Каори Экуни - Ты сияй, звезда ночная
— Господи, да что рассказывать-то? Мы так часто ссорились…
Она потребовала:
— Расскажи про ваш самый жуткий скандал.
— Про самый жуткий, значит… Кон тогда еще в школе учился, классе в восьмом, наверное, — начинаю. — Одна девочка была по уши в него влюблена, и вот приходит она как-то раз ко мне и просит — помоги! Мы с Коном тогда по соседству жили, буквально дверь в дверь. Мне эту девчонку жалко стало, я и пообещал им устроить свидание. Как же я умолял Кона согласиться… Ну, один раз, единственный, просто погуляй с ней, хоть ради меня! Только — ты же Кона знаешь! Он говорит — нет и еще раз нет, не желаю и не пойду. Короче, ты представляешь. Тут я и говорю — ладно, а если я тоже с вами пойду, тогда как? И вот таким манером удается мне его уломать, с большим трудом. Он, видно, и вправду тогда решил, что мне делать нечего, только тащиться третьим лишним на чье-то свидание. Вот… прихожу, значит, я к ним, с заранее заготовленными извинениями: что-то у меня там такое случилось, простите, ребятки, но я вас пасти никак не смогу. И у Кона сносит крышу. Он бросается ничком, прямо посредине наземного перехода, и отказывается вставать, пока я не поклянусь, что пойду-таки с ними. А вокруг нас — бешеные гудки машин. А несчастная девочка, влюбленная в Кона, — в полном осатанении. Можешь себе представить? Иногда с Коном ох как нелегко дело иметь… И вот сидит он там, прямо на мостовой, и исступленно орет: «Подонок ты! Обещание сдержать — и то не способен! Люди так не поступают!» Я говорю — хорошо, как скажешь, так и будет, только давай уберемся с проезжей части, это тебе не парк, сидеть опасно. Переходим наконец на тротуар, я говорю ему — ладно, я пошел, завтра увидимся. Он на это даже не заорал — зарычал, как зверь, и набросился на меня с кулаками. Я обалдел. Ты понимаешь, он же мальчишка был, совсем ребенок, и вдруг — такая дикая ярость, я его удержать пытаюсь — и не могу… В конце концов у нас самая настоящая драка вышла — мы действительно друг другу морду бить стали. Нас даже в отделение забрали, со всеми вытекающими последствиями. Теперь, когда вспоминаю, понимаю — хуже всего в этой истории досталось той бедной девочке. Она в участке плакала безостановочно.
— Жалко бедняжку. Когда тебе сердце разбивают — всегда хреново, — заметила Секо с неожиданным чувством. — А когда это все случилось, вы, братцы, уже любовниками были?
— Стали сразу после.
— Ого. — Она смотрела прямо перед собой, похоже, погруженная в воспоминания. — Долгая же у вас с Коном история.
Что отвечать на это, я не знал, так что просто откусил от своего бутерброда.
— Знаешь, а я правда люблю Кона, — сказала она внезапно и подлила себе еще безалкогольного шампанского. Подождала, пока я его взболтаю. Неторопливо отхлебнула. — Плохо, что Кон тебе ребенка родить не может, да?
Я чуть на пол не сел. Дара речи лишился — причем довольно-таки надолго. Ударило пониманием, по какому поводу ей моя мамаша звонила.
— Выкинь из головы все, о чем болтала моя мать.
Личико ее окаменело.
— Мне и Мидзухо советовала ребенка родить, когда мы с ней последний раз разговаривали. Сказала — это совершенно естественно. Даже доктор Осьминог — и он туда же! Но он и про замужество слово в слово то же говорил. Какие люди странные… Почему все они заставляют меня рожать ребенка? — Против всех моих ожиданий, Секо не заплакала. — Я бы так хотела, чтоб у нас все оставалось как раньше!
— Так и останется, — сказал я.
— Когда я к маме в гости пришла, она сказала — я просто эгоистка. Сказала, это нечестно по отношению к тебе. И по отношению к ним — тоже.
— Ложь, — сказал я, но Секо уже не слушала.
— Мы дико поругались. Я не захотела оставаться ночевать, вот и вернулась домой. Но тут, часов в девять, твоя мама позвонила. И сразу начала — почему мы не поговорим с доктором Какие насчет искусственного оплодотворения, почему то, почему се… — Лицо Секо сделалось обиженным и растерянным одновременно. — Что с ними творится, с этими людьми? Почему все просто не может оставаться как есть? Нам с тобой так нормально живется!
Что бы ни имела она в виду под «нормально», уверенность, с которой она выдала это заявление, резко заставила меня ощутить себя белым и пушистым.
Секо собрала тарелки.
— Я пойду посплю немножко, — сказала она, поднимаясь. — Слушай, а ты спать не хочешь? Я тебе простыни поглажу…
— И правда, отличная идея! Давай-ка мы оба малость поспим. — Я отнес тарелки в раковину. — Только насчет утюга — не надо, не мучайся. Уже тепло стало.
