Иэн Макьюэн - Первая любовь, последнее помазание
— Только завтра ты наденешь красную кепку и отправишься в школу.
В том, как она это произносит — будто всерьез, будто отчитывая, грозя указательным пальцем, — есть что-то невыносимо смешное. Кажется, ничего смешнее я в своей жизни не слышал. Сама мысль, что вместо всех этих летних дел будут только кепка и школа. Мы начинаем хохотать и, кажется, никогда не остановимся. Я отпускаю весла. Наши визг и кудахтанье становятся все громче, потому что нет ветерка, который разнес бы их над водой, воздух неподвижен, и шум накапливается в лодке. Стоит нам столкнуться взглядами, как накатывает новый приступ, сильнее и громче предыдущего, пока не начинает болеть в боках, и больше всего на свете я хочу перестать. Элис принимается плакать: ей непонятно, что происходит, а нам от этого еще смешнее. Дженни свешивается за борт, чтобы не смотреть на меня. Ее смех делается плотнее и суше, короткие сдавленные фырчки, точно кусочки камня, рвутся из горла. Ее большое розовое лицо и большие розовые руки трясутся от натуги заглотнуть воздух, но он продолжает вырываться из нее по каменным кусочкам. Она перегибается обратно в лодку. Рот растянут в улыбке, но в глазах испуг и напряжение. Она падает на колени, держась за живот от смеха, и сбивает с ног Элис. Лодка переворачивается. Она переворачивается, потому что Дженни валится на бок, потому что Дженни большая, а лодка маленькая. Все происходит быстро, щелкает, как затвор объектива на моем фотоаппарате, и вот я на темно-зеленом дне, упираюсь в холодный мягкий ил тыльной стороной ладони и чувствую водоросли у себя на лице. По-прежнему слышу смех — каменные капли, оседающие сквозь толщу воды на дно. Но когда отталкиваюсь и плыву к поверхности, рядом никого нет. Я выныриваю, и на реке тьма. Долго был под водой. Что-то касается головы, и я догадываюсь, что нахожусь под перевернутой лодкой. Подныриваю и выплываю с другой стороны. Долго восстанавливаю дыхание. Оплываю лодку вокруг, выкрикивая имена Дженни и Элис. Опускаю рот в воду и выкрикиваю их имена. Но никто не отвечает, на поверхности гладь. Я один на реке. Уцепившись за край лодки, жду, когда они появятся. Долго жду, и течение относит меня и лодку, и смех продолжает звучать в голове, и на воде желтые отблески от готовящегося к закату солнца. Время от времени крупная дрожь пробегает по ногам и спине, но в основном я спокоен, держусь за зеленое днище, и в голове пустота, то есть вообще ничего, гляжу на реку, жду, когда Дженни и Элис вынырнут, а желтые отблески пропадут. Я проплываю мимо того места, где старик удил рыбу, и кажется, что это было очень давно. Старика больше нет, а на месте, где он стоял, валяется бумажный пакет. Я так устаю, что закрываю глаза и вижу себя дома, в постели, за окном зима, и мама заглядывает в комнату пожелать спокойной ночи. Она выключает свет, и я соскальзываю с лодки в реку. Потом, очнувшись, зову Дженни и Элис и смотрю на реку, и глаза закрываются, и мама заглядывает в комнату, желает спокойной ночи, гасит свет, и я опять под водой. Так продолжается долго, и я переспаю звать Дженни и Элис, а просто держусь за днише и плыву, и течение меня несет. Вижу место на берегу, которое когда-то было хорошо мне знакомо. Узкая полоска песка, склон, поросший травой, мостки. Желтые отблески растворяются в реке, и я отпускаю лодку. Ее несет дальше, к Лондону, а я медленно плыву по черной воде к мосткам.
Факер в театре
Пол был немыт, задники недокрашены, и много голых людей на сиене под прожекторами, чтобы не мерзли и чтобы пыль красиво висела в воздухе. Сесть было не на что, и они униженно перетаптывались. Ни руки в карманы спрятать, ни сигарету закурить.
— Ты в первый раз?
Все в первый раз, но только режиссер знал об этом. Друзья обменивались фразами, тихими и обрывочными. Остальные молчали. С чего начинают разговор голые незнакомцы? Никто не знал. Мужчины-профессионалы (по профессиональной привычке) разглядывали друг друга по частям; все остальные (знакомые знакомых режиссера, пришедшие подработать) тайком косились на женщин. Джазмин прокричал с задних рядов партера, где он беседовал с художником по костюмам (прокричал с уэльской манерностью, присущей кокни):
— Все подрочили, мальчики? Умнички.- (Никто не ответил.) — У кого встанет, удаляю без предупреждения. У нас приличное шоу.
Несколько женщин прыснули, мужчины-непрофессионалы отступили в тень, двое рабочих вынесли на сцену свернутый рулоном ковер.
