Эльза Моранте - La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет
Для Иды новое свойство глаз Узеппе проявлялось только в их цвете: смешение темно-синего и светло-голубого стало, если можно так выразиться, еще более чистым, почти непостижимым в своей двойной глубине. Однажды, войдя на кухню, она увидела Узеппе, тихо стоящего на ступеньке плиты, взгляды их встретились. В глазах сына Ида прочитала какое-то невыносимое знание, невыразимо мучительное и одновременно наивное. Его глаза говорили ей: «Ты об этом знаешь!» — и ничего более, никаких вопросов и ответов.
В феврале Лена-Лена устроилась на работу штопальщицей чулок, поэтому ей пришлось отказаться от посещений дома на улице Бодони. Но за Узеппе теперь присматривала Красавица, и этого было достаточно.
Прошли те времена, когда Красавицу кормили бифштексами и обихаживали в салоне для собак: все это было раньше, при жизни Нино, который сам расчесывал ей шерсть и даже массировал ее, а также промывал влажной ватой глаза и уши. Теперь Красавице приходилось довольствоваться макаронами и овощами, да иногда ей перепадал маленький кусочек мяса, который Узеппе давал ей со своей тарелки за спиной Иды. Что касается туалета, то теперь Красавица во время прогулок принимала ванны по собственному методу: она каталась по земле, а потом неистово отряхивалась, поднимая огромные тучи пыли. По правде сказать, эти ванны ей нравились больше, чем те, которые ей устраивали раньше в салоне собачьей красоты, с горячей водой и душистым мылом: она никогда их не любила.
Однако ей было нелегко привыкнуть к ограниченному пространству маленьких комнат, ведь она была приучена к прогулкам, путешествиям, а еще раньше (через своих предков) — к бескрайним азиатским пастбищам.
В течение зимы, запертая в квартире, она вынуждена была иногда справлять собачью нужду на клочки бумаги и старые газеты, но она готова была на любую жертву, лишь бы неотступно находиться рядом с Узеппе.
Несмотря на скудный рацион, она быстро восстановила крепкое тело и здоровую мускулатуру. Правда, ее белая шерсть потемнела и в некоторых местах свалялась колтуном. На ошейнике у нее все еще было написано «Красавица», но местные ребятишки прозвали ее Чернавка. От шерсти у нее исходил сильный запах псины, ее часто кусали блохи. Этот ее собачий запах прилип и к Узеппе, так что иногда другие собаки обнюхивали его в недоумении: уж не щенок ли это какой?
Собаки эти были единственными друзьями Узеппе: среди людей у него таковых не было. С наступлением тепла Красавица и Узеппе стали проводить на улице большую часть дня. Вначале Ида в свободное от работы время старалась сопровождать их, но вскоре поняла, что на своих сухих ослабевших ногах ей за ними не поспеть. Они тотчас же убегали вперед, теряясь из виду, а она оказывалась далеко позади. Едва выйдя за ворота, Красавица и Узеппе бежали в неизвестность, скача и подпрыгивая на бегу. В ответ на громкие крики Иды Красавица лаяла издали, успокаивая ее: «Все в порядке. Не беспокойся и возвращайся домой. Я присмотрю за Узеппе. Я справилась бы и со стадом в сто, двести, триста голов: неужели мне не по силам присмотреть за одним маленьким человечком?»
Волей-неволей Иде пришлось полностью положиться на Красавицу, она чувствовала, что собака не обманет ее доверия. Впрочем, что еще оставалось делать? Прогулки с Красавицей были единственным развлечением малыша: граммофон, после сцены с разбитой пластинкой, был навсегда задвинут в угол, где и пылился. Узеппе, как и Красавица, томился теперь в четырех стенах, бродя как неприкаянный, и Ида по утрам больше не осмеливалась запирать его в квартире, как она делала это зимой. После утреннего звонка Иды малыш и собака обычно сразу же выходили на улицу. Красавица быстро поняла, что звонок этот предвещал их скорую прогулку. Услышав его, она начинала скакать, громко лаять и чихать от удовольствия.
Но к обеду Красавица обязательно приводила Узеппе домой, как будто в ее огромной голове, похожей на медвежью, были спрятаны часы.
