Кэтрин Стокетт - Прислуга
— Я очень рада.
Повисает неловкое молчание, мы разглядываем друг друга. Наконец Лу-Анн делает решительный вдох.
— Я знаю, мы давно не общались. — И продолжает, понизив голос: — Просто я подумала, тебе следует знать, что говорит Хилли. Она считает, что это ты написала книгу… ну, про прислугу.
— Я слышала, автор анонимен, — быстро отвечаю я, хотя, возможно, следовало сделать вид, что я ее вообще не читала. При том, что весь город читает. Книга полностью распродана во всех трех магазинах, а в библиотеке на нее очередь на два месяца вперед.
Лу-Анн предупреждающе вскидывает руку, словно останавливая меня:
— Я не хочу знать, правда ли это. Но Хилли… Хилли Холбрук как-то позвонила мне и приказала уволить Ловинию.
Пожалуйста. Умоляю, не говори, что ты ее выгнала.
— Скитер, Ловиния… — Лу-Анн смотрит мне прямо в глаза. — Порой только благодаря ей я могу встать с постели.
Я не спешу отвечать. Возможно, это ловушка, подстроенная Хилли.
— Я прекрасно понимаю, что ты считаешь меня дурочкой, которая соглашается со всем, что говорит Хилли. — На ее глаза наворачиваются слезы, губы дрожат. — Врачи советуют ехать в Мемфис, на… шоковую терапию… — Лy-Анн закрывает лицо, но слезы просачиваются между пальцев. — От депрессии и… попыток…
Так вот что скрывают длинные рукава. Надеюсь, я ошибаюсь, но все равно невольно вздрагиваю.
— Генри, конечно, твердит, что нужно взять себя в руки и смело пуститься в плавание. — С вымученной улыбкой она начинает браво маршировать на месте, но тут же останавливается, и улыбка сползает с лица. — Скитер, я не знаю другого столь же стойкого и отважного человека, как Ловиния. Несмотря на собственные несчастья, она сидит рядом со мной и утешает. Она помогает мне прожить каждый следующий день. Я прочла, что она написала обо мне, как я помогала ей с внуком, и, знаешь, я никому в жизни не была так признательна. Это лучшее, что произошло со мной за много месяцев.
Не знаю, что и сказать. Это первые добрые слова о книге, мне хочется, чтобы она говорила еще и еще. Думаю, Эйбилин тоже не слышала пока ничего подобного. Но одновременно мне тревожно из-за того, что Лу-Анн многое известно.
— Если это действительно ты написала, если сплетни Хилли правдивы, просто хочу, чтобы ты знала — я никогда не уволю Ловинию. Я сказала Хилли, что подумаю, но если Хилли Холбрук вновь поднимет эту тему, я прямо в лицо ей выскажу, что она заслужила не только тот торт, но и кое-что похуже.
— Откуда ты… почему ты решила, что это про Хилли?
Наша страховка. Все пойдет прахом, если тайна шоколадного торта выплывет наружу.
— Может, про нее, а может, и нет. Просто ходят такие слухи, — усмехается Лу-Анн. — Но сегодня утром Хилли всем и каждому твердила, что эта книга вовсе не про Джексон. Кто знает почему.
— Слава богу… — шумно выдыхаю я.
— Ой, Генри скоро вернется. — Она поправляет сумочку на плече. На лице вновь сияет искусственная улыбка.
Лy-Анн направляется к выходу, но в дверях оборачивается:
— И еще кое-что. В январе на выборах президента Лиги Хилли Холбрук не получит мой голос. И, коли на то пошло, вообще никогда.
И с этими словами выходит. Колокольчик деликатно звякает вслед.
За окном мелкий дождик — сверкающие автомобили подернуты туманной дымкой, тротуар поблескивает лужицами. Провожая взглядом Лу-Анн, я думаю: «Как мало все же мы знаем друг о друге». Возможно, я смогла бы хоть немного облегчить ее жизнь, если бы попыталась. Если бы была с ней чуть приветливее. Разве не в этом основная идея нашей книги? Чтобы женщины поняли: мы просто два человека. Не столь многое нас разделяет. Между нами не такая уж большая разница. Совсем не такая значительная, как мне представлялось.
А вот Лу-Анн, она поняла это даже прежде, чем прочитала книгу. А нечто важное упустила именно я.
Вечером я четыре раза звоню Эйбилин, но линия занята. Я сижу в кладовке, уставившись на банки с консервированным инжиром, приготовленные Константайн еще в те времена, когда смоковница не погибла. Эйбилин рассказывала, что прислуга бесконечно обсуждает и книгу, и все, что происходит в городе в связи с ней. Каждый вечер человек шесть-семь звонят ей.
Сегодня среда. Завтра выходит колонка Мисс Мирны, которую я написала шесть недель назад. И у меня в запасе еще десятка два заметок, потому что больше мне совершенно нечем заняться. И думать больше не о чем, только волноваться и переживать.
Иногда я от скуки размышляю. Как сложилась бы жизнь, не напиши я этой книги. В понедельник, наверное, играла бы в бридж. Завтра вечером отправилась бы на собрание Лиги, занялась бы бюллетенем. Вечером в пятницу Стюарт пригласил бы меня на ужин, мы засиделись бы допоздна, и, играя в теннис в субботу, я чувствовала бы себя немного не в форме. Но и удовлетворенной. Удовлетворенной и… не в ладу со своей совестью.
Потому что Хилли назвала свою прислугу воровкой, а мне пришлось бы молча сидеть и слушать это. Элизабет с раздражением дергала бы своего ребенка за руку, а я отворачивалась, делая вид, что не замечаю. Я была бы помолвлена со Стюартом и не носила бы коротких платьев — только короткую стрижку, и не решалась бы на рискованные поступки вроде книги о цветной прислуге, боясь его неодобрения. Но поскольку я не собираюсь лгать и пытаться убедить себя, что мне удастся изменить таких людей, как Хилли или Элизабет, сейчас мне хотя бы не приходится больше делать вид, будто я с ними согласна.
С чувством легкой паники выбираюсь из душного чулана. Влезаю в свои мужские сандалии, выхожу в теплую ночь. Полнолуние, и на улице довольно светло. Сегодня днем я забыла заглянуть в почтовый ящик, а больше никто этого не сделает. Открыв, обнаруживаю внутри письмо. Из «Харпер и Роу» — наверное, от миссис Штайн. Странно, что письмо пришло на домашний адрес, поскольку всю корреспонденцию относительно книги я получала на почте, просто на всякий случай. Здесь слишком темно, читать невозможно, поэтому я просто сую письмо в задний карман джинсов.
Обратно к дому иду не по дорожке, а через «сад», ступая прямо по мягкой траве и аккуратно обходя упавшие груши. Вновь сентябрь, а я все еще здесь. Даже Стюарт переехал. Несколько недель назад в какой-то статье о сенаторе написали, что Стюарт перевел свою нефтяную компанию в Новый Орлеан, так что теперь он вновь может проводить свободное время на буровых платформах в море.
Слышится шорох гравия. По дорожке едет автомобиль, но почему-то с погашенными фарами.
Припарковав «олдсмобиль» около дома и выключив двигатель, сама она продолжает сидеть в салоне. Фонари на террасе ярко светятся желтым, привлекая ночных бабочек. Она склоняется над рулем, словно пытаясь разглядеть, есть ли кто в доме. Какого черта ей здесь нужно? Несколько секунд просто наблюдаю, потом решаюсь. Нападай первой. Начни раньше, чем она, — каковы бы ни были ее планы.
