Елена Колядина - Под мостом из карамели
– Ухожу из «Пилава»! – мятежно крикнула она, швырнув ботинки к дверям, и сунула бабушке марципанового младенца морковного цвета. – Хочу последний день доработать – и все!
Папа победоносно отложил планшетник и водрузил расслабленные ноги в кожаных шлепанцах – вечером он заезжал на массаж тела горячими камнями, – на приземистый кофейный стол.
– Какая прелесть! – затянула бабушка, уложив бесполого глазурного младенца со срезанным для устойчивости животом, на свою артрозную руку, намазанную питательным кремом. – Сама сделала?
– Какая там прелесть, для прикола взяла, – отмахнулась Лета и возбужденно вытащила из рюкзака коробочку с термощупом. – Я сегодня познакомилась с чемпионкой кубка мира по кондитерскому искусству, она сказала – у меня несомненный талант! Велела увольняться и переходить к ней! Будем готовиться к чемпионату! В команде три человека, кондитер, мастер по шоколаду, по льду, а я буду – мастер по карамели! Еще съемки в «Адской кухне»!
– Что за чемпионат? – торжествуя, уточнил папа.
– Не помню, открытый какой-то!
– Большой шлем! – переложив ноги одна на другую, придумал папа. – А «Адская кухня» – это ведь международное телешоу?
– Ага, международное.
– Теперь вы у нас все утрётесь! – кровожадно сообщил папа, извлек из стола кедровый футляр с доминиканской сигарой, эффектным движением отрезал кончик и картинно зажал тёмно-коричневую скрутку в зубах.
С раннего воскресного утра, водрузив на раскладной стол посреди кухни старую электроплитку, на защиту новой многопрограммной плиты с автоматическим поджигом бабушка встала грудью, Лета колдовала с температурами нагрева и присадками. Она вскидывала кипящий сироп пучками летящих паутин, тянула и закручивала металлическим гребнем, пыталась наполнить густыми пузырьками, цветными кристаллами, воздушной сеткой или сделать пустотелым. Она ела бабушкины голубцы прямо над ноутбуком, качая сайты о венецианских стеклодувах и швейцарских гласиерах – довольный папа перевёл ей с итальянского текст об авантюрном стекле, а после обеда собралась в государственную картинную галерею. Папа и бабушка безмолвно скрещивали взгляды, боясь вспугнуть удачу – ребенок мог хлопнуть дверью и вместо похода в очаг прекрасного пойти напиться в притон ужасного, как два года назад. Причем тогда марш протеста вспыхнул в ответ на похвалу, поскольку та показалась девочке лицемерной.
В галерее, по залам которой Лета не раз сердито вышагивала вслед за папой, тащившим дочь под уздцы, она уверенно прошла по переходам и лестницам и остановилась в группе экскурсантов, толпившихся перед картиной «Лунная ночь над Днепром».
– Сверкающий серебристо-зеленоватый диск луны залил своим таинственным фосфоресцирующим светом погружённую в ночную тишину землю, – декламировала экскурсовод. – Свет был так силён, что зрители пытались заглянуть за полотно, чтобы найти там фонарь или лампу.
Экскурсанты засмеялись над глупостью зрителей.
– Но лампы не оказывалось, – подтвердила экскурсовод. – Тогда пошли слухи о каких-то загадочных красках и странных художественных приемах мастера, его пытались уличить в магии, обвинить в оптических фокусах и даже связях с нечистой силой.
Лета так долго стояла перед картиной одна и так пристально вглядывалась в отливающий перламутром лунный свет, что дежурная встала со стула и, заложив руки за копчик, несколько раз прошлась за спиной посетительницы отвратительно юного возраста и в подозрительно террористических ботинках.
– Представляете, экскурсовод сказала, художник мог быть связан с нечистой силой, – со смехом сообщила Лета дома за ужином. – Жесть!
– Как знать, – не согласился папа, у которого были свои счёты с ведьмами. – В чистом поле пляшут бесы, мутно светится луна…
– Я не смотрю сериал «Зачарованные», – гордо сказала Лета.
– Это не сериал, это поэт, ставший жертвой бешенства своей жены, детка.
– Я не смотрю НТВ.
– Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают.
– Мракобесие, – в воспитательных целях заявила бабушка. – При чем здесь нечистая сила? Мастерство и неустанный труд – вот что является главной движущей силой… Кому еще картошечки?
Лета принялась чистить мандарин – завтра предстояло объявить шефу об увольнении.
«Отымеет», – мрачно подумала Лета.
