Джоди Пиколт - Обещание
Через пятнадцать минут Джордан с Крисом покинули комнату. Ни один из них не улыбался. Они молча направились в зал. Толпа расступилась — за их спиной слышался шепот, им смотрели вслед. У двери в зал суда Джордан повернулся к Крису.
— Что бы я ни делал, не перечь. Что бы ни сказал, подыграй. — Он видел, что Крис колеблется. — Ты обязан меня слушать, — прошипел он.
Крис кивнул, и они вместе распахнули дверь.
В зале суда повисла такая звенящая тишина, что Крис слышал биение собственного сердца. Он снова был на месте для дачи свидетельских показаний, его ладони потели, а руки настолько сильно дрожали, что на них пришлось сесть. Он только раз взглянул на своих родителей. Мама слабо улыбнулась и кивнула ему. Отец… Что ж, отец, по крайней мере, остался в зале суда.
Он не мог заставить себя посмотреть на родителей Эмили, хотя и чувствовал их гневные, испепеляющие взгляды, когда шел по проходу.
Он смертельно устал. Ткань пиджака кололась через тоненькую белую рубашку, а новые туфли натерли на пятке мозоль. Голова, казалось, вот-вот взорвется.
И внезапно он услышал голос Эмили. Звонкий, спокойный, такой родной. Она уверяла его, что все будет хорошо, обещала, что не оставит его. Крис огляделся, пытаясь понять, слышит ли этот голос еще кто-нибудь, надеясь увидеть ее, и почувствовал, как на него снисходит покой.
— Крис, — вновь задал вопрос Джордан, — что произошло ночью седьмого ноября?
Крис глубоко вздохнул и заговорил.
Прошлое
7 ноября 1997 года
Он не сводил глаз с пистолета, с крошечной вмятины, которую он оставил на белой коже ее виска. Ее руки дрожали так же сильно, как у самого Криса, и он не переставал думать: «Сейчас выстрелит». Но подспудно возникала мысль: «Но она ведь именно этого и хочет».
Она крепко закрыла глаза и прикусила нижнюю губу. Задержала дыхание. Она ожидает, как он понял, что будет очень больно.
Он уже видел раньше такое выражение на ее лице.
Он совершенно ясно вспомнил случай, о котором забыл рассказать доктору Фейнштейну, безусловно, свое самое раннее воспоминание. Он тогда только-только научился ходить. Он бежал по тротуару, упал и заорал во всю глотку. Мама взяла его на руки и посадила на крыльцо, а сама стала целовать колено без единой царапины и на всякий случай накладывать лейкопластырь. Уже успокоившись, он понял, что Эмили тоже плачет, а ее мама тоже целует и заклеивает ей коленку. Она бежала рядом с ним по тротуару, но не упала. А на ее колене оказалась свежая ссадина.
— Он упал, — засмеялась его мама, — а у Эмили синяк.
Такое случалось не раз, когда они были детьми: травмировался Крис, а морщилась от боли Эмили, или наоборот — она упала с велосипеда, а он расплакался. Педиатры называли это симпатической болью и заверяли, что дети перерастут.
Не переросли.
Пистолет прижался к виску Эмили, и внезапно Крис понял, если она убьет себя, то он умрет. Может быть, не сразу, может быть, не от слепящей вспышки боли, но умрет обязательно. Без сердца долго не проживешь.
Он протянул руку и схватил Эмили за запястье. Он был сильнее, чем она, и смог оторвать пистолет от ее головы. Свободной рукой он убрал пальцы Эмили с рукоятки кольта и осторожно поставил курок на предохранитель.
— Прости, — выдохнул он, — но я не могу.
Через мгновение глаза Эмили встретились с его глазами и тут же потемнели от замешательства, потрясения и ярости.
— А я могу! — воскликнула Эмили, пытаясь выхватить пистолет, который отнял Крис. — Крис, — через минуту сказала она, — если ты любишь меня, отдай пистолет.
— Я люблю тебя! — закричал Крис с перекошенным лицом.
— Если не можешь остаться со мной, я пойму, — произнесла она, глядя на пистолет. — Тогда уходи. Но не мешай мне.
Крис сжал губы и замер, но она так и не взглянула на него. «Посмотри на меня, — мысленно молил он. — Мы оба проиграем».
И несмотря на то что он не подставил себя под удар и в нем не сидело девять граммов свинца, он почувствовал, как Эмили страдает, — ему стало нечем дышать, он не мог ни о чем думать. Надо бежать отсюда. Нужно уносить ноги подальше от Эмили, чтобы вообще ничего не чувствовать.
Он споткнулся и упал в кусты, растущие вокруг карусели. Слезы застили глаза, ночь казалась беспроглядной. Он вытер слезы и побежал к машине.
В джип он садиться не стал и понял, что ждет, пока раздастся выстрел.
Прошло полчаса — медленные и тягучие. И прежде чем Крис осознал, что делает, ноги уже сами понесли его назад к карусели. Он увидел Эмили на том же месте, где и оставил, — она сидела, скрестив ноги, на дощатом полу, зажав в ладонях пистолет. Она гладила дуло, как будто играла с котенком, и плакала так горько, что задыхалась.
Но вот Эмили заметила его у карусели и подняла глаза. Они были красные, из носа у нее текло.
— Я не могу, — пожаловалась она, слова душили ее. — Я велела тебе убираться к черту, я сколько угодно могу кричать и утверждать, что хочу умереть, но выстрелить не могу.
С бешено бьющимся сердцем Крис помог Эмили встать. «Это знак, — подумал он. — Скажи ей, что он означает».
Но Эмили, как только оказалась на ногах, тут же вложила пистолет ему в руку. Кольт был скользким от пота и теплым от рук Эмили.
— Я настоящая трусиха и не могу себя убить, — прошептала она. — Но продолжать жить боюсь еще больше. — Она подняла глаза. — Куда мне идти?
Все слова застряли у Криса в горле. Он понимал, что если захочет, то отберет у Эмили пистолет и выбросит его так далеко, что она никогда его не найдет. Он сильнее, чем она… в этом-то и суть. Он сможет пережить страдания, всегда мог. Именно поэтому он умел плавать таким стилем, как баттерфляй, именно поэтому умел ждать в засидке на уток при нулевой температуре по нескольку часов; именно поэтому позволил Эмили уговорить себя дать ей возможность умереть. Но даже когда они были совсем крошками, когда Крис видел на теле Эмили симпатические синяки, он страдал намного больше, чем от собственной боли. Он умел переносить боль. Свою. Он только не мог переносить ее боль.
Крис остолбенел от муки, которую увидел на лице Эмили. В чем бы ни заключался ее секрет, он ее убивал. Медленно и намного болезненнее, чем мог убить кольт.
Громкий звук, вспышка света — и в голове Криса внезапно прояснилось, как бывало, когда он разрезал поверхность воды в последнем, победном гребке. И все встало на свои места. Эмили не боялась умереть. Она боялась остаться жить.
В это мгновение, в обступившей их ночи, Крис уже не думал о том, чтобы убежать, позвать на помощь, выиграть время. Были только они, он и Эмили, больше никого — и впервые он понял, что чувствовала Эмили.