— Поберегись, — сказали они, и все почувствовали себя еще более голо, чем раньше.
Мужчина в широкополой шляпе цвета хаки и белой рубашке настраивал магнитофон в оркестровой яме. Мотал с ухмылкой кассету. Готовились к сцене соития.
— Фонограмму, Джек! — сказал ему Джазмин. — Пусть сначала послушают.
Четыре больших динамика, укрьггься негде.
Вам твердили, что втайне свершается половой акт,
А я говорю: как бы не та-ак!
Наше народонаселение
Имеет право на открытое, прямое, великое совокупление.
Фоном, нарастая, шли скрипки и военный оркестр, и вслед за куплетом начинался ликующий двухтактный марш с тромбонами, малыми барабанами и глокеншпилем. Джазмин подошел по проходу к сцене:
— Это ваш аккомпанемент, ребятки. Музыка — заебись.
Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Марш был написан им.
— Где Дейл? Дейл попрошу.
Из темноты выступила хореограф. На ней был стильный плащ, стянутый широким ремнем посередине. Узкая талия, темные очки и тугой пучок на макушке. При ходьбе она становилась похожа на ножницы. Не оборачиваясь, Джазмин обратился к мужчине, который собирался выскользнуть в дверь в глубине зала.
— Достань мне те парики, Гарри, душка. Достань хоть из-под земли. Не будет париков, не будет Гарри.
Джазмин уселся в первом ряду. Ладони домиком, ногу на ногу. Дейл поднялась на сцену. Встала в центре большого ковра, разложенного на полу, уперла в бок руку. Сказала:
— Девочки на корточки клином по пять с каждой стороны.
Она показала, где должна быть вершина, развела руками. Девочки присели у ее ног, и она стала их выравнивать, распространяя запах мускуса. Сделала клин глубоким, мелким, затем в форме подковы, затем полумесяца и снова мелким.
— Так хорошо, Дейл, — сказат Джазмин.
Своим острием (V) клин был направлен в глубь сцены. Дейл поменяла девушку в верхней точке на девушку с одного из краев. Она ничего не объяснила, просто взяла обеих под локоть и перетащила с одного места на другое. Они не видели ее глаз под очками и не всегда понимали, что должны делать. Одного за другим она подвела к каждой женщине по мужчине и, надавив на плечи, усадила напротив. Обойдя пары, соединила им ноги, выпрямила спины, закрепила в нужном положении головы и показала, как сцепиться руками. Джазмин закурил. На ковре, принесенном из вестибюля, десять пар образовывали клин.
Наконец Дейл сказала:
— По хлопку начинайте раскачиваться взад — вперед. Я буду задавать ритм.
Они задвигались как дети, играющие в качку на корабле. Режиссер отошел в глубь зала.
— Мне кажется, их надо сажать плотнее, дарлинг, иначе отсюда не разобрать.
Дейл сдвинула пары ближе. Теперь во время движения они почти соприкасались лобками. Оказалось непросто попадать в такт. Надо было практиковаться. Одна пара завалилась на бок, и девушка стукнулась головой об пол. Она потерла ушиб. Дейл подошла к ней и тоже потерла ее ушиб. Потом вернула пару в исходное положение. Джазмин подбежал по проходу.
— Попробуем с музыкой. Прошу, Джек. И помните, ребятки, после куплета работаем на два такта.
Вам твердили, что втайне свершается половой акт…
«Ребятки» задвигались, а Дейл забила в ладоши. Раз, два, три, четыре. Джазмин стоял в проходе посреди зала, скрестив руки. Потом расцепил их и закричал:
— Стоп. Достаточно.
Вдруг стало очень тихо. Пары, замерев, пялились в темноту, ослепленные светом. Джазмин медленно сошел по ступенькам и, приблизившись к сцене, сдержанно произнес:
— Знаю — трудно, но все-таки постарайтесь изобразить, что вам это занятие доставляет удовольствие. — Он повысил голос — Некоторым, кстати, доставляет. Половой акт все-таки, а не похороны. — Он понизил голос. — Давайте снова, и пободрее. Прошу, Джек.
Дейл выровняла пары, выбившиеся из строя, а режиссер снова поднялся по ступенькам. Было лучше, на этот раз, несомненно, лучше. Дейл подошла к Джазмину, не отрывая взгляда от сцены. Он опустил руку ей на плечо и улыбнулся, отразившись в очках.
— Дарлинг, получится. Все получится.
— Вон те двое с краю вообще отлично, — сказала Дейл. — Все бы так двигались, и я могла бы плевать в потолок.
Имеет право на открытое, прямое, великое совокупление.
Дейл захлопала, чтобы помочь им подстроиться под изменившийся ритм. Джазмин сел в первом ряду и закурил. Потом крикнул, обращаясь к Дейл:
— Те двое с краю…