– Как увольняешься?! – гаркнул шеф, швырнув ложку в заросшую черной окалиной сковороду. Он утёрся пегой тряпкой, служившей полотенцем, прихваткой и шейным платком. – Когда?
– С завтрашнего дня хотелось бы, – замирая, произнесла Лета.
– Сегодня – последний день?! Ну, суки, ведь корпоративы праздничные сплошняком! Кто работать-то будет?!
Лета на всякий случай поискала глазами молоток для отбивания мяса и тревожно приметила, где лежит скалка.
– Куда переманили?! – иступлялся шеф. – В сетевой?
– Нет, я не в ресторан… Я карамелью буду заниматься, – слабо сказала Лета, чувствовавшая вину за то, что бросала учителя, научившего её готовить домашний куриный бульон из китайского порошка и адаптированные гарниры.
При слове «карамель» шеф внезапно, со вспышкой сигнальной ракеты перед глазами, вспомнил о задумке открыть в товариществе с прозрачной помощницей, оказавшейся феей десертов, собственную кондитерскую с цехом и бутиком тортов и пирожных. Он ведь в выходные даже набросал бизнес-план, по которому легко выходили двести тысяч в неделю, так неожиданно полыхнувшие темным пламенем. Досада на трудности с предстоящими рождественскими корпоративами в одиночку, без подмастерья, тяжело, как в тестомесилке, провернулась в голове и закипела густой обидой – рушилась мечта, сулившая своё дело и хорошие деньги. Кто-то ведь в этом виноват?! Шеф прошёл сквозь толпу уволившихся помощников и, набычившись, остановился перед появившимся из угрюмого скалистого ущелья абреком с рыжей, словно покрашенной хной, щетиной.
– Слушай, Новикова, у тебя здесь, наверняка, зарплата хреновая? Сколько тебе хозяин, козёл горный, положил? – яростно взвалив на плечо гранатомёт ближнего боя, заорал шеф.
В кухне загрохотало.
Лета отступила к кастрюлям и потрясла головой, заранее отрицая недовольство заработком, как причиной увольнения.
– Пятнадцать положил. Но не в этом дело.
– Пятнадцать?! На руки, значит, двенадцать. Ну сука же немытая азиатская! А управляющий, что, не знает? Он все ж таки наш человек, славянская рожа, должен за своих стоять.
Лета равнодушно пожала плечами.
– Клоп одесский, ресторатор хренов, всё бы своё брюхо набивал! Нас, русских людей, в нашей же стране обложили, и имеют за копейки!
Под ногами Леты взрывались петарды.
– Гниль-хурма арыкская! – шеф перебирал плавильный котел ресторана.
– Я не из-за денег увольняюсь, – поспешно заверила Лета.
Шеф скинул гранатомет, потёр плечо, бросил взгляд на часы над раздаточным окном и выхватил из морозильника розово загремевший пакет. – Креветки маринуй!
Лета переступила к столу, схватила с полки приправ бутылочку с соевым соусом и принялась вытряхивать кровянистую струйку в миску.
По тому, как яростно шеф выяснял её должностной оклад, Лета заподозрила, что он его знал. Да, очень хорошо знал, и просто выжидал в молчаливом и полном ненависти сговоре с врагами русского народа, как долго помощница согласится горбатиться на черножопых за эти деньги. Но шеф ошибался, Лету не раздражал цвет жопы, не обижали пятнадцать тысяч, как не интересовали и будущие пятьдесят – по своему экономическому недоразвитию и прискорбному небрежению законами рынка она упрямо верила, что деньги в жизни не самое главное.
– Я не из-за денег, – снова сообщила Лета. – Что деньги? На них дружбу не купить.
– Зато можно продать.
– Я вас не продавала, – дрожащим голосом произнесла Лета.
Шеф посмотрел на хрупкое, как яичная скорлупа, льняное тело, с досадой пробормотал: «Тупая», и почувствовал, как левый карман поварских брюк распирает желание.
У шефа была молодая фитнес-жена – подкопчённая в солярии, с упругими смоквами, попой, как взбитый из дюжины яиц омлет, любившая после винных девичников взахлёб целовать джойстик мужа. Но сейчас он захотел невесомые груди с белесыми сосками – млечные, дрожащие, тёплые и странно сладкие, как парное овечье молоко. Он мог бы отыметь её прямо сейчас, эту тощенькую уховёртку в байкерских ботинках. Она тоже хочет, но ломается, делает вид, что на первом свидании не даст. Шеф прошёлся взглядом по ложбинке, тонким перепончатым лопаткам, он видел – в скрытых местах узкого тела таятся загадочные татуировки. Маленькая твердая креветка с иероглифами на крошечных, как луковицы, ягодицах.
