Евгений Гришковец - Планка (сборник)
Плакал я долго, устал плакать и перестал. Я сидел и смотрел на корабли, до которых оставалось пройти совсем немного. Снег падал отвесно. Слёз во мне уже не осталось, но я всё всхлипывал и всхлипывал, как когда-то, когда у меня украли велосипед, а папа отругал меня за это. Как когда я минут пятнадцать пытался вытащить на берег случайно попавшуюся мне на крючок какую-то большую рыбу, но она сорвалась и уплыла, а мне никто не поверил, да ещё и посмеялись надо мной. Как когда пацаны из класса, объединившись в тот раз против меня… вероломно обманули и жестоко обидели.
Потом я замёрз, перестал всхлипывать и седел, затаившись, глядя вниз, на корабли. Стало тихо-тихо и, кажется, даже почти светло. Может быть, я просто привык к темноте и снегопаду.
Я сидел так очень долго. Снег сугробами лежал на моих погонах и шапке. Мыслей никаких не осталось, дыхание выровнялось и казалось исчезло вовсе. Ни один радар или прибор ночного видения не смог бы обнаружить меня тогда.
Я ничего не боялся в тот момент, ни наказания, ни болезни, ни даже смерти. Я представил, как быстро съели бы всё, что я принёс, выпили и выкурили бы. Я представил, как и кто что сказал бы, и как все тут же забыли бы… всё. Я успокоился. И вдруг я почувствовал какое-то движение справа, а потом и слева от меня. Я покосился туда и туда одними глазами и увидел сквозь падающий снег…
Осторожно огибая меня с обеих сторон, вниз спускались какие-то тени. Они обходили меня, сидящего на камне, метров за пять, а ниже они сходились, и двигались дальше вместе, исчезая за стеной снегопада.
Мимо меня бесшумно шли рыцари, и плащи их волочились по снегу, а доспехи казались совсем серыми. С ними вместе шли или спускались на осторожно переступающих тонкими ногами лошадях индейцы, завёрнутые в пончо, и с перьями на головах. Шли гномы, бородатые, они несли на плечах тяжелые топоры. Прошёл Зверобой в бобровой шапке с хвостом, держа в руке длинное тонкое ружьё. Шли золотоискатели, пираты, ковбои, наполеоновские гвардейцы в мохнатых шапках, мушкетёры в засыпанных снегом шляпах. Они шли долго-долго…
Дежурного офицера на КПП не было. Вахтенный матрос оказался знакомым и отметил увольнительную, как надо. На корабле дежурный офицер спал. Моё возвращение прошло гладко. Никто ничего не заметил. В кубрике горел синий свет, все спали, и даже дневальный первогодок, сидя, дремал на рундуках. На столе я увидел свою кружку и три куска сахара рядом с ней. Это ребята оставили мне мой вечерний чай. Я выпил холодный чай и сгрыз два куска твёрдого сахара вприкуску. Было вкусно.
Когда я раздевался и укладывал форму в свой рундук, под руку мне попался какой-то небольшой незнакомый мне предмет. Я вынул его из темноты рундука и увидел зубную щётку в футляре. Внутри себя я смеялся невесёлым интеллектуальным смехом. Единственный свой подарок на двадцатилетие я получил от самого страшного (как мне тогда казалось) человека в мире.
Я тихонечко взялся за трубу на потолке (подволок — называется потолок на корабле), подтянулся и скользнул на свою койку. Спал я тогда крепко, без сновидений и проснулся от команды “Подъём. Команде вставать!”
Снег шёл ещё день и ночь.
Шрам
После ремонта гостиница “Пойма” совершенно изменилась. Даже не внешне, а по-сути. Хотя внешне она тоже преобразилась. Но главное — суть.
Каково в ней было жить до ремонта, и как стало в ней жить теперь, Костя не знал, потому что ни разу в этой гостинице не останавливался. А с какой стати? Костя жил в пяти минутах ходьбы от “Поймы”. Зачем ему останавливаться в гостинице в своём городе? Ещё в городе были гостиницы “Центральная”, “Ивушка” и главная гостиница, которая была названа именем города, в котором находилась. “Центральная” была типовым пятиэтажным зданием красного кирпича, в нём останавливались командировочные из райцентров, шофёры-дальнобойщики и южные люди, торгующие на рынке. “Ивушка” находилась не в центре, а чёрт знает где. А в главной гостинице жили государственные люди среднего и ниже среднего звеньев. А “Пойма” была самая красивая гостиница, гостиница на набережной.
Была еще гостиница на вокзале, что-то было возле аэропорта и какие-то порочные мелкие отели с названиями типа “Северное сияние” или “Мон плезир” появились и украсили собой окраины. Но всё это не серьёзно.
