Нагиб Махфуз - Избранное
— Я вообще–то вас хочу. Но неужели вы ничего не заметили, милостивый государь? — Сабир смотрел на мужчину с надеждой, что тот уловит его сходство со своим изображением на фотографии. Но его ждало разочарование.
— Посмотрите внимательно на мое лицо! — нетерпеливо воскликнул Сабир.
— А что особенного в вашем лице? И тут он услышал тихий голос:
— Господин Сабир.
Обернулся и увидел Ильхам. Он встал и поздоровался с ней за руку, собрался было представить ее отцу, но тот опередил его:
— Ильхам! Как дела?
Девушка почтительно пожала протянутую руку.
— Вы знаете его? — воскликнул изумленный Сабир. Мужчина удивленно обратился к нему:
— С каких пор вы знакомы с моей дочерью?
— Ваша дочь? О, Боже!
С неожиданной стремительностью Ильхам вышла вон прежде, чем он успел задержать ее. Рахими все с тем же спокойствием, которое он сохранил во время всей встречи, сказал:
— Я часто слышу слова, не имеющие смысла, в том числе относящиеся лично ко мне. Но я не придаю им абсолютно никакого значения. Так скажите, что вам от меня угодно?
Сабир сел, испытывая чувство подавленности. Механическим жестом протянул ему фотографию, где была также и мать, ведь в объявлении он давал только половину снимка.
Затем вытащил свидетельство о браке, свое свидетельство о рождении и удостоверение личности. Мужчина глянул на них раз, другой, сохраняя спокойствие статуи. Совершенно невозмутимо он сложил их вместе и вдруг резким, решительным движением начал рвать их в клочья. Сабир вскрикнул и рванулся к нему, желая остановить его, но было уже поздно.
— Ты фактически уничтожил меня, чтоб тебе пусто было! — закричал Сабир, схватив его за лацканы пиджака.
Все с тем же впечатляющим спокойствием мужчина произнес:
— Убирайся вон. Чтоб я больше тебя не видел. Прохвост, как и твоя мать. Я к тебе никакого отношения не имею. Ступай.
Он толкнул его, Сабир споткнулся и ударился головой о буфет.
…Проснулся, открыл глаза. Дышалось тяжело. Увидел унылую комнату при свете дня, проникавшем сквозь жалюзи. До него дошло, что на нем нет даже пижамы. Припомнилась во всех подробностях прошедшая ночь. Вздохнул с глубоким удовлетворением, но, вспомнив свой ужасный сон, снова впал в пессимизм.
6
Сны участились, вызывая у него беспокойство и раздражение. Пробуждение всегда сопровождалось чувством утомления и подавленности. Иногда ему казалось, что тишина душит мир. Часто эта тишина напоминала ему ту, что наступает в бурном море: волна растет и стягивается перед тем, как обрушиться в грохоте и пене. А во сне на него глядит лицо его отца, несмотря на то, что любовная страсть стала той осью, вокруг которой теперь вращалась вся его жизнь, — страсть, плавящаяся в объятиях мрака. Он ненавидит сны, потому что они возвращают его в тот период прошлого, который наделил его эпилепсией, едва не погубившей его. Преследовали воспоминания о болезни долгое время после того, как он излечился. Эпилепсия стала одной из причин его приверженности к грубому насилию, его необузданности, когда он защищал репутацию матери но принципу око за око. А борьба, которую он ведет во сне, изматывает его, вселяет чувство тоски и страха смерти. Если же в момент пробуждения из ближайшей мечети доносится голос муэдзина, тоска только усиливается…
Когда он вошел в отдел объявлений «Сфинкса», сотрудники газеты уставились на него с любопытством. Зато взгляд Ильхам буквально опьянил его. Это было прекраснее первых лучей восхода над Средиземным морем. Он тепло поздоровался с ней, как и положено друзьям.
— Что нового? — спросила она.
— Вот пришел продлить объявление. Правда, на сей раз долго колебался, — ответил он, не сводя глаз с ее лица.
— А что, нашли другие пути?
Сабир улыбнулся, но не стал говорить ей, что поиски Рахими для него отошли на второй план. Ихсан Тантави сказал ему:
— А у нас для вас сюрприз.
Он присел и спросил, в чем дело.
— Одна женщина интересовалась вами по телефону.
— Женщина?
— Спрашивала, что кроется за этим объявлением.
— Правда? А кто она?
— Не назвалась, ну а мы, естественно, не смогли удовлетворить ее любопытство.
— А не может такого быть, что она от Рахими звонила?
— Всякое может быть, — ответила Ильхам.
