Ян Отченашек - Хромой Орфей
- У меня нет причин скучать,
- Правильно! - Он, видимо, истолковал такой ответ благоприятно для себя и внес в комнату бутылку. Прежде чем поставить ее на стол между двух пузатых рюмок, он внимательно рассмотрел этикетку. - Доводилось мне пить вина и получше, и даже совсем недавно. Париж изумительный город, быть может, не такой красивый с виду, как ваш, зато... - Он, улыбаясь, коснулся ее плеча. - Эта бутылочка стоила мне целого состояния, не говоря уже о риске. А сейчас такое вино хлещут храбрые янки с парижскими девчонками. Что ж, - он вздохнул без всякой горечи и подбросил в руке бутылку, - tempora mutantur .[66] Полагаю, эта заплесневевшая истина не потеряет своего значения и в будущем. Слава богу, я не так стар, чтобы отказаться от всякой надежды и пустить себе пулю в лоб.
- Что ты имеешь в виду? - И тут же поправилась: - Имеете...
- Имеешь! - притворно рассердился он. - Очень просто. Бланка. Я не строю себе иллюзий, это ты, наверное, уже знаешь, но история в общем-то не так уж сложна, чтобы ее нельзя было понять. Мы, правда, войну проиграем ко всем чертям, и даже довольно скоро - ты, несомненно, желаешь этого, как и я, - но оставим после себя изрядный кавардак. А там, где кавардак, всегда возможны неожиданности. Бесконечные. В этом смысле я и питаю доверие к истории... О чем ты думаешь?
Бланка обхватила пальцами холодные колени.
- Пока что о вещах куда менее значительных. Что я могу?..
- Понимаю, - кивнул он. - В сущности, ты права, и сегодня ты прекрасна. В одном этом больше правды, чем во всей истории. Все остальное вздор, и довольно опасный. Слишком многим он стоил всего. Пусть теперь жалуются истории или человечеству - с пулей-то в голове, а то и вовсе без головы. Достаточно трудно уцелеть самому, найти щель, в которой можно хоть как-то жить... Тебе холодно? Здесь плохо топят.
- Нет, - сказала Бланка. - Я не это имела в виду. Неправда, что в этой войне люди умирают напрасно, что...
- Абсолютно! - перебил он ее, заботливо откупоривая бутылку. - Послушай меня: нынче только идиот верит в их объятия из-под палки. Смех, да и только! У этих союзничков уже сейчас, не говоря о завтрашнем дне, больше причин передраться между собой, чем между любым из них и нами! Вот как! Виноват ли я, что эту простейшую истину не понял вовремя наш фанатичный кретин? Или что прошлым летом его не взял черт, потому что дегенерат, который подсунул ему бомбу, оказался таким растяпой? Неужели же мне добровольно ложиться в гроб со всей этой вонючей лавочкой? Не вижу оснований.
- Не болтай, а то не слышно, - окликнул Павел толстяка Бациллу.
Ускользающий голос диктора сплетался с хрипами и треском, приходилось прикладывать ухо к самому приемнику. Диктор говорил о свободе и мире, о справедливости, которую принесет наступающий год, а он уже у порога, и это звучало для них как фантастическое послание из иного мира; потом, ощущая холодок на спине, друзья прослушали «Интернационал».
- Перекинемся в картишки? - помолчав, предложил Войта.
- Я кое-что приволок, ребята!
Все уже знали подозрительно зеленую водку Бациллы. Павел заявил, что ее в обязательном порядке пьют только грешники в чистилище. Рядом с водкой Бацилла с торжественным видом поставил литр дешевого вина, такого терпкого, что у всех лица перекашивало, когда брали его в рот. Видимо, Бацилла был доволен произведенным впечатлением. Он с вожделением потер пухлые ручки, торопясь выпить.
- Хватанем сегодня малость, а?
- Уймись, - осадил его Войта, всаживая штопор в пробку. - Не пришлось бы мне опять вытаскивать тебя из унитаза!
Золотисто поблескивающая жидкость покрыла дно, рюмка медленно наполнялась.
- Не бойся, я не заставлю тебя пить за здоровье фюрера, - сказал он с легкой усмешкой. - У меня есть такт, да и к чему зря тратить хорошее вино?
Рука, наполнявшая рюмки, не дрожала - хорошей формы, крепкая мужская рука. Бланка смотрела на нее, а видела другую руку, юношески неловкую, в ссадинах от заклепок, с небрежно остриженными ногтями. Зачем он так много говорит?