В “Пойме” же чувствовалась красота архитектурного замысла и эпоха. Костя любил это здание с высоким и длинным крыльцом, каменными ступенями и белыми крашеными колоннами у входа. Над входом же нависал балкон с белой же крашеной балюстрадой.
По выходным, весной, летом и в начале осени, на лестнице и крыльце гостиницы всегда фотографировались свадьбы, которые “гуляли” в гостиничном ресторане. Костя видел их, когда ещё мальчишкой катался на велосипеде или просто слонялся по набережной. А потом свадьба шумела за окнами и колоннами гостиницы, только пьяные мужики в белых помятых уже и расстёгнутых на груди рубашках выходили на крыльцо покурить и перевести дух.
Костя бывал в том ресторане с родителями. Несколько раз они ели там. Косте было скучно, но приятно в большом чистом и немноголюдном зале. Туда хотелось.
Ещё возле “Поймы” можно было встретить известных артистов, которые приезжали выступать в их город. На артистов можно было посмотреть, как они неспешно поднимаются по ступеням гостиницы или прогуливаются по набережной рядом с гостиницей. Можно было на них посмотреть и что-то почувствовать.
А после ремонта всё изменилось. Ступени и колонны остались, но стали более гладкими и блестящими. Появились фонари, как на старинных гравюрах. Исчезли тяжёлые деревянные двери с белой табличкой “Ресторан работает…” Они превратились в стеклянные самораздвигающиеся слегка подёрнутые коричневым дымом двери. Вместо пожилого дядьки у дверей возникли два невысоких охранника с рациями. И ещё перед гостиницей образовалась парковка, и на парковке красивые и чистые автомобили.
Но главное в “Пойме” стали останавливаться люди. Разные люди. Появились иностранцы и москвичи, которых было сразу видно. Было сразу видно, что иностранцы — они иностранцы, а москвичи — что они москвичи. Артисты остались, но не были так выпукло заметны теперь.
А Костя недавно ездил в Москву и пробыл там довольно долго. Он три месяца был на учёбе и ещё сидел в одной большой технической библиотеке. На пару дней он вырвался в Питер, просто так, посмотреть город, съездил к новоприобретенному в Москве питерскому приятелю. Ему понравился Питер.
Костя три года назад получил диплом инженера, но на авторемонтный завод, по стопам отца не пошёл, хотя его там ждали, как продолжателя династии. Он поработал в автосервисе, попробовал с другом сделать свой, но именно что попробовал, потом даже продавал машины в автосалоне… И решил продолжить учёбу в своём же родном ВУЗе, но только на экономическом. Вот его и направили в Москву по какой-то программе, и он впервые съездил в столицу один и так надолго.
Москва вроде бы сначала не понравилась совсем, но что-то по возвращении стало тошно ходить по набережной, да и по всему остальному городу. И Костя тратил что-то уж очень много денег на звонки новым московским приятелям.
Косте теперь очень многого не хватало у себя в городе, а то, что было, сильно раздражало. Сильно раздражали люди своим поведением, одеждой, занятиями и тем, о чём они говорили. Через некоторое время Костя понял, что хочет в Москву снова, понял, что он соскучился и тоскует…
В Москве, например, Костя привык подолгу сидеть с приятелями в кофейне, недалеко от библиотеки. Там можно было провести полдня в беседах, новых знакомствах или даже чтении в полглаза. Ему это понравилось, он пристрастился и остро чувствовал нехватку такого способа жизни в своём городе. В тех кафе, которые были на центральной, самой красивой улице города, и в кафе-мороженное на родной набережной всё было не то. Не то. От мебели и посуды, до посетителей и их детей. Про хороший кофе вообще можно было не мечтать.
Но неожиданно для себя Костя открыл, что в гостинице “Пойма” есть лобби бар, и он совершенно доступен не только постояльцам, но и всем осведомленным желающим.
Открытие случилось неожиданно. Просто один его московский приятель передал для Кости несколько свежих специальных технических журналов. Передал он их с каким-то своим знакомым, который прилетел в костин город по делам. Костя и этот знакомый условились встретиться как раз в лобби баре гостиницы. Они встретились, выпили кофе, поболтали, и на Костю опустилось то самое чувство, которое он испытывал в Москве сидя часами напролёт в маленькой кофейне.
Лобби бар появился, конечно, после ремонта. Небольшой такой бар в дальнем углу фойе был сделан, насколько мог оценить Костя, в английском стиле. Пять столиков, стулья и барная стойка тёмного дерева, стены тёмно-зелёного цвета, картинки с паровозами по этим зелёным стенам. Большая кофейная машина с медными боками громко шумела, за столиками сидели люди и читали газеты, перед ними на столиках дымились сигареты в пепельницах, и хорошо пахло кофе и табачным дымом.
