Розамунда Пилчер - Сентябрь
— Как насчет стаканчика хереса? Не против?
Агнес тоже немного растерялась:
— Я… м-м… ну конечно, хорошая мысль.
Она сдернула полотенце, вытерла руки. Арчи разыскал стакан и бутылку «Бристольского крема» и налил ей щедрую порцию.
— Вот, пожалуйста…
— Спасибо, лорд Балмерино…
Она приветственно подняла стакан, произнесла:
— За веселый вечер! — А потом, поджав губы, сделала крохотный благовоспитанный глоток и причмокнула: — Прелесть как вкусно. Я всегда говорю, от хереса тепло так и разливается.
Он ушел с кухни, снова пересек столовую и холл, завернул в гостиную. Здесь тоже топился камин и стояли цветы, и было полутемно, но пока еще пусто. Его домочадцы что-то не торопятся. В гостиной, прямо на крышке рояля, стоял поднос с напитками. Арчи прикинул: весь вечер предстоит пить шампанское, но сейчас он нуждается в рюмке виски. Он налил себе, налил еще одну и, держа по рюмке в обеих руках, старательно ступая, чтобы не пролить, поднялся по лестнице.
На площадке он столкнулся с дочерью, которая неизвестно почему расхаживала по дому в одном белье.
— Люсилла! — укоризненно произнес Арчи.
Но она смотрела на костюм отца, забыв о собственном неглиже.
— Ух ты! Папа, у тебя вид ну просто шикарный! Изысканный и романтический, правда-правда. Лорд Балмерино во всей красе. А брюки это новые? Какая прелесть. Я бы тоже не отказалась от таких. И дедушкина куртка. Безупречно!
Она обвила голой рукой его шею и запечатлела поцелуй на свежевыбритой скуле.
— И от тебя чудесно пахнет. Весь такой чистенький, нарядный, ну просто конфетка. А кому виски?
— Думал, пойду посмотрю, проснулась ли Пандора. А ты почему ходишь неодетая?
— Бегу к маме, не одолжит ли она мне нижнюю юбку? Мое новое платье оказалось чересчур прозрачным.
— Поспеши. Уже двадцать пять минут девятого.
— Да я уже готова!
Она с разбегу распахнула дверь родительской спальни.
— Ма, ничего не поделаешь, нужна нижняя юбка…
Арчи подошел к двери комнаты для гостей. Из-за двери доносились приглушенные звуки музыки: у Пандоры играло радио; но отсюда еще вовсе не следовало, что она не спит. Арчи зажал рюмки между пальцами одной руки, а другой отворил дверь.
— Пандора?
Она лежала, но не в постели, а поверх одеяла, закутавшись в шелковый с кружевами халатик. По всей комнате была разбросана ее одежда, и воздух был напоен густым, крепким ароматом экзотических духов, который стал как бы неотделим от нее.
— Пандора!
Она открыла свои прекрасные серые глаза. Она уже накрасилась, и густые ресницы под тяжестью туши, казалось, с трудом поднялись. Но, увидев брата, Пандора улыбнулась и проговорила:
— Я не сплю.
— Вот, принес тебе выпить.
Он поставил одну рюмку ей на столик рядом с лампой и присел на край кровати. Тихо звучала по радио танцевальная музыка, словно долетая из необозримо далекого прошлого. Пандора сказала:
— Спасибо.
— Уже почти время спускаться, встречать гостей.
Ее блестящие волосы рассыпались по подушке, словно одушевленные, отдельной жизнью. Но сама она лежала такая худенькая, невесомая, нематериальная, что Арчи вдруг ощутил беспокойство:
— Ты что, устала?
— Да нет. Просто лень нашла. А где все?
— Изабел красится, Люсилла бродит по дому в одном белье, хочет взять у матери нижнюю юбку. А мужчины пока не показывались.
— Чудесная минута, правда, перед тем, как начнут съезжаться гости? Мне всегда нравилось это время. Еще успеешь дать передышку ногам, послушать старые песни. Помнишь эту? Какая славная. И грустная. Вот только не могу вспомнить слова.
Они послушали вместе. Мелодию вел тенор-саксофон. Арчи наморщил лоб, стараясь отыскать в памяти забытые стихи. Что-то из прошлого двадцатилетней давности. Берлин, полковой бал. Да, что-то связанное с Берлином.
— Помнится, там про то, как долго от мая до декабря… ах, ну конечно! Курт Вейль.[25] «Но короче становятся дни в сентябре…» И потом про осенние листья, а дни проходят, и кончается время ожидания… Чувствительная такая песенка. Очень за душу берет.
Пандора села, протянула руку за рюмкой. Арчи увидел, какое у нее узкое запястье, как бледна, вся в голубых жилках, ее тонкая кисть, длинные пальцы с красными ногтями, кажется, просвечивают насквозь.
Он спросил:
— Ты скоро будешь готова?
— Через мгновение. Мне только надеть платье, молнию застегнуть, и все.
Она сделала маленький глоток. Глаза над краем рюмки казались огромными.
— О, чудесно. Это придаст мне бодрости. А ты замечательно выглядишь, Арчи. Такой же франт, как в юности.
— Агнес Купер сказала: сказка.
— Вот это комплимент. А я вовсе не спала, милый. Просто лежала и думала про вчерашнее. Так было чудесно. Совсем как когда-то. Никого, только мы с тобой. Сидим в скрадке. Хочешь — болтай, не хочешь — молчи. Я, наверное, чересчур разговорилась, но ведь двадцать лет нескоро перескажешь. Тебе было не очень скучно?
— Нет. Наоборот, много смешного. Ты всегда меня смешила.
— А вокруг — солнце, голубые небеса, конопляночки посвистывают. А ружья — бух, бух! И бедная куропатка валится на землю прямо с неба. И собаченции такие сообразительные. Такой восхитительный, погожий денек подарила нам судьба. Повезло, да?
— Да. Согласен.
— Как хорошо, что возвращаются прежние времена, что они не сгинули навеки.
— Это не дело, пора нам расстаться с нашей дурацкой фамильной привычкой все время обращаться к прошлому.
— Но ведь это прошлое было такое чудесное, как же к нему не обращаться? Да и вообще, о чем же еще думать, если не о прошлом?
— О настоящем… вчерашний день прошел и умер, а завтрашний еще не родился. Нам дано только сегодня.
— Д-да.
Она сделала глоток. Потом помолчала. За дверью уже слышалась суета. Открылась и закрылась где-то дверь. И голос Люсиллы:
— Конрад! Ах, какой вы нарядный! Я не знаю, куда делся папа, но вы идите в гостиную, сейчас мы все спустимся…
— Надеюсь, — заметил Арчи, — что она успела надеть материнскую нижнюю юбку.
— Конрад такой безупречный джентльмен, что даже если Люсилла явится голышом, он не заметит. Славный Грустный Американец. А ведь мог оказаться унылым занудой. То-то был бы ужас для нас всех.
— Ты обязательно потанцуй с ним сегодня.
— Да, приглашу его на белый танец и, пока будем кружиться по залу, перезнакомлю со всей местной знатью. Одно только меня печалит, что ты не сможешь участвовать в танцах.
— Не огорчайся. Зато я за эти годы в совершенстве постиг искусство светской беседы…
