Алексей Иванов - Ненастье
Промокли и продрогли проститутки, что прогуливались по бульвару; от потёкшей туши они были похожи на несчастных енотов; они соглашались ехать хоть с кем и за полцены. Из амбразур ночных ларьков, вооружившись газовыми баллончиками, осторожно выглядывали продавщицы — это кто так уверенно молотит по прилавкам? Вода просеивалась сквозь ржавую крышу остановки на двух студентов, ожидающих троллейбус, который приедет уже только завтра. Ливень, обнажённый светом одинокого фонаря, закручивался вокруг фонарного столба, словно призрачная стриптизёрша.
А утром за окном висел белый туман, казалось, что весь мир остался в постели. Герман проснулся и увидел, что Танюша тихонечко встала, надела его футболку и с каким‑то странным трепетом, с изумлением осматривает на столе и на этажерке его вещи — трогает, вертит в пальцах, даже нюхает.
Тяжёлая, как пистолет, механическая бритва с блестящим заводным ключом. Мятый тюбик зубной пасты «Поморин». Мощные плоскогубцы с почерневшими челюстями. Свинцовый кастет с дырками для пальцев — ого, какая широкая должна быть ладонь… Пачка сигарет «Стюардесса». Мятые купюры, сцепленные канцелярской скрепкой. Плоская фляжка — ой, пахнет из горлышка коньяком. Блёклая фотка в рамке: Герман и Серёжа, оба такие мальчики… Стоят в обнимку в ковбойских шляпах и военной форме. Серёжа — в белой щетине, с автоматом в руке, а Герман длинный, худой, с большими, как у верблюда, коленями. Сбоку написано: «Шуррам 1985».
Да, это — Герман. Немец. Он совсем не такой, как Серёжа. Серёжа всегда был где‑то там, а Герман — тут. Он бережный. И нежный. Он думает о ней, а не о чём‑то другом. Танюша никогда не сомневалась, что для девушки выбор мужчины — главный выбор жизни. И сейчас она чувствовала, что наконец‑то она выбрала правильно — угадала, узнала, отыскала, выревела этого мужчину.
С ним она проживёт всю свою жизнь — Таня всегда верила, что мужчина даётся женщине один на всю жизнь. Она будет ухаживать за ним, кормить его, гладить ему рубашки, а он будет любить её, будет рассказывать ей, как прошёл его день, и она родит ему много‑много детей. А в конце они станут старенькие и как‑то незаметно для своих внуков растают в солнечном свете.
— Иди ко мне, Пуговка, — позвал с кровати Герман.
Танюша оглянулась и заулыбалась от счастья.
— Почему я пуговка? — смеясь, спросила она, залезая к Герману.
— Потому что Пуговка, — Герман с головой закинул её одеялом.
— Нет, почему? Нет, почему? Нет, почему? — шептала она и тёрлась лицом о грудь Германа. — Скажи мне это тысячу миллионов раз!
— Потому что ты маленькая глупая пуговица, пришитая вверх ногами.
Это был медовый месяц Танюши, самый счастливый месяц в её жизни.
А в начале октября Таня узнала, что беременна. Задержка случилась ещё в августе, но обстоятельства закрутили Танюшу — огород, урожай, любовь с Германом, — и выскочило из головы, что звонок уже прозвенел. Залёт, без сомнения, был от Серёжи — на том последнем свидании, когда Серёжа подвёл черту. В октябре уже следовало очень‑очень поспешить с абортом. Танюша хотела, чтобы её отношения с Германом начались с чистого листа.
В женской консультации Танюша доверяла доктору Валерию Савичу Стратону: он понимал беды девчонок, входил в положение, объяснял.
— Лучше, милочка, записывайся ко мне, — убеждал доктор Стратон. — В больнице ни лекарств, ни белья, ни ухода, а я всё сделаю сам, и беру совсем недорого. Понимаю‑понимаю, много ли там получают парикмахерши…
— Говорят, что потом детей не будет… — сказала Таня о самом главном.
— Да всё у тебя будет, красавица, — ласково и уверенно говорил Валерий Савич, по‑учительски глядя на испуганную Танюшу поверх очков. — Если доктор хороший, то риск минимальный. Ты девочка здоровенькая, быстро восстановишься и потом родишь, от кого захочешь. Дело житейское.
Стратон делал левые аборты. Он проводил операции в поликлинике, где работал, но в выходные, когда не было начальства, и плату брал посильную — да хоть пару бутылок зубровки. Клиенток у него хватало: бывало, в женских консультациях отказывали в направлении на аборт из‑за большого срока или когда вымогали взятку; бывало, женщины не желали ложиться в стационар официально, скрывая аборт от начальства или от мужа. Бывало, другие врачи спихивали доктору Стратону своих пациенток, опасаясь ВИЧ. Женщины верили обаянию и огромному опыту Стратона. Но Тане его опыт не помог.
Вечером в воскресенье Германа вызвали к телефону на вахту общаги. Незнакомый равнодушный голос попросил забрать Таню из больницы.
Герман примчался в клинику, едва не свалив «барбухайкой» ворота больничного городка. У заднего подъезда Германа встретил молодой врач со строгим и отчуждённым лицом. Ему явно неприятно было видеть Германа.
— Уже всё нормально, — сказал он. — Не волнуйтесь. Для жизни девушки нет никакой опасности. Просто рано утром у нас обход заведующего, и в палатах не должно быть пациентов, которые попали к нам в больницу мимо регистратуры. А за девушкой требуется немного проследить.
— Что с ней? — Германа словно дёргало током.
— Н‑ну, пришлось применить глубокое вмешательство…
— Аборт? — догадался Герман. — Это вы делали?
— Стратон делал! — с внезапной злобой ответил врач. — Есть у нас такой гений скальпеля и спирта! Он же бухает на работе! А девчонка ваша больше никогда не будет иметь детей! Она вашу проблему решила! Всё, заберите её!
Герман будто поплыл по широким ступенькам крыльца.
Его кто‑то довёл до палаты, где на койке в одежде лежала Танюша.
Она уже всё знала. Ей казалось, что мир стал бестелесным. Какая‑то ведьма, которой не может быть, вдруг появилась из воздуха, из пустоты, и ловко швырнула на неё своё невидимое заколдованное покрывало — оно полетело как птица, упало на Танюшу и окутало холодом с головы до ног.
— Это не от тебя было, Гера, — негромко сказала Таня. — От Сергея.
— Зачем, глупая? — с мукой ответил Немец. — Ну какая разница, от кого?..
И тогда Танюша завыла по‑собачьи. Так она стала Вечной Невестой.
На следующий день Серёга Лихолетов вышел на свободу.
* * *Герман убрал рюмки и бутылки с края заставленного посудой кухонного стола и на расчищенное место аккуратно положил папку‑скоросшиватель, завёрнутую в полиэтилен и обмотанную изолентой. Три года назад Танюша вынесла эту папку из разгромленного «Юбиля». Едва Серёга сообщил, что надо встретиться, Герман съездил в Ненастье и достал папку из погреба.
— Вот она, — сказал Герман. — В целости и сохранности.
Серёга отодвинул ящик стола, столкнул туда свёрток и задвинул ящик.