Борис Можаев - Мужики и бабы
1. Возвышаев (председатель штаба), Чубуков (заместитель), Самохин (секретарь). Остальных членов штаба подбирает руководящая тройка и подает на утверждение в райком.
2. Предложить оперативному штабу в семидневный срок разработать план сплошной коллективизации района и представить его на рассмотрение бюро РК.
3. Разработать календарный план по отдельным кустам не позднее 1 января 1930 года.
4. Для проведения курсов актива в районе и для покрытия расходов на коллективизацию создать фонд при штабе и предложить фракциям кооперативных и профессиональных организаций внести в фонд следующие суммы:
1. Тихановское сельпо – 700 р.
2. Тихановское кредитное об-во – 400 р.
3. Степановское об-во потребителей – 500 р.
4. Гордеевское об-во потребителей – 400 р.
5. Тихановский раймолокосоюз – 300 р.
6. Плодоовощсоюз – 300 р.
7. Тимофеевское кредитное об-во – 500 р.
8. Правление промкооперации – 700 р.
9. Инвалидная кооперация «Окская переправа» – 300 р.
10. Сапожная артель – 300 р.
Предложить вышеупомянутым учреждениям немедленно внести причитающиеся с них суммы».
Ашихмин сел.
– У кого будут предложения или дополнения? – спросил Поспелов и сделал паузу. – Нет предложений. Тогда голосуем. Кто за резолюцию, прошу поднять руки! Голосуют только члены бюро.
Все шесть человек проголосовали «за».
– Так. Возвышаев, известите все упомянутые организации и соберите деньги, – сказал Поспелов.
– К завтрему соберем, – отозвался тот. – И без шума.
– Но со свиным визгом, – сказал Озимое.
И все засмеялись, а Возвышаев тягостно вздохнул.
– Теперь поговорим насчет опыта выездной тройки в Гордеевском кусте, поскольку поступило две жалобы от уполномоченного райкома комсомола т.Обуховой и председателя Гордеевского Совета Акимова. Частное сообщение сделает районный прокурор товарищ Шатохин. Пожалуйста! – Поспелов кивнул прокурору, тот встал.
Это был плотный крупноголовый мужичок в суконной гимнастерке защитного цвета. Он шустро встал, поворошил пятерней свои пышные рыжие кудри и зачастил словами, как из пулемета строчил:
– Ваше дело вводить или отменять чрезвычайные меры. Ваше дело решать – что отбирать: скот, зерно, недвижимое имущество. Все это ваше дело. Но сажать людей в тюрьму – наше дело. И если вы берете людей под охрану, то хоть задним числом согласовывайте с нами. Что же это получается? Вы там в Веретье самовольно открыли тюрьму, четверо суток продержали пять человек в холодной, и мне, прокурору, известно стало только от самих пострадавших на пятый день, да и то по звонку из области. Спрашивается, для чего я здесь торчу, в районе? Для насмешек от милиции?
– При чем здесь милиция? – прервал его Озимов.
– А при том. Ваш участковый Ежиков в ответ на заявление арестованных, что они пожалуются прокурору, похлопал себя по кобуре и сказал: вот он где у меня сидит, ваш прокурор. И какое он имеет право сажать людей без моей санкции?
– Ему приказали Возвышаев и Радимов. С них и спрашивайте, – сказал Озимов.
– Участковый не Возвышаеву подчиняется, а тебе.
– А мне что, разорваться? Я был в Степанове и не знаю, что творилось в Веретье.
– Товарищи, давайте поспокойнее. – Поспелов постучал о графин карандашом.
– Подумаешь, каких-то мерзавцев продержали три дня под арестом, – проворчал Возвышаев.
– Во-первых, не три, а четыре! – крикнул прокурор. – А, во-вторых, хочешь это самое вершить – бери мои полномочия и сажай. Хоть весь район посади.
– Мне и своих полномочий хватает, – упрямо твердил Возвышаев. – Если он кулак и саботажник… что прикажете делать? Ждать, когда сам Шатохин заявится? Да я любого паразита скручу в бараний рог, если он становится поперек директив.
– По какой директиве? – спросил Шатохин.
– Мы приняли на бюро постановление о введении чрезвычайных мер. Вот вам и директива. Чего же еще надо? – ответил Возвышаев.
– Ты позабыл ту формулировку, – сказал Возвышаеву Озимов и обернулся к Поспелову: – Мелентий Кузьмич, прочти ему то решение.
– А я так его помню, – отозвался Поспелов. – Штрафовать надо, но не в пятикратном размере, милицию использовать при конфискации, но в качестве охраны порядка…
– Во, слыхал? А ты что делаешь? – крикнул Озимов Возвышаеву.
– А мне плевать на эти либеральные установки.
– На ячейку плюешь!
