Филипп Майер - Сын
Спустя месяц я вернулся в Остин. Война кончилась еще весной.
Пятьдесят три
Дж. А. Маккаллоу
Нет, она точно шлюха или лесбиянка. Мужик в женском теле; загляни под юбку — и увидишь член. Лгунья, интриганка, холодное сердце и сухая пизда, да просто потаскуха. Впрочем, она не принимала это на свой счет. Пустые слова.
Быть мужчиной означает жизнь без правил. Можно в церкви говорить одно, а в баре — другое, и все будет правдой. Можно быть прекрасным мужем и отцом, добрым христианином и при этом трахать каждую секретаршу, официантку и проститутку, которая на глаза попадется. У них есть такой специальный сигнальный код: подмигнуть, кивнуть — я имел эту девицу, или няню, или стюардессу, эту горничную или инструкторшу по верховой езде. Но малейший намек, что она далеко не девственница (у нее, в конце концов, трое детей), означает пожизненное проклятие, позорное пятно, алую «А»[133].
Не то чтобы она жаловалась, просто не уставала удивляться: то, чем гордятся мужчины, — потребность быть лучшим во всем, быть значительной фигурой — считается пороком для нее. Пока Хэнк был жив, такого вопроса не возникало. Вероятно, они полагали ее амбиции продолжением его и не возражали, чтобы женщина вела дела, только под контролем мужчины.
Но какое ей дело? Большинство мужчин нагоняют тоску, ей вообще скучно с людьми; пятнадцать лет она наблюдала, как развивается и меняется Хэнк, и не уставала удивляться. Она не намерена пожертвовать свободой ради чего-то менее значительного. В первые годы после смерти Хэнка она переспала с несколькими мужчинами, из них женат был только один, но чувства ее либо постепенно угасали, либо внезапно пропадали; все они — не Хэнк и не могли быть Хэнком. Ночами, когда оставались силы, она тянулась к вибратору, а потом засыпала.
Да, она завидовала. Да, это двойные стандарты. Мужчина может иметь любовниц, спать с каждой чирлидершей из «Далласских Ковбоев»… быть свободным, поступать как захочется, дело даже не в свободе, а в том, чтобы тебя хотели. Неважно, стар ты, или толст, или уродлив, — ты все равно желанен. Она не могла думать об этом иначе как о глобальной неудаче, будто жизнь ее протекала в тюрьме, будто она тащилась по узкому коридору, глядя, как остальные весело, вприпрыжку несутся мимо, подобно детям или собакам, нарушая правила, бегая кругами, шныряя туда-сюда.
Она не ханжа. Она использовала мужчин для секса или по крайней мере пыталась, хотя ни разу не смогла получить полноценного удовольствия. Даже мужчинам не нравилось, когда с ними так обращались, чем бы они потом ни хвастались приятелям. Ты использовала меня, как вибратор, сказал ей как-то один. Они были чуткими созданиями или чудовищами, они могли быть кем пожелают.
И все же они начали признавать ее. Постарели, разбогатели — бог весть почему, но они начали относиться к ней, как к женщине с обложки «Тайм», женщине, которую вы знаете давным-давно, еще с тех пор, когда она была красоткой, пожирательницей мужчин. Она, конечно, никогда не была сердцеедкой, но даже в пятьдесят выглядела превосходно. А это не входило в соглашение. Соглашение предполагало, что она должна превратиться в жирную развалину, как и все они, хотя их не беспокоила собственная старость и тучность.
Лучо Хайнс пригласил ее на охоту, и она не задумываясь отшила его. Это же именно Лучо, а не Клейтон Уильямс придумал «охоту на медовые горшочки»: дюжина проституток устраивалась в ветвях деревьев с одеялом и бутылкой шампанского — как егерь рассаживает фазанов на ветках для охотников, — а Лучо с приятелями должны были их отыскать.
Она рассказала Теду о приглашении.
— Не думаю, что они замышляют насиловать тебя, — хмыкнул он. — Для этого у них есть девочки помоложе.