- Я рад, что ты сегодня здесь, Бланка, - слышала она его приглушенный голос. Не было причин подозревать его в неискренности. - Нет у меня уже больше никого, с кем мне было бы так хорошо, как с тобой. Я уже не тот, что прежде. Стою на тонущем корабле, а вокруг льды. И мрак. Ultima Thule .[67] Ты можешь сказать: сам виноват, ты этого хотел, ты помогал этому, и вот возмездие. Может быть. Понятие вины всегда платонично. Чтобы быть виноватым, надо заранее в любой ситуации знать, что правильно и что нет. Не так все просто. Среди нас тоже были идеалисты, пожалуй, вполне порядочные мыслящие люди, готовые жертвовать собой во имя того, что они считали правильным и справедливым. Знать! Но ведь тогда надо знать подлинные аргументы того, против кого ты собираешься бороться, а не одни фразы, крики, символы. Не успеешь усомниться, как уже течение подхватило тебя, а с ним тебе не справиться в одиночку. Один вошел в воду по щиколотку - он еще может выскочить и отряхнуться, другому вода уже по колено, по пояс, а тому - и по горло. Тогда уж остается только одно - нырнуть в решающий момент, не зная, выплывешь или нет. А нелепица идет своим чередом. Разве не смешное сочетание - ты и я? Я, человек, связанный обстоятельствами, человек - почему бы не сказать этого? перед которым и сейчас еще тянутся в струнку или дрожат, - и вот мне хорошо с беззащитной девушкой из враждебного нам народа, девушкой, чей брат, кстати говоря, уличен в тягчайших преступлениях против того, с чем я, к сожалению, слишком тесно связал свою судьбу. Ради этой девушки я совершаю измену за изменой, и. представь себе, мне это даже безразлично!
- Почему же измену? - робко возразила она. - То, что вы делаете... ты делаешь... это добро. Спасти человека - не может быть изменой, потому что изменить можно чему-то справедливому, а вы сказали, что...
Слова ее замерли под его пристальным взглядом. Он со значением тронул ее за плечо:
- Не сказали, а ска-зал! Так? - Он подержал рюмку против света, на лицо ему упал дрожащий янтарный блик. - Представь, встретились бы мы с твоим братом с глазу на глаз в уединенном месте, и у него в руках был бы револьвер. Думаешь, он поколебался бы? Если он настоящий мужчина - никогда.
Она растерянно покачала головой:
- Не знаю.
- Довольно, что я-то знаю.
- Если Зденек вернется, я скажу ему, кому он обязан жизнью.
Он горько усмехнулся.
- Трогательно, но боюсь, что его благодарность мне мало поможет. Да я, пожалуй, и не стану ждать ее. Впрочем, мы враги, и я принципиально не одобряю того, что он сделал. А то, что я делаю, - делаю ради тебя. Сама по себе судьба какого-то шального идеалиста меня не трогает.
- Не говорите так о нем, - с силой потребовала Бланка.
Он недовольно отмахнулся.
- Ладно, не будем вообще говорить о нем, не хочется сегодня притворяться, сыт по горло! Alles ist egal! .[68] Кроме того, конечно, что ты здесь, что перед нами бутылка приличного коньяку и что в этом городке еще не стреляют. Ради этого стоило не пойти к старику. Чудовищно опасный негодяй - увешан орденами, как рождественская елка игрушками. Педант и гомосексуалист. Терпеть не могу гомосексуалистов! Всякий раз, как вижу его медовую улыбочку, говорю себе: ну, жди теперь смертей. Его тусклые глаза видят человека насквозь. У меня нет ни малейшего желания бывать на оргиях притворства в его вилле. Уж я-то хорошо знаю им цену! Все подстерегают друг друга, оценивают, достаточно ли оптимистичны улыбки, демонстрируют преданность фюреру и веру в окончательный перелом на фронтах. Все время надо быть начеку, боже упаси хватить лишнее. В последнее время его конек - болтовня о тайном оружии. Врем друг другу в глаза, а большинство из нас, кроме нескольких заядлых фанатиков, думают лишь о том, как бы спасти свою шкуру. Потому что только безумец не признает, что дважды два - четыре. - Он стиснул зубы и, опустив голову, помолчал немного. - В прошлом году я встречал Новый год в «Лилипуте». Тогда фронт был где-то еще под Житомиром, а вторжение на Западе казалось утопией. Шикарное заведение! Нынче там будут кутить еще безобразней, но ручаюсь - настроение будет куда хуже. Как перед страшным судом. Ах, да пропади они пропадом - только без меня. А фюрер пусть поцелует меня в одно место!
Он постарался переменить настроение, выжал легкомысленную улыбку и заставил Бланку пригубить вино.
Насмешливо проиграл и смолк кларнет - стал слышен сиплый голос Вуди. Сутулый, обезьяноподобный, он сердито махал своими тощими руками и брызгал слюной.
- Невежда ты, Боб, хоть и играешь на кларнете, - каркал он. - Рей Нэнс никогда не выступал с Бэсси. Бахвалишься, а сам ни черта не знаешь!
Кларнетист зевал, не слушал его.
- Отстань от него, Вуди, - с необычайной смелостью утихомиривал разошедшегося брата красавчик Либор. - Гостям скучно слушать. Канун Нового года, надо проводить уходящий. За весь год нам удалось не ударить палец о палец, выпьем же за то, чтобы так было и в наступающем! За здоровье папочки и его сыновей! - Он опрокинул стопку водки и заржал, как лошадь. - Ох, Фан, если твой фатер гонит такую гадость, то кончит он как коллаборационист. Что это настроение у нас, как на поминках, господа? Вуди, грохни там какую-нибудь танцевальную музычку. Кай, прошвырнемся, пошли!