– Товарищи, позвольте мне, – сказал Ашихмин. Поспелов кивнул ему, тот встал: – Спор получается до некоторой степени схоластический. После того бюро многое изменилось. Давайте посмотрим в корень вопроса. Мы в настоящий момент переходим от политики ограничения кулачества к политике ликвидации его как класса. Так в чем же дело? Если враг оказывает сопротивление, немедленно брать под арест, не обращая внимания на соблюдение формальных правил. Это пустая предосторожность. Тройка под руководством Возвышаева сделала большое дело – собрано четыре тысячи пудов хлеба! Это же достижение! За это хвалить надо людей, а мы вроде бы ругаем.
– Вот именно! – подхватил Поспелов и постучал карандашом. – Я предлагаю внести в резолюцию отдельным пунктом: одобрить в целом работу выездной тройки в Гордеевском узле, указав на оплошность по части временного содержания под арестом нарушителей порядка без разрешения прокурора. – Поспелов оглядел всех из-под очков и спросил: – Как, товарищи?
– А чего ж… Голоснем! – предложил Чубуков.
И снова все шесть голосов дружно объединились.
– Теперь насчет забоя скота. Нужны самые решительные меры пресечения. Иначе мы останемся без свиного поголовья, – сказал Поспелов. – Какие будут соображения?
– Овец тоже режут… И до рогатого скота добираются, – сказал Озимов.
– А милиция уклоняется… сидит сложа руки, – буркнул Возвышаев.
– Между прочим, в Гордеевском узле, с которого началась эта резня, шуровал ты. И нечего валить с больной головы на здоровую. – Озимов подался вперед и сердито нагнул голову, словно лбом хотел сшибить Возвышаева.
И тот подался всем корпусом:
– Я выполнял план контрактации, а ты по избам шастал и лясы точил.
– Может, обойдемся без выпадов? – Поспелов застучал карандашом о графин. – Какие будут предложения?
– Применить чрезвычайные меры к забойщикам скота, – сказал Чубуков. – Постановление разослать по району. У кого обнаружат забитую скотину – конфисковать. А самого посадить.
– Голоснем? Кто «за», прошу поднять руки. Так, единогласно… На «разное» у нас поступило письмо от Зенина, секретаря Тихановской ячейки, – сказал Поспелов. – Он просит бюро поставить вопрос о привлечении к судебной ответственности зачинщиков женской демонстрации против закрытия церкви и нападения на его жену, продавца местного сельпо. Какие будут соображения?
– Здорово живешь! – сказал Озимов. – Бюро не народный суд. Оскорбили его жену – пусть подает куда следует, где разбирают правонарушения. А нам и без того дел хватает. И потом – много чести для жены Зенина, чтобы ее стычки с прохожими разбирали руководители района.
– Товарищи, позвольте! – встал Возвышаев. – Тут дело пахнет политической провокацией. Нападение на жену Зенина совершено в тот самый день, когда закрывалась церковь.
– Какая политическая провокация?! Юбку стащили с нее, – сказал Озимов. – Не путай политику с дамской юбкой.
Все засмеялись, а Возвышаев скосил глаз и густо покраснел:
– Это называется притуплением бдительности на формы классовой борьбы. Я прошу бюро обратить на это внимание. – И, обиженный, Возвышаев сел.
– Вы расследовали, что там случилось? – спросил Поспелов Озимова.
– Кадыков занимался этим делом. Мелкое хулиганство. Перепалка была. Начала ее не кто иной, как жена Зенина. Смеялась над суеверием этих баб. Они ей стекла побили. Вот и вся история… Пусть подает в суд. Вон, Радимов разберется.
– Радимов, учтите такой оборот дела.
– Это мы в момент. Р-раз, и квас, – пробасил судья.
Поспелов снова обернулся к Озимову:
– А Кадыков а мы у тебя забираем.
– Куда?
– Пойдет председателем колхоза в село Пантюхино.
– А как же уголовный розыск?
– Подберите кого-нибудь. Сплошная коллективизация поважнее вашего уголовного розыска.
10
Накануне Нового года Соня Бородина получила письмо от мужа из Юзовки – едет. Батюшки мои! Что делать? Куда деваться? Деньги, что присылал он на кладовую, – без малого тысячу рублей, – все истратила. Занять на время, чтоб отчитаться? У кого? Кто даст? Бежать ежели в город… Чтоб устроиться. На какие шиши? Может, Паша поможет, посоветует, что делать…
С наступлением темноты она пораньше уложила ребятишек в постель и пошла к Семену Жернакову, у которого жил на квартире Кречев. Душой понимала – нельзя туда идти: хозяйка, Параня Жернакова, была взята от Бородиных и доводилась родной сестрой Михаилу. Что подумает она, как посмотрит? Поди, догадается – зачем припожаловала. Но что делать? Не ловить же Кречева посреди улицы или в сельсовете при честном народе.
