Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2009)
Кленовые семена для посадки, остающиеся, несмотря на сырость, твердыми на дереве, старик набирал теперь с вечера. Сам удивлялся, насколько бодрым чувствует себя, возвращаясь со склона. Каждый раз, идя уже по городу, всерьез жалел, что темнеет так рано: сажать бы теперь и сажать... Небо над головой еще синело последними сумерками, на улицах зажигались фонари. Построенные еще в начале семидесятых заводские микрорайоны назывались здесь казенно-одинаково: первый жилучасток, второй жилучасток. Заселяясь в новые квартиры, люди, как могли, облагораживали место, где собирались жить, сажали под окнами деревья, накопав саженцев в лесополосе на горе. Можно было, проходя квартал за кварталом, наугад заворачивать в проулок между домами: там обязательно находился раскидистый клен, точно ива гнущий к земле свои усыпанные гроздьями семян-крылаток ветви. Старик снимал и засовывал в рюкзак семена до тех пор, пока от холода не коченели кисти рук. Тогда он зубами затягивал неподатливую, мокрую веревку на клапане, кое-как забрасывал рюкзак на плечи, спешно шагал дальше. Оттаивающие на ходу руки приятно жгло, словно кто их смазал скипидаром. Согревшись, старик снова заворачивал к кленам. Он возвращался домой, когда было уже совсем темно.
— Что-то ты задержался в этом году, дед, — сказала как-то, встретив в прихожей, дочь. — Мамки нет, сад никак не перекопаешь...
Старик едва успел задвинуть мокрый, плотно набитый рюкзак в угол прихожей, глуховато кашлянул, кряхтя стал стягивать мокрые, по дороге вымытые в луже сапоги. “Водки дома нет!” — догадался он. Зарплата ожидалась лишь через несколько дней. Наверное, дочь, придя с работы, допила только то, что оставалось со вчерашнего дня, поэтому была в более-менее ясном уме и хорошем настроении.
— Затемно идешь, наверное, по склону, — добродушно продолжала она. — Не страшно?..
И вдруг заметила воткнувшуюся в ткань рюкзака кленовую крылатку.
— Так, а это что?..
— Ничего! — сердито буркнул старик, набрасывая сверху на рюкзак старую тряпку.
— Так ты опять лес сажаешь! — догадалась дочь. — Ах ты старый дурень...
Уперев плечо в выступающий угол стены, она с ядовитой усмешкой наблюдала, как старик, отводя глаза, прячет в угол садовую лопату с прилипшей былинкой зеленой травы.
— Так! Ты это здесь не ставь! — запальчиво крикнула она. — А то я ночью наткнусь...
— Два месяца не натыкалась! — в тон ей отозвался старик. — Глаза не заливай до одурения...
— Да что ты! Не заливай... А ты мусор всякий не таскай в дом!
Как-то, уже одетый, чтобы идти на гору, старик завтракал, когда дочь присела рядом за кухонный стол.
— Дед! Ты лес свой где сажаешь-то? — спросила добродушно.
Озадаченный, нет ли какого подвоха, старик помедлил. Дожевал и проглотил кусок бутерброда с подчерствевшим уже вчерашним хлебом, прихлебнул чай.
— Ну, там... — ответил наконец. — Где наша дача...
— Вот! — сказала дочь торжествующе. — Вчера по радио выступали работники лесного хозяйства. Говорят, Алтынная гора полностью озеленена. А ты туда ходишь...
Старик, забыв про завтрак, тяжело, исподлобья рассматривал дочь.
— И что? — спросил коротко, сердито.
— Что! — усмехнулась дочь, вставая. — Дурью маяться кончай, вот что!
“Полностью озеленена! — с досадой думал старик, взбираясь на склон. — Кто так решает, наверное, не ходит здесь пешком по жаре...”
Как-то вечером, снимая куртку и брюки, старик удивился: где это он так перепачкался в мелу? Потом вспомнил: он же сажал сегодня лес на выступающем, точно мыс, участке склона, под которым проложен ныне заброшенный газопровод. День выдался без дождя, даже голубые просветы проступали на фоне белесо-серых облаков, однако старик не удержался, несколько раз поскользнулся на подсыхавшей уже тропинке. Глина на этом склоне была особенной: серовато-зеленая или желтая, пока лежала мокрой, высохнув, она становилась точно алебастр. В Рокотовке, да и в дачном поселке многие старые дома стояли красиво белые — мазанные той самой глиной со склона.