Гладить простыни — моя чисто зимняя привычка. Ответа я не услышал, поэтому выключил воду и крикнул:
— Простыни гладить не надо, ладно?
Ответа, как и раньше, не было. Я обернулся. Секо по-прежнему стояла в углу кухни.
— Ты что, все время здесь была?
— Ты сказал: гладить простыни — моя обязанность. — Секо говорила с выражением полного отчаяния. — Если простыни будут слишком горячие — подожди, пока остынут. Я помню: ты говорил, ты любишь гладкие, туго натянутые простыни!
— Да, конечно, ты права, — пролепетал я.
А что оставалось делать, раз она пришла в такую ярость? Только согласиться. Личико, целеустремленно-жесткое еще секунду назад, тут же беспомощно сморщилось. Она такая маленькая, бледная, слабенькая… Секо пошла в спальню гладить свои драгоценные простыни. Провожая ее глазами, я четко осознавал: это из-за меня она бьется, из-за меня ее все глубже загоняют в угол. И осознание этого разрывало мне сердце.
Клетка из водяных струй
Я уже сто лет не бывала в парках развлечений. И вот — стою возле кассы у входа, наблюдаю за проходящими мимо семействами, парочками и стайками хихикающих школьниц. По идее Муцуки со мной пойти собирался, но рано утром ему кто-то прислал сообщение на пейджер, пришлось бросать все и сломя голову нестись на работу.
Муцуки — врач-терапевт, так что на пейджер ему сообщения кидают очень редко. В большинстве срочных случаев — автокатастрофы там, перитониты — срочно нужны хирурги. В основном бывает так: запищал его пейджер — значит, состояние кого-то из пациентов резко ухудшилось. А поскольку чаще всего Муцуки работает с престарелыми больными, смысл фразы сводится к тому, что человек умер. Муцуки, когда кто-то из его пациентов умирает, потом сутками как зомби ходит, и аппетит у него тоже пропадает. Ему так плохо, как будто в каждой из смертей этих он лично виноват. И говорит, говорит, как ему стыдно, что не сумел ничем помочь умершему… Чувство профессиональной ответственности в полной красе. А у меня в таких случаях — абсолютно противоположная реакция. Я обвиняю не врача — пациента. Просто подлость — заставлять такого порядочного, доброго человека, как Муцуки, безжалостно себя мучить! Скверно, наверное, с моей стороны — думать так, но ничего с собой поделать не могу. Все равно что вызвать умершего (то есть его дух) на пару очень ласковых слов на школьном дворе после уроков. Хочешь загибаться — загибайся, дело твое. Но Муцуки моего не смей в это втягивать!
Короче, как только мне стало ясно, что у Муцуки ничего не получится, идея прогуляться в парк развлечений сразу же стала терять свою привлекательность. Я тоже хотела отказаться, но Муцуки прямо умолял — не надо! Заявил: это некрасиво, так подставлять Мидзухо, — ну, я в конце концов и согласилась пойти, стою теперь, жду ее. Размышляю — а может, день на свежем воздухе и принесет мне пользу? Может, удастся хоть ненадолго забыть свои неприятности? Мамочка меня в последнее время до белого каления доводит. Мамаша Муцуки, уж коли на то пошло, — тоже. Только вот… я уже начинаю серьезно раскаиваться, что согласилась. Какого черта я вообще тут делаю, возле этой идиотской билетной кассы? Парк развлечений по другую сторону ограды, похоже, раскинулся на весь белый свет гигантской выставкой ярко окрашенной стали. Бравурная музыка, во все стороны несущаяся из динамиков, только ухудшает ситуацию. Все так вымученно, так неестественно!
— Секо-чан! — зовет меня кто-то сзади. Голос из времен строительства египетских пирамид. Оборачиваюсь — мне радостно машет Ханеки! — Давно не виделись, да? — На нем — джинсы и рубашка-поло, на долговязой, худощавой фигуре болтается полосатый пиджак.
Рядом стоит Мидзухо. Вид у нее неловкий, похоже, она не знает, что сказать.
— Мы чисто случайно столкнулись… Я подумала — может, нам всем вместе?..
Ага. Как же! Люди постоянно только тем и занимаются, что в гордом одиночестве таскаются по паркам развлечений!
— Здравствуйте, как поживаете? — вопит Юта. Уж не знаю почему, но приветствия этого сорвиголовы всегда отличает редкостная формальность. Классическая вежливость — вне зависимости от ситуации. Никакого чувства момента. — Здравствуйте, как поживаете? — вопит он еще громче. Совершенно очевидно — не собирается сдаваться, пока я не выжму из себя хоть какой-нибудь ответ. Его невинная самоуверенность действует мне на нервы. Я отвечаю на приветствие, он вцепляется в мою правую руку и крепко стискивает пальцы.