— Секс мог бы стать интересной новинкой в жизни, — заметила она.
Он скорчил гримасу и уткнулся в свой журнал:
— Чуть позже я бы не возражал.
— Роскошный шанс.
— Знаешь, если тебя всерьез интересует мое мнение, я считаю, что это очень плохая идея. Они найдут способ унизить тебя, или это случится само собой, потому что они безмозглы и просто не в состоянии понять, чего ты на самом деле хочешь.
— А чего я хочу?
— Быть равной. Вступить в этот маленький клуб.
— Нет никакого клуба. А если есть, я уже давно в нем.
— Да, это верно.
— Ладно, пошутила.
— Нет, ты абсолютно права. Это я рассуждаю о вещах, о которых не имею понятия.
На следующий день она позвонила Лучо и сообщила, что приедет.
Охотничий лагерь располагался в Пайнвудс, в трех часах езды на северо-восток от Хьюстона. Люди жили там в жалких хибарах, на полях валялся сломанный фермерский инвентарь, и повсюду царила настоящая мексиканская бедность, нищета прошлого века. У нее в багажнике лежал трехдневный запас одежды и пара ружей: 28-й калибр на куропаток и 20-й — если понадобится что-нибудь посерьезнее. А под водительским сиденьем, как всегда, револьвер.
Автомобиль вилял по песчаной дороге. Буйная зелень, вьющаяся виноградная лоза, запах незнакомых цветов. Она думала об отце, старых реликтовых соснах, дубах и магнолиях стофутовой высоты; москиты и стрекозы, влажный душный воздух — не верится, что это Техас. Словно возвращаешься в далекое прошлое.
Солнце уже садилось, мужчины возвращались с охоты и рыбалки, когда Лучо проводил ее в вагончик. Она приехала в юбке, блузке, на каблуках и страшно корила себя, что забыла спрей от насекомых. Мужчины, судя по виду, не мылись и не брились уже несколько дней. Главный дом обычного ранчо, как правило, солидное здание: построен из известняка, обставлен кожаной мебелью; а здешняя сторожка — шаткая деревянная конструкция с наспех вставленными сетками вместо окон и некрашеными стенами. Это мог быть охотничий лагерь мэра какого-нибудь заштатного городишки — небрежно висящие провода, старые холодильники и телевизоры. Она знакома со всеми присутствующими. Рич Эстес, Келвин МакКолл, Обри Стоукс, Т. Дж. Гарнет и еще с полдюжины — все в каком-то старье, бледные ноги, торчащие из бермуд, свисающие жирные животы. У нее были с собой джинсы, но она решила не переодеваться: худшее, что можно сделать, это показать, что стремишься соответствовать обстановке, хочешь подольститься. Они неплохие мужики, но из тех, что любят покорность.
На ужин подали бобы, тортильи, говядину или кабрито, горы жареного сома, выловленного сегодня утром, а еще блюдо жареной бельчатины, продырявленной дробью шестой номер. Если прикинуть, сколько денег эти мужчины могли бы заработать за то время, что разбазарили на охоту, это можно считать самой дорогой трапезой в их жизни. Тревис Гиддингс методично отрывал беличьи головки и обсасывал их, капая жиром на рубашку. Пили «Биг Ред», сладкий чай, пиво «Перл», но в основном виски из бумажных стаканчиков. На десерт полагался персиковый кобблер и мороженое в пластиковых ведерках. Никаких воплей за столом, никакой брани и похабщины; прямо школьная раздевалка, когда туда вошла учительница. Она мимоходом бросила, что задержится здесь только на одну ночь, максимум на две; все едва заметно вздохнули с облегчением. Лучо передал виски, Джинни поднесла бутылку к губам, подняла повыше и задержала надолго, будто собиралась выпить до дна. Она, конечно, прижала языком горлышко, так что в рот почти ничего не попало, но приветственные крики и аплодисменты она заслужила. Плотину прорвало, на нее обрушился поток «ни хрена себе» и «твою мать». Всем нравятся пьяные женщины, подумала она. Это несправедливо.
