Джон Ирвинг - Молитва об Оуэне Мини
«ОГО, ВЫ ХОТИТЕ СКАЗАТЬ, ТРЮДО ТРАХАЛСЯ С МЭРИЛИН МОНРО?» — сказал бы ему на это Оуэн Мини.
Но я уехал в Канаду не за тем, чтобы корчить из себя умника-американца; к тому же каноник Кэмпбелл сказал мне, что большинство канадских умников стремятся в Штаты. Мне вовсе не хотелось стать одним из тех, кто критикует все подряд. В 70-е годы в Торонто хватало американцев-нытиков; кое-кто из них ныл и по поводу Канады — Канада, видите ли, уже продала Соединенным Штатам боеприпасов и другого военного снаряжения больше чем на пятьсот миллионов долларов.
«Канадских долларов или американских?» — не моргнув глазом спрашивал я; мне не хотелось ни во что ввязываться. Иными словами, я изо всех сил старался и вправду стать канадцем; я не собирался драть глотку из-за всякого американского дерьма и любой американской херни. Когда мне сказали, что к началу 70-х Канада на международных поставках оружия стала зарабатывать больше всех в мире на душу населения, я ответил: «Правда? Надо же, как любопытно!»
Кто-то говорил, будто большинство противников войны, вернувшихся в Соединенные Штаты, просто не выдержали канадского климата. Меня спросили, что я думаю о серьезности антивоенного движения, если «эти люди» могут отречься от своих убеждений из-за того, что здесь немножко холодно.
Я сказал, что в Нью-Хэмпшире холоднее, чем здесь.
А знаю ли я, спросил меня один, почему черных американцев в Канаду приезжает не так много? А те, что приезжают, заметил другой, не остаются надолго. Это потому, что в гетто, откуда они приехали, с ними обращались лучше, объяснил третий. Я промолчал.
Я стал гораздо более ревностным англиканцем, чем до этого был конгрегационалистом или епископалом — или даже прихожанином внеконфессиональной церкви, если так можно выразиться. Я принимал такое участие в делах церкви Благодати Господней на Холме, как не участвовал прежде ни в каких церковных делах. А кроме того, я стремился стать хорошим учителем. Я тогда был еще молод, мне исполнилось всего двадцать шесть, и, когда я начал преподавать у этих девчонок из школы епископа Строна, у меня не было своей девушки; но я ни разу не взглянул ни на одну из них с подобным прицелом, даже на тех, что страдали по мне — по-школьному, по-детски. О, эти девчонки страдали по мне так недолго, всего несколько лет, — теперь-то нет, конечно. Но я до сих пор помню этих симпатичных школьниц; кое-кто из них даже приглашал меня потом на свадьбу!
В те первые годы, когда каноник Кэмпбелл был мне таким другом и вдохновителем — когда я носил с собой мою Книгу общей молитвы и «Руководство для иммигрантов призывного возраста, въезжающих в Канаду», куда бы ни шел, — я оставался настоящим канадцем, канадцем — по духу и по паспорту.
Когда бы я ни натыкался на толпу этих активистов из САИ — а я не так уж часто на них натыкался, во всяком случае в Форест-Хилле, — я даже не заговаривал о Соединенных Штатах или о Вьетнаме. Должно быть, я верил, что мой гнев и одиночество возьмут и сами уйдут — если я не стану их удерживать.
Тогда устраивали митинги, разумеется протестные. Но я не ходил туда; я и в Йорквилл-то[34] ни разу не забрел — вот как я старался держаться от всего этого подальше! Когда «Речной пароходик» вышел из моды, я не особенно горевал — и не пел старых песен в стиле фолк, даже про себя. Я достаточно наслушался, как их поет Хестер. Я тогда стригся коротко; я и сегодня стригусь коротко. Я никогда не носил бороды. Ох уж все эти хиппи, все эти песни протеста и «сексуальная свобода» — помните? Оуэн Мини пожертвовал гораздо большим, он гораздо больше пострадал — так что меня не заботили ни страдания остальных, ни то, что те считали своими героическими страданиями.
Говорят, нет веры ревностней, чем у новообращенного, — и я стал именно таким англиканцем. Говорят, нет патриотизма пламенней, чем у недавно прибывшего иммигранта, — и никто не стремился «ассимилироваться» сильнее меня. Говорят, из всех учителей трепетней всего к своему предмету относится новичок — и мои девчонки в школе епископа Строна вкалывали так, что от них дым шел.
В 1967 году из вооруженных сил США дезертировало 40227 человек; в 1970-м их было уже 89088 — и в том году только 3712 американцев привлекли к уголовной ответственности за нарушения закона о выборочной воинской повинности. Интересно, сколько еще их сжигало или уже сожгло свои повестки? Какое мне до этого дело? Сжечь свою повестку, уехать в Канаду, нарваться на полицейского в Чикаго, чтобы расквасил тебе нос, — я никогда не считал подобные выходки героическими, особенно в сравнении с самоотречением Оуэна Мини. К концу 1970-го во Вьетнаме погибло больше сорока тысяч американцев; мне трудно представить, чтобы хоть один из них посчитал сожжение повестки или отъезд в Канаду таким уж «геройством» — как вряд ли они посчитали бы какой-то жалкий арест за участие в беспорядках в Чикаго такой уж жертвой.
А что касается Гордона Лайтфута и Нила Янга, равно как и Джони Митчелл, Иэна и Сильвии, то я до этого уже слышал Боба Дилана и Джоан Баэз; и еще я слышал Хестер. Я даже слышал, как Хестер поет «Четыре могучих ветра». Она всегда неплохо пела под гитару; она унаследовала от матери приятный голос (хотя у тети Марты голос был не такой красивый, как у моей мамы) — но именно что приятный, то есть недостаточно сильный и непоставленный. Хестер могла бы хоть пять лет кряду заниматься у Грэма Максуини, все равно она не верила, что петь можно научиться. Пение — это то, что у нее «внутри», утверждала она.
— ТЫ ТАК ГОВОРИШЬ, БУДТО ЭТО КАКАЯ-ТО БОЛЕЗНЬ, — заметил Оуэн, хотя он как раз поддерживал ее больше всех. Когда она упорно пыталась писать собственные песни, я знаю, Оуэн подбрасывал ей кое-какие идеи; позже он признался мне, что даже написал для нее пару песен. В те дни она выглядела как типичная фолк-певица — наряд под неопределенную старину или под другую фолк-певицу: малость запущенная, малость циничная, здорово потрепанная, будто пешком обошла полсвета, а ночевала на подстилке (с кучей мужиков); казалось, ее волосы и вправду пахнут крабами.
Помню, как она пела «Четыре могучих ветра» — причем я помню очень живо.
Подамся, что ли, в Альберту; там у меня друзья,
Там осенью дивное время…
— ГДЕ ЭТО — АЛЬБЕРТА? — спросил ее Оуэн Мини.
— В Канаде, задница ты необразованная, — ответила Хестер.
— НУ ЗАЧЕМ ТАК ГРУБО, — отозвался Оуэн. — ЭТО ХОРОШАЯ ПЕСНЯ. НАВЕРНОЕ, ГРУСТНО УЕЗЖАТЬ В КАНАДУ.
Шел 1966 год. Он вот-вот должен был получить звание второго лейтенанта вооруженных сил США.
— Грустно уезжать в Канаду, говоришь? — заорала на него Хестер. — Там, куда тебя отправят, будет в сто раз грустнее.
— Я НЕ СОБИРАЮСЬ УМЕРЕТЬ ТАМ, ГДЕ ХОЛОДНО, — промолвил Оуэн Мини.
Он хотел сказать, что уверен совершенно точно: он умрет там, где тепло — где очень тепло.
В канун Рождества 1964-го в Сайгоне погибли два американских солдата — вьетконговские террористы взорвали помещение, где были расквартированы военнослужащие США. Неделю спустя, в новогодний вечер, Хестер выворачивало наизнанку — она, видимо, блевала как-то по-особенному мощно и живописно, что побудило Оуэна расценить это как некое знамение.
— ПОХОЖЕ, В НОВОМ ГОДУ НАС НЕ ЖДЕТ НИЧЕГО ХОРОШЕГО, — заметил Оуэн, пока мы наблюдали, как Хестер сгибается пополам в розовом саду.
Действительно, в этом году война разгорелась всерьез; по крайней мере, именно в этом году средний, не самый наблюдательный американец начал замечать, что у нас во Вьетнаме что-то неладно. В феврале военно-воздушные силы США провели операцию «Огненная стрела» — «оперативно-тактический ответный удар с воздуха».
— Что это значит? — спросил я Оуэна: он ведь так преуспел в своих военных науках.
— ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО МЫ РАЗМАЗЫВАЕМ ПО ЗЕМЛЕ ОБЪЕКТЫ В СЕВЕРНОМ ВЬЕТНАМЕ, — объяснил он.
В марте военно-воздушные силы США начали операцию «Удар грома» — чтобы «пресечь поток поставок на Юг».
— А это что значит? — снова спросил я Оуэна.
— ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО МЫ РАЗМАЗЫВАЕМ ПО ЗЕМЛЕ ОБЪЕКТЫ В СЕВЕРНОМ ВЬЕТНАМЕ, — снова ответил Оуэн Мини.
Этот месяц ознаменовался тем, что во Вьетнаме высадились первые боевые части США. В апреле президент Джонсон санкционировал использование американских сухопутных войск — «для наступательных операций в Южном Вьетнаме».
— ЭТО ЗНАЧИТ «ПОИСК И УНИЧТОЖЕНИЕ», «ПОИСК И УНИЧТОЖЕНИЕ», — сказал Оуэн.
В мае Военно-морской флот США начал операцию «Рыночное время» — «с целью обнаружения и перехвата надводного транспорта в прибрежных водах Южного Вьетнама». Гарри Хойт был там; его мать рассказывала, что ему очень нравится на флоте.
— Но что они там делают? — спросил я Оуэна.
— ОНИ ЗАХВАТЫВАЮТ И УНИЧТОЖАЮТ СУДА ПРОТИВНИКА, — сказал Оуэн Мини. Многочисленные беседы с одним из преподавателей военной кафедры дали Оуэну основания как-то заметить: — ЭТОМУ НЕ БУДЕТ КОНЦА. ТО, С ЧЕМ МЫ ИМЕЕМ ДЕЛО, НАЗЫВАЕТСЯ ПАРТИЗАНСКОЙ ВОЙНОЙ. ИЛИ МЫ ГОТОВЫ СТЕРЕТЬ С ЛИЦА ЗЕМЛИ ЦЕЛУЮ СТРАНУ? ЭТО МОЖЕТ НАЗЫВАТЬСЯ «ПОИСК И УНИЧТОЖЕНИЕ» ИЛИ «ЗАХВАТ И УНИЧТОЖЕНИЕ» — В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ЭТО УНИЧТОЖЕНИЕ И ЕЩЕ РАЗ УНИЧТОЖЕНИЕ. ПРЕКРАТИТЬ ЭТО ПО-ХОРОШЕМУ УЖЕ НЕЛЬЗЯ.
