме Хасана, у нее еще двое сыновей, две дочери и слуга, который уже так давно живет в их семье, что считается одним из ее членов. Но девочки пока маленькие, они не могут помогать матери по хозяйству. А матери трудно, особенно после того, как два года назад была выдана замуж старшая дочь. Соседки, что победнее, помогают ей, но надоело просить их да ублажать. Да и какая женщина не мечтает увидеть детей своего сына, взрастить, взлелеять их… Вот что заставляет мать торопиться с женитьбой Хасана.