В середине октября на несколько совсем коротких суровых дней наступило бабье лето. Старик запарился, высаживая лес, снял и бросил на подсохшую уже траву свитер, а куртку, вокруг карманов которой чернели земляные разводы, надел прямо на рубашку. Разомлев от тепла, старик блаженствовал. В солнечный и теплый день тяжелый труд был чистым удовольствием — еще бы поминутно шедшие мимо дачники (сезонный автобусный маршрут в поселок был уже закрыт) не цепляли вопросами, что это такое старик делает на пустыре. Спрашивали вежливо, потому приходилось, сдерживая досаду, терпеливо отвечать, что вот, сажается лес. На объяснения старика реагировали по-разному. Кто удивлялся, говорил: “Вот как хорошо!”, кто скептически качал головой. Один нерусский, судя по выговору, дачник, решив, что старик — специалист-лесовод с образованием, близко подобравшись по целине, спросил, почему на его участке не растет каштан, посаженный точно так же, семенем.
— Воды, наверное, не хватает, — теряясь, наобум сказал старик. — Когда сушь пошла, вы его поливали?
Нерусский дачник признался, что нет.
— Попробуйте дома в горшке вырастить, — следуя какому-то наитию, посоветовал старик. — Как помидорную рассаду...
Да что ж за нашествие такое? — глядя топающим дачникам вслед, спросил себя старик. Со стороны дачного поселка несло гарью, клубились над голыми ветками деревьев столбы синего травяного дыма, слышались отдаленные покрикивания, смех, где-то работал радиоприемник. “Сегодня ж воскресенье! — вспомнил старик. — Последнее солнечное воскресенье осени!..” Подхватив лопату, он стал спешно копать новые лунки, вкладывал в них семена большими горстями, чтобы поскорее опустошить карманы. Нормальное рабочее настроение с утра словно бы переломилось. Он решил, что в воскресенье следует отдохнуть и ему тоже.
Не усталость — скука накапливалась у старика с каждым днем. Снова потянулись над горой густые облака. Поскрипывая зубами под порывами ветра, старик смотрел на часы, потом с надеждой на небо — скорее бы оно начинало темнеть. Удивлялся, вспоминая, какой бешеной радостью билось сердце, когда он в первый раз вышел на плато с лопатой и консервной банкой, полной березовых сережек. Всякое новое дело сначала увлекает, несмотря на то что, по большому счету, ты еще не умеешь ничего. Старик вспомнил, как он в далекой юности впервые встал за фрезерный станок. Млея от восторга, сработал деталь. Однако мастер, подойдя, покачал головой: брак.
Старик снова сажал лес на плоском, изрытом кратерами пустыре на вершине горы. Добрался до крашенной серебрянкой ограды вокруг торчащих из земли газовых вентилей. В устремленной свечкой в небо тонкой трубе невнятно шумело, словно потерялось в многокилометровой стальной пустоте газопровода чье-то эхо. Старик вспомнил, что еще летом видел в березовой рощице неподалеку сережки на низко свесившихся ветках, и потопал по тропинке между желтевшими неопавшей листвой деревьями. Созревшими березовыми семенами старик плотно набил оба кармана куртки, высаживал возле газовых вентилей экономно, чтобы березовый лес получился шире, солиднее.
Как-то вечером — старик, согревшись крепким чаем, читал журнал и уже позевывал, думая, не пора ли спать, — застучали по подоконнику капли крупного дождя. Старик с досадой глянул на занавешенное окно, представляя, как завтра будет месить глину на подъеме в гору. Наутро привычно хмурилось осеннее небо, ставшее как будто светлее. Старик и думать забыл про ночной дождь, легко поднялся по тропинке на макушку горы. Заметив в придорожных ухабах лужи, которых не было вчера, тронул лопатой хрустнувшую, ломкую корочку льда, понял: утром были заморозки. Слабые пока — лопата в землю входит легко. В тот день, сажая лес, старик поминутно останавливался, грел дыханием стынущие руки. Решил, что сегодня еще как-нибудь перетерпит, а вот завтра пойдет на гору, надо взять с собой легкую шерстяную шапочку и перчатки. Дело идет к зиме...
Хорошие, крепкие рабочие перчатки хранились у старика в садовом домике. Наутро перед тем, как сажать лес, старик зашел на свой участок.
В поселке было тихо, сад понемногу погружался в глубокий и долгий зимний сон. От домика зимующего в поселке сторожа несло ароматным древесным дымком. Старик и в городе жил не сказать чтобы суетливо и бурно, однако всякий раз, приходя в сад поздней осенью, поражался ощущению светлой, словно бы монастырской тишины и глубокого покоя. Иногда подумывал даже, не переселиться ли сюда на зиму. Топить железную печку принесенными из лесопосадок дровами, при свете лучины читать допоздна книги. Летом в дачном поселке было суетливо и шумно: со всех сторон доносились голоса, работали на соседских участках радиоприемники.
