Михаил Гиголашвили - Чертово колесо
— Волшебная коробочка! — мечтательно пробормотал Тугуши.
Друзья проникли в здание. Бегом поднялись на второй этаж. Пошли темными коридорами, зажигая спички и матерясь. Наконец добрались до двери, из-за которой слышался гул голосов. Борзик энергично постучал. Открыли. И Коке почудилось, что они попали прямо в ад.
В темноте удушливо пахло нашатырем и ацетоном. В двух железных тазах полыхало пламя, разукрашивая красными бликами силуэты что-то делавших людей, похожих на чертей. Какая-то фигура подливала из большой бутыли жидкость в тазы с угасающим пламенем. Огонь вспыхивал с новой силой.
— Что это? Что происходит? — пораженно спросил Борзик у открывшего человека в белом халате.
— Свет выключили, будь они прокляты! Вот и жжем ацетон, чтобы хоть что-нибудь видеть, — спокойно ответил тот, запирая за ними дверь и пряча ключ куда-то на шкаф.
Посреди комнаты две фигуры на корточках держали в вытянутых руках горящие трубочки газет, над которыми еще двое водили тазиками, держа их плоскогубцами.
— Сварить на плите успели, а высушить — нет, свет вырубили. Вот сушим. Ничего, уже скоро, — флегматично пояснил человек в халате.
— Ну и ну, — пробормотал ошалевший Кока. — Газовая душегубка.
На пришедших никто не обратил внимания. Все были чем-то заняты. Стоял гул голосов, прерываемый взрывами ругани. Дело шло к концу. Уже начали искать воду, чтобы промывать шприцы. Кто первым схватит шприц, первым и уколется. Это очень учитывалось, особенно сейчас, когда ничего не видно. При свете умудряются воровать, а уж без света сам Бог велел тянуть из общака, сколько влезет в шприц.
— Сюда светите, я иглы мою! — говорила какая-то черная фигура от раковины.
— Осторожнее! Не толкайте! Я раствор вынимаю! — говорила другая фигура, переливая жидкость из тазика в чайный стакан.
— Я кубы считаю, не сбивайте! — повторяла третья.
— Где иглы? Где маленькая игла? — волновалась четвертая, шаря впотьмах по столу.
Свою иглу каждый держал при себе, а те, у кого своих не было, пытались выклянчить их у других. Но никто не хотел ничего одалживать. Кипятка для промывки шприцев тоже не оказалось.
— Ничего, и сырая сойдет! — успокаивал белохалатный флегмач, который, как опальный ангел, то тут, то там возникал среди чертей и улаживал склоки и ссоры. То ли завлаб, то ли сотрудник. Его уважительно называли «Тенгиз Борисыч» и обращались к нему по каждому поводу. Он терпеливо отвечал и объяснял.
— Я первый двигаюсь! Я первый! — кто-то властно говорил из тьмы.
— Я второй!
— Третий! Четвертый! Пятый! — говорили другие, неразличимые в ало-черном мраке.
Слышалась ругань, когда кто-то подливал из бутыли ацетон в гаснущее пламя и оно рвалось вверх, опаляя людей. Вот кто-то, отскочив от огня, задел стол с пробирками. Посыпалось стекло. Его стали топтать в темноте и ругаться.
— Ничего, не порежьтесь! Вот веник, соберите! — негромко приказывал Тенгиз Борисыч, но никто не спешил подметать пол: ведь предстояло самое главное — дележка и ширка.
— Сейчас начнется бардак! — встревожено сказал Кока. — Где Борзик?
— Вон, уже пролез к раствору. А что, наше уже сварено или его еще варить надо? — отозвался Художник.
— А черт его знает, — злился Тугуши, с тоской думавший о том, что в его тонкие вены в такой темноте никто не попадет: при свете не могли войти, а во тьме и подавно десять проколов сделают, пока в его ниточки войдут, если вообще попадут и под шкуру не загонят... Какие уж тут ватки и тампончики...
Они никого здесь не знали, спросить не у кого. Кока решительно протиснулся к Борзику:
— Где наше лекарство?
— У меня! — показывая зажатый в руке пузырек, обернулся Борзик. В свете всполохов он напоминал бесенка с горящими глазами.
Когда раствор был перелит в чайный стакан и подсчитан, началась борьба за шприцы. Все спешили, понимая, что в таком хаосе последним мало что достанется. Шприцев было всего три, поэтому разбились на три группы. Кока, Тугуши и Художник растерянно жались у стены, а Борзик боролся за шприц.
От каждой группы неслись вопли, стоны, крики, ругань:
— Сюда ацетон, свет! Ничего не видно!
— Жгут пускай, есть контроль!
— Нет контроля, жжет! Под кожу прет!
— Жгут бросай!
— От света отойдите! Ничего не видно!
— Сколько набираешь? Много!
— Тебя не спрашивают!
— Отлей куб обратно!
Уколовшиеся удовлетворенно отползали прочь от суеты, закуривали, чесались, кряхтели, а потом, подхваченные общим интересом, вновь ввязывались в суету, теперь уже чересчур общительные, великодушные и добрые, с желанием помочь, чем создавали дополнительные трудности. Их просили не мешать, отгоняли, но они все лезли и лезли, дымя сигаретами и не давая покоя советами.
Тугуши с замиранием сердца следил за происходящим, наполняясь уверенностью, что в такой обстановке никто не сможет попасть в его капилляры. К тому же огонь в тазах иссякал — подливавший ацетон демон, бросив бутыль, теперь сам охотился за шприцем.
— Света, света! — требовали из угла. Там кто-то тоже никак не мог попасть в вену, и это нагоняло на Тугуши еще большую тоску.
Он решил помочь. Поискав глазами бутыль с ацетоном, поднял ее и двинулся к тазам — подлить, чтобы стало светлее. Бутыль оказалась тяжелая, жидкости много, трудно держать на весу за крутые бока.
В тот самый момент, когда Тугуши, наклонившись и с трудом обхватив бутыль, пытался попасть ацетоном в таз, сзади кто-то толкнул его. Пальцы заскользили. Бутыль со звонким грохотом разбилась. Пламя потекло по полу. Кто-то жутко завопил, отскочил.
— Пожар! Горим! — закричали вокруг.
Все ринулись к двери. Зазвенели рухнувшие со столов приборы. Горящий ацетон тек по полу. В панике кто-то угодил ногой в другую бутыль, она перевернулась, и из нее тоже стало вытекать пламя. Заполыхали бумаги на столах. Зачадило пластмассовое мусорное ведро.
Тенгиз Борисыч пытался затоптать огонь ногами, но на нем вспыхнул халат. Он дико завыл, отскочив на рукомойник, с которого посыпались склянки и колбы. Кто-то сорвал занавески, хотел ими тушить огонь, но занавески взвились ярким пламенем.
У запертых дверей возникла давка.
— Ключ! Ключ!
— Где вы? Борзик! Арчил! — звал Кока, пятясь от огня и закрываясь руками — он был опален и ничего не видел; дым душил его, он выхватил носовой платок и запихал в рот, но начал задыхаться еще больше.
Около двери шла глухая борьба. Кто-то бил в дверь тлеющим стулом. Хриплые крики мешались со звоном стекла и свистом огня. Разорвалось несколько банок с реактивами. На ком-то вспыхнула рубашка.
— Бейте окна! — раздались крики. — Окна!