Первое время они не отходили далеко от дома; их геркулесовыми столбами[28] были: с одной стороны, набережная Тибра, с другой — склоны Авентинского холма и Порта Сан Паоло (заметим, что Красавица всегда уводила Узеппе в сторону от мрачного здания скотобойни, находящегося неподалеку). Возможно, еще и сейчас некоторые жители района Тестаччо помнят эту неразлучную одинокую парочку: огромную собаку и маленького мальчика. В некоторых важных местах, например, на площади Эмпорио, когда там появилась карусель, или на Монте Тестаччо, где иногда располагался лагерем цыганский табор, Узеппе и Красавица останавливались, сердца их бились в унисон, малыш приплясывал, а собака весело махала хвостом. Но если кто-нибудь обращал на них внимание, Узеппе поспешно убегал, и Красавица послушно следовала за ним. Весна выплеснула на улицы множество шумов, голосов, движений. Из окон доносилось: «Этторе-е! Мариза! Умбе!», а иногда: «Нино!» Услышав это имя, Узеппе менялся в лице, веки его начинали дрожать, он бросал Красавицу и порывался куда-то бежать. Красавица, в свою очередь, приподнимала уши, на мгновение становясь соучастницей безумной надежды, хоть и понимала ее бессмысленность. Она не бросалась вслед за Узеппе, а, умудренная опытом, стояла неподвижно и следила за ним взглядом, в котором читалось снисхождение. Узеппе почти сразу же виновато возвращался, и укоризненный взгляд Красавицы встречал его. В районе жило много людей, которых звали Нино, и Узеппе знал об этом.
Прекрасную весеннюю погоду, наступившую в этом году довольно рано, на три дня испортил сирокко, принесший тучи и пыльные дожди. Грязный горячий воздух пахнул пустыней. В один из таких дней с Узеппе случился второй приступ. Они едва закончили обедать, малыш ел мало и неохотно. Он остался после обеда в кухне в обществе Красавицы, а Ида пошла и прилегла на кровать. Через некоторое время Красавица начала проявлять признаки беспокойства, как случается с некоторыми животными перед началом землетрясения или какой-нибудь другой катастрофы. Она принялась бегать из кухни в спальню и обратно, так что Ида, рассердившись, прикрикнула на нее. Было три часа пополудни. Со двора доносились слабые звуки радио и голоса с велосипедной стоянки. В набухшем грязном небе раздался удар грома, хотя дождя не было. С улицы послышалась сирена проезжавшего мимо автомобиля. Как только эти звуки стихли, из кухни до Иды донесся приглушенный разговор: Узеппе испуганным запинающимся голосом произносил нараспев какие-то отрывочные фразы, а Красавица тихонько повизгивала, выражая заботу и тревогу. Малыш и собака часто разговаривали между собой, но на этот раз Идой овладело смутное беспокойство, которое заставило ее броситься на кухню. Узеппе ходил по кухне неуверенными шагами, как будто в потемках, а Красавица кружила рядом с несчастным видом няньки, не знающей, что предпринять. Увидев Иду, она бросилась к ней, как будто звала на помощь. На этот раз Ида собственными глазами увидела, как развивается кризис падучей с того момента, когда болезнь, вырвав из уст малыша ужасный крик, бросилась на него, как кровожадный хищник.
Фазы приступа так быстро сменяли одна другую, что Ида, не успев осознать собственные действия, оказалась, как и в первый раз, на коленях возле лежащего Узеппе, который уже начинал отвечать на ее зов. И хотя в этот момент голос внутри ее безжалостно заявил, что малыш обречен, она не поняла этого. Единственное, в чем Ида была в эту минуту уверена, так это в том, что отвратительный насильник, во второй раз явившийся за ее сыном, сейчас отпустит его.
Когда Узеппе, глубоко вздохнув, открыл глаза и улыбнулся своей зачарованной улыбкой, над ним склонились двое: с одной стороны — мать, с другой — Красавица-Чернавка, которая тут же лизнула его в руку и в нос, но очень осторожно, чтобы не навредить малышу. Потом она улеглась у его кровати, охраняя долгий глубокий сон Узеппе.
Поздно вечером, проснувшись, малыш увидел рядом с собой по разные стороны кровати их обеих — мать и Красавицу. «Узеппе!» — сказала Ида, а Красавица приветствовала его слабым сдержанным лаем, похожим на блеяние овечки. Узеппе приподнял голову и сказал: «Луна!». Действительно, весенний северный ветер — трамонтана, вытеснив сирокко, очистил почти все небо, на котором сияла луна, голая и чистая, как после купания. Это была та же луна, которая виднелась из окон их дома в районе Сан Лоренцо в те времена, когда Узеппе звал ее «веда» или «вастака».
Ида не могла не пойти на работу. На следующее утро, выходя, она закрыла дверь на ключ, как делала это зимой. На сердце у нее было тяжело, ей казалось, что этим она унижает Узеппе. Малыш еще спал, обхватив подушку. На полу у кровати дремала Красавица. Собака приподняла голову, ободряюще помахала хвостом («Иди, не бойся. Я присмотрю за Узеппе»). Как обычно, около одиннадцати часов Ида позвонила домой. После трех-четырех гудков она услышала привычный голосок сына: «Алло, кто говорит? У телефона Узеппе. Кто говорит?» — «Это я, мама. У тебя все в порядке?» — «Да» (слышится также лай Красавицы). — «Ты выпил кофе с молоком?» — «Да».
