Януш Леон Вишневский - Триптих. Одиночество в Сети
1. Я жила бы в страхе.
Я постоянно боялась бы, что кто-нибудь обнаружит, как много у тебя общего с Якубом, и захочет тебя отнять. И что какой-нибудь Ей это в конце концов удастся.
2. Не позволила бы тебе больше писать книги.
Так заняла бы тебя собой, что ты не захотел бы «терять время» на бегство в другие миры. Я бы сделала все, чтобы ты рассказывал — ТОЛЬКО МНЕ — все свои книги, которые собираешься написать.
3. Я бы научилась быть Натальей, Дженнифер, сестрой Анастазией и Ею одновременно.
4. Я бы научилась делать компоты, соки, пюре и выпечку.
Все из ананасов.
Если бы я была твоей женщиной, а ты написал бы еще одну такую книгу, я бросила бы тебя…
Люцина (e-mail: [email protected])Сходства. Те же самые инициалы (JL), то же множество ученых званий перед фамилией, тоже собственная интернет-страница, а на ней даже тот же самый жизненный лозунг: «Боже, помоги мне быть таким, каким считает меня моя собака». Кое для кого это является свидетельством моей мегаломании.
Уважаемый пан Януш.
Буду с вами искренним и скажу, что ваше повествование меня удивило. Трудно было не увидеть в герое вашей персоны. Его притягивающий женщин магнит в виде умного мозга. По прочтении этой книги делаю вывод, что вы занимаетесь самолюбованием. Может быть, вам не хватает зрителей и этой книгой вы хвалитесь, какой вы есть?
Я с вами до конца откровенный. Не сердитесь за это. Обещаю, что прочту очередное ваше сочинение. Чтение — моя страсть. Вторая страсть — летать. Так сложилось, что эти мои хобби я могу соединить вместе. Читаю на работе… Я — пилот. А сейчас и я похвалюсь: читал вашу книгу во время полета над Луизианой.[42]
С уважением,
Томек Цыбарт (e-mail: [email protected])«Одиночество…» — похвала мозгу. Это так. Если герой сумел «примагнитить» своим мозгом женщин, то книга становится, полагаю, похвалой не Дон Жуану, а женственности. Поэтому вывод, что, работая над книгой, я «занимался самолюбованием», на километры расходится с истиной. В жизни я, как правило, избегаю выходить на сцену. Поскольку панически боюсь, что может выясниться, как мало я пока знаю. Несмотря на это, отправитель этого мейла прав: мне не хватает «зрителей». Для того чтобы чувствовать себя реализовавшимся в жизни, мне и раньше, и сейчас нужны «зрители». Мой зрительный зал. Тот, в котором сидят три человека. Признаюсь, что все три — женщины.
Прав отправитель приведенного мейла, когда отмечает аналогию героя с моей персоной. Наверняка, если бы не я написал этот роман, то вполне мог бы поверить или хотя бы заподозрить, что Якуб — это alter ego автора.
Но это НЕПРАВДА.
Такой же неистинный, ненастоящий и Якуб Л. Сегодня, по прошествии четырех с лишним лет (я начал писать «Одиночество…» в одно ноябрьское воскресенье 1998 года), я знаю, что слишком слабая маскировка аналогий и сходства — обычная ошибка дебютанта. Единственным моим оправданием может быть то, что книга писалась без мысли о публикации. Она должна была оставаться «вордовским» файлом на жестком диске моего компьютера во Франкфурте-на-Майне и никогда не покидать своей электронной полки. В силу стечения обстоятельств ее судьба сложилась иначе.
Использование в сюжете «Одиночества…» событий, характеристик и символов из моей жизни я считаю сегодня большой ошибкой: это могло больно задеть кого-то.
С другой стороны, меня оправдывает то, что своеобразный автобиографизм — искушение, перед которым не устояли многие авторы. Особенно в первых книгах. В одном из интервью Уортон сказал, что «на основании собственной биографии можно создать бесконечное количество историй». Не обязательно имевших место, добавлю я. Отождествление автора с главным героем такой книги, как «Одиночество…», склоняет кое-кого к выводу, что я веду своего рода игру.
Нехорошая игра. Опасная. Эдакое коварное овладение эмоциями читателя. Только запах свежесваренного кофе указывает на стол, где из-под кипы наваленных бумаг виднеется клавиатура. Буквы складываются в слова, слова — в предложения, а предложения — в одиночество автора. В долгие недели, месяцы, годы. Мой свободный выбор. Мир писателя, исследованный в абсолютно реальной лаборатории. И я задаюсь вопросом: удалось ли Вас изучить? Думаю, что нет. В противном случае я не вывел бы свои мысли на экран монитора. Не последовал бы за ними по ходу серьезных размышлений. Я читал Вас с профессиональной точки зрения. А как иначе! Я готов даже признать это удачным коммерческим проектом. Лишь между строк я улавливаю замысел и восхищаюсь писательской миссией, о которой затрудняюсь рассказать. А может, просто не хочется столько слов складывать. Я идентифицирую себя с этой миссией, потому что она нравится мне. Писателя обязательно надо исследовать. И Вы частично поддаетесь этому. Хитрым образом, и думаю, что полностью контролируемым. Наверное, это хорошо, потому что частичку себя мы обязаны оставить. Миллион лет тому назад я хотел писать… Сегодня пишу… Хочу поблагодарить. Это следует сделать. Чтобы во множестве придуманных миров не забывать о людях, которые их создают. Приятно будет перечитать Вас. А нехорошая игра? Что ж, мы с давних пор в нее играем…
Наилучшие пожелания.
Дарек Демен (e-mail: [email protected])Другие шли дальше, утверждая, что «Одиночество…» — это своего рода эмоциональный эксгибиционизм.
Даже и не знаю, то ли восхищаться Вами за столь смелое раскрытие перед всеми своего «я», то ли потрясенно наблюдать, что можно представить свои чувства в книге, сделать из них интернет-страницу и еще всем этим растрогать всех вокруг.
Какую часть эмоций Вы оставили себе?
(e-mail: [email protected])Повествование словом, красками, звуками (композиторы более анонимны) о чувствах — это, по-моему, всегда «раскрытие своего „я“» и само по себе не является заслуживающим восхищения актом геройства. Если бы дело обстояло иначе, то роздали бы гораздо больше орденов и медалей за героизм поэтам, а не генералам. Важны лишь границы интимности. Даже такие эксгибиционисты, как Буковски или Набоков, не нарушили этих границ в своем творчестве. А если и заявляли противоположное, то делали это из чистого кокетства. Эксцентричный Сальвадор Дали также не считал, что он переходит границы интимности, добавляя свою сперму в краски, которыми писал картины. Он лишь «считал, что благодаря ей цвета набирают мягкости и становятся исключительно насыщенными». Хемингуэй пил больше, чем все герои его книг вместе взятые. Оруэлл, автор «1984» и «Скотного двора», ярый поборник демократии и ненавистный диктаторам противник тоталитаризма, был тайным информатором служб безопасности.
