Агата Кристи - Роза и тис
– Мне кажется, наши чудесные парни не должны скромничать, – продолжала она. – Все их замечательные дела Должны быть известны. Мужчины так немногословны! По-моему, это просто долг женщин – рассказывать об их подвигах, чтобы все знали. Мистер Уилбрехэм, наш теперешний депутат, знаете ли, всю войну просидел в своем кабинете!
Полагаю, Джону Гэбриэлу ее рассуждения пришлись бы по душе, но мне, как я уже говорил, миссис Карслейк не нравилась. Она бурно изливала свои чувства, но ее маленькие темные глазки смотрели недоброжелательно и настороженно.
– Жаль, не правда ли, что мистер Норрис – коммунист? – вдруг заявила она.
– В семье не без урода!
– У коммунистов такие ужасные идеи. Они нападают на собственность!
– Не только на собственность, – сказал я. – В движении Сопротивления во Франции – в основном коммунисты.
Обескураженная миссис Карслейк поспешила ретироваться.
У миссис Бигэм Чартерно, явившейся за какими-то брошюрами для распространения, было свое мнение по поводу происшествия в гавани.
– Все же, должно быть, этот Гэбриэл хороших кровей, – заявила она.
– Вы так думаете?
– Уверена.
– Его отец был водопроводчиком.
Миссис Бигэм Чартерис все-таки взяла этот барьер.
– Что-то подобное я подозревала. Однако там все-таки наверняка была хорошая кровь. Может быть, давно, несколько поколений назад.
Она немного помолчала.
– Надо бы почаще приглашать его в замок. Я поговорю с Эделейд. К сожалению, порой она так держится, что иные просто теряются. У нас дома Гэбриэлу просто не удается показать себя в лучшем свете. Хотя лично у меня с ним добрые отношения.
– Похоже, он здесь довольно популярен, – заметил я.
– Да, дела у него, пожалуй, идут неплохо. В общем, это хороший выбор. Партия нуждается в обновлении...
Нужна свежая кровь... очень нужна. Знаете, – помолчав вдруг сказала миссис Чартерис, – может быть, он будущий Дизраэли.
– Вы полагаете, он далеко пойдет?
– Думаю, он сможет достичь вершины. В нем есть жизненная сила.
Мнение леди Сент-Лу о происшествии в гавани, сообщила побывавшая в замке Тереза:
– «Гм!» – сказала леди. «Разумеется, он сделал это с оглядкой на галерку!»
Понятно, почему Гэбриэл называл леди Сент-Лу не иначе, как старой ведьмой.
Глава 8
Стояла прекрасная погода. Я проводил много времени на солнечной террасе, куда вывозили мою каталку. Вдоль террасы тянулись кусты роз, а в одном ее конце поднимался старый-престарый тис. Отсюда мне было видно море и зубчатые стены замка Сент-Лу. Иногда я даже видел, как Изабелла шла через поля из замка в Полнорт-хаус.
У нее вошло в привычку часто приходить к нам. Иногда она приходила одна, иногда с собаками. Улыбнувшись и поздоровавшись, Изабелла садилась на большую резную каменную скамью около моей каталки.
Это была странная дружба. Именно дружба. Не доброта и сочувствие к инвалиду, не жалость или сострадание. С моей точки зрения, это было нечто намного лучшее. Просто мое общество было приятно Изабелле, и она приходила и подолгу сидела в саду подле меня, она делала это с естественностью и непосредственностью животного.
Если мы разговаривали, то чаще всего о том, что видели перед собой: о необычной форме облака, о свете над морем, о птицах...
Именно птица открыла мне еще одну грань в характере Изабеллы. Птица была мертвая. Она, видимо, ударилась головкой об оконное стекло гостиной и теперь лежала на траве под окном: окоченевшие ножки трогательно торчали кверху, ясные глазки были затянуты пленкой.
Изабелла увидела ее первой. Ужас в ее голосе заставил меня вздрогнуть.
– Посмотрите! Птица... мертвая!..
Панические нотки в голосе девушки поразили меня.
Она чем-то была похожа на испуганную лошадь; напряженные губы дрожали.
– Поднимите ее, – попросил я.
Изабелла исступленно затрясла головой.
– Не могу...
– Вам неприятно прикасаться к птицам? – спросил я, зная, что некоторым людям такое свойственно.
– Я не могу прикоснуться ни к чему мертвому.
Я удивленно смотрел на нее.
– Я боюсь смерти, – сказала Изабелла. – Ужасно боюсь! Не могу даже подумать о чем-нибудь мертвом. Наверное, потому, что это напоминает – что когда-нибудь я тоже умру.
– Все мы когда-нибудь умрем, – заметил я, думая в этот момент о том, что лежало у меня под рукой.
– Разве вас это не тревожит? Ведь это ужасно! Постоянно думать, что впереди смерть... и все время приближается. И однажды... – красивые стройные руки Изабеллы в драматическом, не свойственном ей жесте прижались к груди, – однажды придет конец... конец жизни!
