Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё
Лёлька, только не засыпай опять!
Будь со мной. Не можешь говорить — не говори. Улыбайся просто. Хоть иногда. Как это одна ты умеешь…
Я уже снова сильный. Уже. Снова.
Ты видишь? Слышишь, Лёлька?
— Пой… да… слышу…
Ко мне, мой младенец,
в дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут
играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять.
Хрен этому царю, а не тебя! Не отдам я ему тебя, девочка моя, доченька моя! Зря, что ли, мы тут целый год? И день целый уже с ночью? Зря? Хрена ему!..
Родимый,
лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из тёмных ветвей.
О нет, всё спокойно в ночной глубине:
То вётлы седые стоят в стороне.
Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой.
Ты моя, моя ты, и никому… Я всю жизнь тебя… Всю жизнь… Нет тут никаких царей, чтоб тебя у меня…
Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать.
Щас, Лёльк! щас… идём уже… совсем немножко осталось песенки нашей… А когда придём, я её тебе каждый день петь буду… По сто раз на дню… Пока сама не взмолишься: эй, кобзон, смени пластинку!.. Ну-ка? Так теплей? Вооооот!..
Щас, последние строчки, щас…
Ездок оробелый не скачет, летит,
Младенец тоскует, младенец кричит,
Ездок подгоняет, ездок доскакал…
ЛЁЛЯЯЯЯЯЯЯ! Ну не умирай!..
Она ещё дышала, но уже еле-еле…
Сказать взял и понёс — нет: сгрёб и полез вверх по откосу. Туда, где клёны…
Тёплая… она ещё тёплая… да чего тёплая — горячая! жар у неё… А раз жар, значит, жива. Значит, воюет. А если воюет, победим. Ты ведь всё это время была в тыщу раз сильнее меня. И всегда будешь сильнее. Ох, какой же всё-таки длинный склон-то, малыша, давай помогай… можешь-можешь… чего тут не мочь? Ошибался Дед: не только правда в тебе. И сила в тебе же. И не за правдой твоей Тимка приходил, а за силой. Он это тоже понял. Вернее, он это раньше понял, а я вот только теперь начинаю. И ты мне давай не расслабляйся. Я вот щас окончательно выдохнусь — и тогда ты меня потянешь, как обещала, помнишь? Обещала-обещала… Прямо за шкирку. Потому что когда ты увидишь, что я больше не могу, тебе же ничего не останется, кроме как меня, дурака, самой переть, правда ведь? Да мне, дураку, раньше ещё надо было скопытиться — чтобы ты очухалась, взяла себя в руки и… не засыпай только, Лёленька! Не спи, роднуль, слышишь?.. если правда любишь меня, то не спи. Не спи, и всё тут!
Спать-то и я вон как хочу… но лезу же. Смотри: вот: вот я как, смотри… ух я у тебя и молодец… давай только наверх выберемся, а там уж и поспим часок-другой, ты не молчи, моя хорошая, скажи что-нибудь…
— Я… тут… — просипела она.
— А я вижу! Конечно тут! А где ж тебе ещё-то? Нет, ну что это за гора-то какая, зараза?.. Знаешь, я, когда маленький был, и когда приходилось чего-нибудь ждать — я считать начинал. Понимаешь?.. Это меня бабуля приучила… Раз болел, вот как ты щас, ну и — горчичники мне… а они, сволочи так щиплют — мочи нет… Ну я и хнычу, конечно, а она: сынонька, а давай-ка считай! до ста считай!.. Мне года четыре было, но я — веришь? — уже умел… Короче, лежу я горчичниками облепленный, укутанный, один нос наружу, и считаю — вслух: раз, два, три, четыре… и бабуля со мной вместе: одиннадцать, двенадцать… а сама поглаживает и приговаривает: ну вот и хорошо, вот и умничка… И только я до семидесяти где-нибудь доберусь, а она: батюшки! а двадцать шесть-то пропустил!.. и я, главное, верю, и невозможно расстраиваюсь… как же, мол, это? могу ведь! а сбился?.. и давай с двадцати шести заново: двадцать семь, двадцать восемь… И опять: только к сотне подберусь — а тридцать четыре?.. ну, тридцать четыре — а уж стыдно — слов нет… и не до горчичников уже: ещё бы чего не моргнуть… а там, глядишь и снимать пора… господи, да когда ж мы доползём-то туда, а, Лёль?.. Ты слышишь меня? Ты слушай… Так и повелось: чуть горчичники ставить — мы с бабулей считать берёмся… Потом-то я сообразил, что дурила она меня на чём свет стоит… Но считать понравилось! Со счётом и правда незаметней выходило… И вот какая штука: я потом всю жизнь считал. Точно тебе говорю… Чайник на плиту поставлю — а сам считаю, и вроде как быстрей закипает… Автобус на остановке стою жду, а автобусы одно время плохо ходили… А — мороз!.. Ноги как чурки, а я при деле: считаю!.. Правда, тут уже про себя. И не до ста — до тысячи… Раз пять пробормочешь, пока не уедешь… И всю дорогу тоже: коленвалу в такт — бу-бу-бу, бу-бу-бу… Ну и пока от остановки до дома чалишь заодно уж… Честно!.. А потом… женатый уже был… жену жду с работы, встречать выйду, а она задерживается чего-нибудь… а я вышагиваю себе и — три-иста семьсьт пять, три-и-иста семьсьт шесть, три-и-и-иста семьсьт семь… И тут не то что до тысячи: тут — и до тысячи, и назад, в смысле, опять до нуля по убывающей… и — через десять, и — через двадцать пять… и туда — только чётные, а в обратном нечётные одни… А когда до десяти доходишь, тут уж тянуть начинаешь… понимаешь же, что щас, скорее всего, заново придётся… И тогда вслух прямо — нету же никого кругом, да и были бы, чёрт с ними: де-е-есять — и быстренько: девьть-восьмь-семь-шесть-пять-чтырь-три-два-один… Де-е-е-евять — восьмь-семь-шесть-пять… ну и так далее… Представляешь? Это, может, главный мой в жизни секрет: когда чего-то дождаться не терпится, а его нет и нет — плюнь на всё и считай… Прекрасное такое обманство: и боль тупит, и мыслей посторонних в башку не пускает. Потому что сбиться ведь боишься: а ну как, скажем, пятьсот тринадцать пропустишь!.. Смешно, да?.. Ты первая, кому я об этом… А всё к чему: к тому, что и ты считай давай!.. Вслух не обязательно, можешь в уме… Хотя бы до ста, ага?.. И то, наверно, уже не успеешь, совсем капельку нам сталось… У-у-у, куда мы с тобой забрались!.. И теплее тут даже как-то…
Это я врал. Здесь, наверху, было не в пример холодней, чем у болота. Здесь что же, зима уже? Да нет же, вон они, клёны, чтоб им… Макушки, правда, пока только, да ну и ладно, но вон ведь… и вон… нет никакой зимы! не надо нам зимы…
И — последний рывок… всё: вскарабкались…
В глазах не круги — кружищи. В висках дробь. Уши вообще заложило. Сердце, что ли, для полноты картины выплюнуть?.. Из болота-то я, считай, огурчиком выпорхнул, а теперь… А туда же: молодой, молодой… Сидел бы уж помалкивал!
