Василий Белов - Кануны
Данило крякнул и полез в шкап. Достал последнее письмо старшего сына Василия, повертел. Он не знал грамоты, но письмо знал почти наизусть:
«Добрый день, веселый час, пишу письмо и жду от вас. Здравствуйте, тятя Данило Семенович, мама Екатерина Андреевна и братец Алексей Данилович. С приветом ваш сын и брат Пачин Василий. Тятя, во первых строках моего письма сообщаю, что я теперь на новом месте и на корабле не служу. Меня посылают на курсы, чтобы выучиться на техника-командира. Конешно, моей грамоты маловато, но чего не хватает, доберем норовом…»
Дальше сын Василий перечислял в письме всех ольховских и ближних девиц, которым надо передать поклон, сообщал, что после курсов обещан ему отпуск, и подробно описывал, когда и какую получил военную форму. «Пожалуй, надо бы ему сообщить, что тут с отцом-то делают», — подумал Данило и уже решил: когда Олешка придет из школы, сразу надиктует ему письмо. Но опять же сразу и одумался: вдруг навредит парню? Вдруг и ему сделают остановку по службе? Там ведь хоть и морское дело, а свои Сопроновы тоже есть. Знамо, есть, где их сейчас нету…
Некуда сунуться, не с кем советоваться. Раньше хоть в церкву, к попу можно было сходить ежели что, либо в миру душу облегчить. Нынче церква под замком, стекла выбиты, а мир — что мир? Дожили до того, что стали друг дружку бояться, готовы и сами себя загрызть…
Данило хлопнул о колено старой облезшей пыжиковой шапкой. Некуда сходить, не с кем поговорить. К сыну Пашке, в Шибаниху? К свату Ивану Никитичу? Так у них на уме то же самое. Прозоров был голова умная, нонь неизвестно где. Лузин Степан… Постой-ко, а Шустов-то? Как он на чистке-то… Сам на себя заявку. Я, грит, не подхожу вам и прошу вычистить добровольно. Не каждый и может так-то…
И Данило Пачин, не мешкая, отправился к Шустову. На что он надеялся? Александр Леонтьевич хоть и справный хозяин — скотину держит, ульев пчелиных с полдюжины, но шесть сотен взаймы тоже не даст. У него и суммы такой нет. Семейство мал мала меньше, да и самого того и гляди прижмут. «А вот пускай выдает мне маслоартельный пай! — вдруг осенило Данила Пачина. — Пускай воротит! У меня там больше двухсот рублей. Дома бы наскребли сколько-нибудь да к свату Ивану съездить, подзанять. Остальное либо у того же Шустова, либо у шибановского приказчика Володи Зырина…»
Так думал повеселевший Данило, ступая напрямую к шустовскому дому по мягкой осенней тропе, проложенной по ольховским задворинам около бань. Ветер не давал ему пути. У амбара, переделанного в омшаник, Данило больше чем надо мыл сапоги в лужице из-под первого снега.
… Александр Леонтьевич Шустов — коренной ольховский крестьянин — еще до семнадцатого года самоучкой дошел сперва до приемщика, затем и до маслодельного мастера, после чего ездил в город Череповец Новгородской губернии учиться кооперативному делу. Кооперативное движение, начатое земствами сразу после реформ, графу Витте не удалось приостановить. Даже и прижатое к ногтю, оно широко и быстро развивалось по всей России. В 1904 году Николай Второй подписал уложение об учреждении мелкого кредита. Тогда, словно грибы после дождя, начали расти городские и сельские кооперативные общества. (Еще в 1870 году в селе Ошта Олонецкой губернии открылось первое сельское общество.) В 1912 году был создан московский народный банк, общий баланс которого к весне восемнадцатого года достиг семисот девятнадцати миллионов рублей. Только за осень 1914 года и одного льна было продано за границу на двадцать миллионов. Паевый капитал одного лишь сибирского союза маслоартелей превышал два с половиной миллиона, сумма его баланса составила сорок четыре миллиона рублей… Однако подписанный Лениным декрет от 20 марта 1917 года, дававший широкий простор русской кооперации, был отменен уже в восемнадцатом. А вскоре кооперативные средства, собранные за многие годы, начали изыматься государством, и Отто Юльевич Шмидт, руководивший тогда всем кооперативным делом, уже ратовал за его полное подчинение государству.
С тех пор много воды утекло. Отто Юльевич забросил кооперацию и подался в полярники. Союзы кооператоров то и дело перетряхивались, переименовывались и чистились от чуждого элемента. Но масло и лен, кожи и шерсть, зерно и картошка государству нужны были как и раньше…
Бухгалтер Ольховского отделения маслоартели Александр Леонтьевич Шустов вначале только дивился и недоумевал: зачем сворачивать кредитное дело? Для чего душить во младенчестве машинные товарищества и ТОЗы — этих младенцев, рано или поздно выросших бы в крепких здоровяков производственного кооперирования? Почему понадобились какие-то совсем новые колхозы? Ведь все и так вроде бы шло по Ленину. Кооператоры не только сбывали деревенский продукт, но и торговали городскими товарами, распространяли среди крестьян не только передовые агротехнические и животноводческие знания, но и культуру вообще, занимаясь издательской, просветительской и даже музыкальной деятельностью.
Побег председателя артели Крылова в неизвестном направлении, изъятие денежных и основных средств, а также преувеличение налогообложения изменили взгляд бухгалтера Шустова, и он еще за несколько дней до чистки написал заявление о выходе из ВКП(б).
Но Данило Пачин еще не знал, что ключи от сейфа и артельного шкафа были уже отобраны Скачковым от бухгалтера Шустова.
V
Дом Шустовых был под стать семье, такой же большой и широкий, в два этажа, с отдельной зимовкой, с горницей на зады и с чердачной светелкой. Даже и летом в иное время топили две большие печи: такое большое было семейство.
В роду Александра Леонтьевича долгожительство считалось привычным делом. Из каждых четырех прадедов обычно два-три доживали до того времени, когда правнуки начинали ходить по игрищам. Из каждых четырех прабабок две — три обязательно прихватывали перед смертью той поры, когда правнучки уже начинали невеститься.
По всем деревням окрест, а в иной и не по одному стояли такие же дома, и в тех домах жили многочисленные и многосемейные двоюродные и троюродные братья Александра Леонтьевича, жили также с дедами и прадедами.
Фамилия и родня многодетно была в чести у людей…
Данило Пачин еще раз со тщанием вытер о луговину свои хорошо промазанные сапожищи. Он крякнул, мысленно подбодрил себя и вступил на крыльцо.
Ворота открылись перед ним сами, бесшумно и широко. Данило знал: сработало какое-то хитрое приспособление. В другой раз он обязательно бы изучил половицу в крыльце, которая рычагом была связана с воротней защелкой (груз на сыромятной тетиве, пропущенной через блок, открывал ворота, когда кто-либо ступал на эту хитрую половицу).