– Вы странная девушка. Изабелла. Я никогда бы не подумал, что вы это так воспринимаете.
– Счастье, что я не родилась мальчиком, – с горечью сказала она. – В случае войны мне пришлось бы стать солдатом, и я опозорила бы семью: убежала или еще что-нибудь в таком роде. Да, – произнесла она тихо, ужасно быть трусом...
Я засмеялся, но смех прозвучал как-то неуверенно.
– Не думаю, что в трудный момент вы бы струсили.
Большинство людей, по-моему, просто боятся оказаться трусами.
– А вы боялись?
– О Господи, конечно!
– Но когда пришлось... все было в порядке?
Я мысленно обратился к тому моменту напряженного ожидания в темноте... ожидания атаки... сосущее чувство тошноты под ложечкой.
– Нет! – признался я. – Не сказал бы, что все было в порядке. Но я понял, что более или менее справлюсь. Что смогу принять конец не хуже, чем другие. Видите ли, через какое-то время начинаешь чувствовать, что не ты остановишь пулю, а кто-то другой.
– Как вы думаете, у майора Гэбриэла было такое же чувство?
Я воздал Джону Гэбриэлу должное.
– Мне кажется, – сказал я, – что Гэбриэл – один из тех редких и счастливых людей, которым чувство страха просто неведомо.
– Да, я тоже так думаю, – сказала Изабелла. Выражение лица было у нее странное.
Я спросил, всегда ли она боялась смерти. Может быть, этому способствовал какой-нибудь шок.
Она покачала головой.
– Не думаю. Правда, мой отец был убит еще до моего рождения, так что не знаю, могло ли это повлиять...
– Очень возможно.
Изабелла нахмурилась. Ее мысли были в прошлом.
– Когда мне было лет пять, умерла моя канарейка.
Накануне вечером она была здорова, а наутро лежала в клетке, вытянув застывшие ножки... как эта птичка. Я взяла канарейку в руку. – Изабелла вздрогнула; она с трудом подбирала слова. – Птичка была холодная... Она... она уже была не настоящая... не видела... не слышала... не чувствовала – ее не было!
Взглянув на меня, она вдруг трогательно, почти жалобно спросила:
– Разве вам не кажется ужасным, что мы должны умереть?
Не знаю, что я должен был сказать. Но вместо обдуманного ответа у меня вырвалась правда... моя личная правда:
– Иногда... это единственное, чего ждет человек.
Она с недоумением смотрела на меня.
– Я не понимаю...
– В самом деле? – с горечью спросил я. – Посмотрите хорошенько. Изабелла! Как вы думаете, что это за жизнь?
Вас моют, одевают, поднимают каждое утро, как ребенка, перетаскивают, как мешок с углем... Безжизненный ненужный обрубок, лежащий на солнце... Он ничего не может, у него нет будущего, ему не на что надеяться...
Если бы я был сломанным стулом, меня выбросили бы на свалку, но я человек – и меня одевают, прикрывают изуродованное тело пледом и укладывают на солнышке!
Глаза Изабеллы широко раскрылись, в них было замешательство и вопрос. Впервые эти глаза смотрели не на что-то за моей спиной, а прямо на меня, взгляд сосредоточился на мне, но и сейчас она словно не видела, ничего не понимала.
– Но... как бы то ни было, вы – на солнце. Вы живы. Хотя могли погибнуть.
– Вполне. Господи! Неужели вы не понимаете? Мне жаль, что я остался жив!
Нет, она не понимала... Я говорил на непонятном ей языке.
– Вам, – робко спросила она, – вам... все время очень больно?
– Время от времени я испытываю сильную боль, но дело ведь не в этом. Можете вы понять, что мне не для чего жить?
– Но... я знаю, что я глупа... но разве обязательно жить для чего-то? Разве нельзя просто жить?
У меня дух захватило от такого вопроса.
В этот момент я повернулся, вернее, попытался повернуться на каталке; из-за неловкого движения выронил пузырек с надписью «аспирин», который я постоянно держал при себе. Он упал, пробка открылась, и таблетки рассыпались по траве.
Я резко вскрикнул, и сам услышал свой голос, неестественный, истеричный:
– Не дайте им потеряться! О, соберите их... найдите!.. Они не должны потеряться!
Изабелла наклонилась, ловко и быстро собирая таблетки. Повернув голову, я увидел подходившую к нам Терезу и, почти всхлипывая, прошептал:
– Тереза идет!..
И тут, к моему удивлению, Изабелла сделала нечто такое, чего я от нее никак не ожидал. Быстрым и в то же время несуетливым жестом она сняла с шеи цветной шарф, который дополнял ее летний наряд, и он плавно опустился на траву, закрыв разбросанные таблетки... Негромко, спокойным голосом она произнесла:
