Павел Санаев - Хроники Раздолбая
«У мамы есть, наверное, второй ключ. Это какой-то знакомый родителей, пришел ко мне по делу, — предположил он. — Почему только без предупреждения?»
Услышав шум в прихожей, мужчина оторвал взгляд от журнала, который читал, и посмотрел на Раздолбая.
«Барракуда! — сразу определил он, увидев его глаза. — Нет… Хуже!»
Взгляд мужчины казался неприятнее взгляда давно уже привычных хищников. В нем не было совсем ничего живого, и на Раздолбая как будто целились два серых фотоэлемента.
— Долго вас пришлось ждать, — с подчеркнутой вежливостью обратился к Раздолбаю мужчина. — Я уже грешным делом думал сам себе чаю налить.
— Кто вы? Как вы ко мне вошли?
— Ну… Войти не проблема, не надо меня пугаться. Я работаю с вашим хорошим другом Мартином Глебовичем Покровским.
— Вот оно что, — с облегчением вздохнул Раздолбай, не понимая только, зачем коллега Мартина вошел без разрешения, а главное — как он это сделал. — Сейчас я вам тогда налью сам чаю.
— Буду вам очень признателен.
— Как вы ко мне зашли? Я что, забыл дверь запереть? Можно было позвонить сначала.
— Давайте плясать от печки. Меня зовут Сергей Вадимович, и я, как уже сказал, работаю с вашим другом Мартином Глебовичем Покровским. Решаю для него, так скажем, вопросы юридического и правового сопровождения. Поскольку Мартин Глебович любит, чтобы все было оформлено законно, он просил меня составить договор о вашей с ним сделке.
— Сделке? У нас не было сделок.
— А ваш спор?
— Это? Да… Просто… Мне в голову не приходило называть это сделкой, — растерялся Раздолбай. — Я даже не понимаю, как можно оформить договор на спор?
— Правильнее будет сказать, оформить спор в виде договора. Я вам покажу, документ у меня с собой.
Сергей Вадимович открыл стоявший под столом дипломат и достал из него скрепленные степлером листы.
— Изучайте.
Прежде чем взять бумаги, Раздолбай пристально изучил самого Сергея Вадимовича. Глаза-фотоэлементы не выражали ровным счетом ничего, и вежливое, корректное обращение сочеталось с этим взглядом, как бархатная подушечка с револьвером. В движениях мужчины чувствовались уверенность и спокойствие. В то время как Лещи суетливо метались в соленой воде, а движения Барракуд пронизывала нахрапистая развязность, пластика этой незнакомой рыбы была удивительно расчетливой. Казалось, ни одно движение не расходует больше сил, чем требуется.
«Акула… — подумал Раздолбай. — Нет, акула тупая, а он очень умен. Мурена!»
Сходство с Муреной добавляли Сергею Вадимовичу и черты лица — нижняя челюсть, чуть выступающая вперед, и пятнистая кожа, покрытая загаром, который отказывался прилипать к некоторым, как будто давно обожженным местам.
— Читать будете? — напомнил Сергей Вадимович, протягивая листы.
— Да, конечно, — спохватился Раздолбай.
Он ожидал шутки — краткого непритязательного текста, излагавшего суть спора. Увидев несколько страниц юридической казуистики, он совсем потерялся и стал бегло сканировать документ, ничего в нем не понимая:
«…общество с ограниченной ответственностью с одной стороны… физическое лицо с другой стороны… заключили сроком на двадцать лет… в случае невыполнения… жилплощадь ответчика станет площадкой для размещения арт-объекта…»
— Какого еще арт-объекта? — забеспокоился Раздолбай.
Сергей Вадимович достал из кармана толстый черный маркер и столбиком поставил его на подоконник.
— Давай проще, — задушевно сказал он. — Мартин Глебович человек… эксцентричный. Я всю эту хренотень писал, потому что он мне за это платит, но в двух словах объясню просто. Не выполнишь то, о чем вы договорились, я приду к тебе домой, как пришел сейчас, и тихо, без шума сделаю надпись — это и есть «арт-объект». Потом буду наведываться, увижу, что стер, — напишу снова. Вы поспорили, я это оформил в юридический договор. Умно это, не умно — значения не имеет, для меня это работа. Сейчас подпишешь, и я тебя избавлю от своего общества. Понятно?
— Я ничего не подпишу! — перепугался Раздолбай, которому Сергей Вадимович начал внушать ужас. Одно дело было в шутку поспорить с другом, и совсем другое дело — подписывать какую-то юридическую бумагу в присутствии пятнистого человека со взглядом василиска, который запросто вошел в запертую квартиру. — Я сейчас позвоню Мартину, он вам скажет, что это шутка.
Раздолбай бросился к телефону, набрал номер «Украины» и попросил соединить его с шестьсот вторым номером. Он боялся, что Мартина опять не окажется на месте, но после нескольких томительно-долгих гудков тот поднял трубку.
— Март, привет! — затараторил Раздолбай. — Слушай, тут у меня твой человек — Сергей Вадимович. Я вообще удивлен таким поступком, мы не договаривались, что ко мне будут входить с отмычками.
— Мы договорились, что у тебя появится надпись. Я пока все-таки не настоящий Воланд, чтобы она могла появиться силой дикого колдовства, поэтому показал, как это будет. Проспоришь — придет он, или другой человек вроде него, и напишет в твое отсутствие.
— Мартин, это фигня какая-то! Такого уговора не было! Это называется… вторжение в частную жизнь, кажется! Это преступление вообще-то.
— Преступление или нет, об этом поговори с Сергеем, он — юрист.
— Я не буду подписывать эту бумагу. Это несерьезно!
— Нет, бумага — это серьезно как раз. Несерьезно — оставить это без бумаги, чтобы через двадцать лет ты с хиханьками говорил мне, что все это была ерунда и мы ни о чем таком не спорили. Я был вчера в говно, но к бизнесу, картам и пари я отношусь внимательно даже в коматозном состоянии. Я предупреждал тебя вчера несколько раз — не надо со мной спорить, если не готов к ставке. Ты поспорил, Сталин разбил. Спор заключен, и визит Сергея — это просто юридическое оформление.
— Я не буду ничего подписывать!
— Тогда это будет считаться отказом от спора. Надпись появится, как только ты уйдешь из дома, и это будет тебе жизненным уроком.
— Ты мне угрожаешь, что ли?
— Я учу тебя основе понятий, первое из которых — отвечать за свои слова.
— Да иди ты на фиг со своими бандитскими понятиями! Мы друзья или кто? Если ты со мной так поступишь, я тогда вообще не знаю, что о тебе думать!
— Мне грустно будет, если ты плохо обо мне подумаешь, потому что мы друзья, но я предупреждал, что ты бросаешь вызов не лично мне, а Судьбе. Можешь думать обо мне что угодно, но с момента заключения спора действуют высшие механизмы, и в данном случае я всего лишь дико покорное орудие.
— Да пошел ты со своими механизмами на фиг!