— А что всякое? Тантави засмеялся.
— Может, что–то и от вас зависящее.
Сабиру был приятен этот веселый, согревавший его душу допрос.
— Наверное, опять какая–нибудь шутница, — сказал он. — Однажды я уже оказался жертвой глупого розыгрыша.
И все–таки — вдруг эта женщина звонила от Рахими? Жена или вдова? А может, Керима — чисто из любопытства. Она искушенная женщина, которая так просто не поверит на слово. Настолько же умна, насколько опасна и сладостно — деспотична.
Он сидел в углу «Витр Куан» и вспоминал подробности своего странного сна. Пришла Ильхам и заняла свое место. Он заказал еду, и они обменялись приветливыми улыбками.
— Я вижу, вы сейчас не так оптимистично настроены относительно объявления, — сказала она. — Но так, наверно, и лучше.
Ничего ты не знаешь о том, что сбило мою уверенность.
— Лучше?
— Да. Эти поиски могут оказаться долгими.
— Послушайте, ну позвольте хоть разок заплатить за вас.
— Вы гость, а не я.
— Вы очень добры, госпожа Ильхам. А можно просто на «ты»?
— Ради Бога.
— Очень любезно с твоей стороны.
Они обедали, получая удовольствие от общения друг с другом. Правда, в ее голубых глазах он замечал порой сосредоточенность на какой–то посторонней мысли, разгадать которую не мог, но не расспрашивал, надеясь, что она сама раскроет ему, что ее тревожит. Вспомнил мрак исхода ночи, растворение в волнах наслаждения и удивился собственному, почти хладнокровному раздвоению между двумя женщинами.
— Я иногда думаю, что ты взял отпуск специально для выполнения этой задачи, — сказала она.
Прощупывает. Пытается узнать больше о нем. Его кольнуло беспокойство, и он ответил:
— Я нигде не служу. Принадлежу к знати.
— Возделываешь свои угодья?
— Это мой отец — помещик.
Сабиру показалось, что ее разочаровало его заявление.
— Я управляющий его недвижимостью, — пояснил он. — Эта работа потяжелее любой службы.
Уже дважды солгал ей, самому противно. Другой женщине он пока не сказал ни слова лжи.
— Главное, что ты не живешь в праздности. Тунеядство — враг человека.
— Это верно. А я вот уже две недели страдаю от безделья. Но как ты узнала?
— Нетрудно догадаться, к тому же кое–что слышала о тебе.
— Ценность имеют только собственные наблюдения и опыт.
— Основательное мнение.
— В твоем возрасте тебе не было дано познать некоторые стороны жизни, как это мне довелось.
— Если ты вообразил, что я ребенок, то я рассею это заблуждение.
Боже мой, как я люблю ее. Какое счастье быть рядом с ней!
Он сделал еще один шаг вперед:
— Ты почти все обо мне знаешь. Может, о себе немного расскажешь?
— А что я такого знаю о тебе?
— Фамилию, имя, работу, отца, мои дела в Каире. И то, что ты мне нравишься.
— Ну–ну, не надо путать факты с фантазией.
В душе он отметил, что это, пожалуй, единственная правда, которую она узнала. Стало душновато, словно окна в помещении закрыли наглухо, а свет полудня померк за стеклами. Они увидели большое облако, за которым скрылось солнце. Пытаясь настроить ее на более откровенный лад, Сабир сказал:
— Что ж, я по крайней мере знаю твое имя и должность.
— А что еще тебя интересует?
— Какие у тебя таланты? Когда ты начала работать?
— Три года назад. Именно тогда я закончила коммерческую школу. Но продолжаю учебу и сейчас.
Снова кольнуло беспокойство. Только не спрашивай меня о моей специальности. Здесь ложь не пройдет. Впрочем, можно рассчитывать на ее интеллигентность и деликатность.
— А семья твоя, видимо, в Гизе?
— Я живу только с мамой. Вообще–то мы выходцы из Кальюбии. Дядя сейчас обосновался в Гелиополисе. Но мы, как и ты, потеряли близкого человека.
— Кого же? — удивился он.
— Отца. — В ее глазах мелькнуло замешательство. Сабир вспомнил свой удивительный сон и пересказал ей его, слегка видоизменив, чтобы он соответствовал его первой лжи. Отцы пропадают чаще, чем ты себе представляешь. Вдруг они разыскивают одного и того же отца?
— А как ты потеряла отца?
— Иначе, чем ты своего брата. Вот видишь — я тебе раскрываю свои семейные тайны.
Он взглянул на нее с упреком, поспешив тут же скрыть свои чувства выражением искренней заинтересованности.
