Борис Палант - Дура LEX
Я поговорил с портье, сказал, что обязательно остановимся на обратном пути, и попросил держать две комнаты, начиная с двадцать третьего августа. Портье попросил задаток, и я дал ему тридцать долларов. Цены тогда были смешные даже для меня — пятнадцать долларов за ночь. Мы немного погуляли по Загребу, который нам очень понравился. Да, не Вена и не Рим, но и не Морристаун и не Буффало. В американских городах, за исключением нескольких, гуляют только в парках, а на улицах обычно ни души. Загреб был небогатый, но вполне достойный европейский город: красивые дома, кафе, чистые трамваи. По тротуарам идут вполне прилично одетые люди. Я искал глазами транспаранты, знамена, портреты классиков марксизма-ленинизма, но не нашел ни одного. Мы вернулись к машине, втиснулись в ее крохотный салон и взяли курс на Риеку.
Названия, которые я столько раз видел на карте, приобретали реальность. Карловач.
— Вперед, на Карловач! — продекламировал я.
— Сказал Михайлович, — подхватил Алик.
Имея за плечами опыт более чем пятнадцатилетнего тесного общения, мы тут же оба поняли, что Михайлович — югославский герой, возможно, соратник Тито, глава партизанского отряда. Для лучшей рифмы мы произносили «МихайловАч». Если вы скажете, что эта деталь, эта маленькая наша забава несущественна, то будете правы. Но существенны ли были мои разговоры с Бернис Голден? А ведь без нее ничего, наверное, не было бы. Или было бы не так. Почему молитва перед боем важна, а припев «Вперед на Карловач, сказал Михайловач» не важен? Может, без него тоже было бы все не так?
Дорога пошла в гору. Наш «Рено» натужно попердывал на узком шоссе с непривычным для нас встречным движением. На горной дороге я никак не мог заставить себя пойти на обгон какого-нибудь грузовика, зато нас обгоняли почти все. Югославы любили риск и жизнь свою ценили недорого — они обгоняли даже тогда, когда встречная машина была всего в паре сотен метров. Жикнут слева и тут же перестраиваются прямо перед моим капотом. Ездили югославы на «Заставах» местного производства, но часто и на старых «Рено», «Ситроенах», «Фиатах», «Фольксвагенах». Иногда попадались большие «Мерседесы».
Около Карловача мы остановились на обед в придорожной столовой. Выбор блюд был минимальный, но поданный кусок мяса был честный и вкусный. Поглощая пищу, я поймал себя на мысли, что не думаю о предстоящей операции, а вместо этого веду себя как турист — просто с любопытством глазею на все вокруг. А нужно подмечать и запоминать какие-то полезные вещи, но я забыл, какие. Я понял, что расклеился, и мне стало не по себе. Снова обвел глазами помещение — столовка как столовка. Работяги жрут, выпивают, с ними разговаривает официант. Что тут для нас полезного, что из всего этого нам может пригодиться? Интересно, это государственное предприятие общественного питания или частная столовка? Я посмотрел на Алика — он ел и тоже, очевидно, что-то обдумывал. Я задал ему вопрос насчет формы собственности столовки, и он подтвердил, что это тоже его занимает. Мы стали обсуждать приметы, указывающие на то, что столовка частная, — достаточный уровень санитарии, отсутствие агитматериалов. Да, по всему выходило, что это частное заведение.
— В государственном тебе такую большую порцию не дали бы, точно спиздили бы половину, — резонно подытожил Алик.
Мы миновали Карловач, а затем Риеку. На закате перед нашим взором открылся вид на мост, соединяющий континент с островом Крк, — прекрасное зрелище для любого человека и вдвойне прекрасное для меня — теперь мы не были привязаны к паромному расписанию. За проезд по мосту надо было заплатить, что меня обрадовало, — признак капитализма, а значит, цивилизации. Мы миновали мост и еще через полчаса прибыли в пункт назначения — Башку, где без труда нашли отель «Эспланада». Забронированный номер обошелся мне здесь подороже, чем загребский, — аж 25 долларов за ночь. Мы поднялись в комнату и завалились на кровати. Джет-лэг, бессонная ночь в самолете, почти бессонная ночь на зальцбургском вокзале, предательство чехов, напряженная езда по Югославии — все это немедленно погрузило нас в сон без сновидений. Послезавтра должна произойти встреча, которую я ждал пять лет, но сил на ее предвкушение у меня уже не было.
* * *Бывала ли в вашей жизни долгая разлука с близким человеком? Для чего встречаются одноклассники, празднуя двадцатипятилетие, а то и пятьдесят лет со дня окончания школы? Нам интересно встретить знакомых людей спустя много лет, нам интересно побывать в местах, где мы долго не бывали, — родной город, курорт, куда мы ездили в детстве, просто красивое место, которое когда-то проезжали и куда заглянули на несколько минут. Мы всматриваемся в дома — те ли эти дома? Обветшали, стали ниже. Другие, наоборот, обновились и стали выглядеть хуже, потому что иначе почти всегда означает хуже. Расставаясь с людьми, местами и вещами, мы хотим, чтобы они не менялись, чтобы все застыло во времени навсегда. На других мы переносим желание самим застыть навсегда.
Весь следующий день мы с Аликом шатались по Башке. Через много лет Алик рассказывал мне, какой красивый остров Крк и какой живописный городок Башка. Но я этого не помню. Ни Крк, ни Башку. Помню только, что мысленно обозначал место нашей с Людой завтрашней встречи, — немного левее от ее гостиницы, немного правее от моей, на набережной. Я подаю ей знак следовать за мной, поворачиваюсь и иду. Куда иду? Надо найти укромное место. Я прохаживаюсь по набережной, всматриваюсь в улочки, отходящие от нее, — они открыты, все на виду. Но вот я нахожу маленький пустырь за одной из гостиниц. Да, сидеть негде, зато ни души. Пустырь — плохое обрамление для романтической встречи, и ни один японец не выбрал бы пустырь для встречи с возлюбленной. Бурьян, небольшая куча мусора, отсутствие тени. В голову лезли японцы — мастера обставлять любые церемонии. Это плохо, потому что у японцев опасные для евреев традиции — например, бросаться со скалы, если родители влюбленных не одобряют их отношений. Наши родители, кстати, тоже никогда не были в восторге от наших отношений — за это они и поплатятся. Ни ее родители, ни мои не знают, где сейчас их дети. Нет, не нравится мне пустырь, и я ищу другое место.
В Башке полно отдыхающих европейцев, в основном немцев. Мы с Аликом одеты хуже всех, и мне немного обидно за Америку — не сумела она одеть элегантно своих новых сыновей. На всех мужиках красивые цветастые рубашки, и все они выглядят как настоящие иностранцы. А мы опять — как «совки». Правда, моя по-ковбойски простроченная рубашка «Wrangler» очень удобна — на ней два больших нагрудных кармана — один для сигарет, другой для какой-нибудь небольшой нужной вещи.
