Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть
— Ладно! — отозвался Торвальд и сказал Андре: — Сегодня во второй половине дня обещали дождь со снегом, а у меня на дворниках резина стерлась. Найдется что-нибудь для замены?
— Для вашей модели нету. Но поискать можно, если подождете, пока все машины обслужу.
— Подожду. Все равно собирался глянуть, какую такую старую колымагу Мейсон себе отделал. Отец рассказывал.
— Мейсон минут десять как подъезжал на ней к дому, отсюда видно было.
— А! Это недалеко. Что, Сандра, пройдемся?
— Нет, милый, я не любительница старых машин, — нарочито равнодушно сказала женщина. — Мы с Долорес тут подождем. Только недолго. Нам надо в четыре быть в Эдмонтоне в парикмахерской, нужно же Долорес прическу сделать.
Торвальд двинулся по улице, а жена умело отрулила задним ходом к гаражу, освободив место перед бензоколонкой.
Покончив с заправкой, Андре принялся колдовать над дворниками.
— Чего это вы с Торвальдом так на меня окрысились? — услышал он голос Долорес.
— Знаешь, Долорес, приличные девушки не свистят и не кричат парням. Ты готовишься в секретарши. А это не только печатать на машинке и стенографировать. На хорошее место берут только тех, кто умеет себя прилично вести. А ты жуешь резинку! Из-за одной только этой дурной привычки можешь лишиться работы.
— Подумаешь! — с обидой отозвалась Долорес.
— Ты учти, мы с Торвальдом берем тебя к себе в дом, мы платим за твое обучение. Уж хотя бы…
Такая баба зевать не станет, если Долорес вздумает вытащить у нее из кармана деньги… Хотя… Да что я, в самом деле! Откуда я знаю, что это она украла тогда у меня двадцать долларов?
Когда Торвальд вернулся и машина тронулась, Долорес оглянулась на Андре. Еле заметно шевельнула пальцами на прощанье… Андре усмехнулся и тоже махнул ей.
Вот смеху будет, если столкнусь с ней в Эдмонтоне нос к носу! Да нет, вряд ли.
Появился Мейсон в комбинезоне. От него разило пивом, но он был в порядке, только очень радостный и слишком разговорчивый.
— Эх, черт, жаль, тебя там не было, — сказал Мейсон Андре. — Ты тут небось в заправского мастера превратился. Гляжу, у тебя в руках все так и горит. Тебе б не в геологию, а по машинам учиться — тут бы и работа готовая нашлась.
— Не люблю, когда бензином воняет, хотя… все равно, спасибо, я… в общем, спасибо вам!
К середине дня погода резко испортилась. Откуда-то, наверно прямо с Северного полюса, перемахнув через Впадину Маккензи, налетел ветер и ударил по поселку порывами ледяного дождя. Праздник мигом расстроился. Легковушки и грузовики с дрожащими от холода родителями и детьми в легких рубашках и летних платьях засновали по улицам. Перед непогодой работы было хоть отбавляй, теперь же ее стало невпроворот. Андре с утра был в рубашке с закатанными рукавами, сейчас он, щурясь и поворачиваясь спиной к ветру, застегнул ее на все пуговицы.
— Снег будет, как пить дать, — предсказывал Мейсон, включая газовое отопление в мастерской при гараже.
Громыхая ящиками в кузове, к стоянке подкатил тяжелый грузовик. Сражаясь с порывами ветра, Андре добрался до бензоколонки, подошел к кабине.
Альберт Роуз! Сердце у Андре учащенно забилось. Но даже если Роуз и признал Андре, он виду не подал.
— Заправь-ка, — рявкнул Роуз.
Щурясь от ветра, он вылез из кабины проверить покрышки и уровень масла. Андре, как завороженный, не мог отвести взгляда от могучих плеч и мощных рук Альберта Роуза.
Почувствовав на себе взгляд, Роуз, присевший на корточки у заднего колеса, обернулся с сердитым видом.
— Чего стоишь! Стекло лобовое протри, внутри и снаружи.
Зажав влажную замшу в руке, Андре влез в кабину. Она пропахла йогом и табаком. Протирая изнутри запотевшее стекло, Андре посматривал в зеркало бокового вида. Сзади вытянулась вереница машин, водители нетерпеливо ждали своей очереди на заправку. Роуз сам убрал шланг, залез в кабину, хлопнув дверцей. Андре бочком соскользнул с сиденья, схватился за ручку, дернул. Она не поворачивалась. Попался! Сердце забилось, в груди, стало больно.
— Сиди спокойно, — рыкнул Роуз. — Ручка сломана. Погоди-ка, отъеду с дороги, чтоб тем, кто сзади, заправиться… — С третьего раза мотор, прочихавшись, затарахтел. Роуз не отрывал взгляда от стрелки.
— Проклятый аккумулятор! Ни черта не заряжается.
Роуз наконец тронулся, отъехал от бензоколонки.
Ох беда, и впрямь попался! Он все знает! Хочет, видно, чтоб я сам раскололся…
Роуз выехал с площадки станции обслуживания и остановился у обочины размытой дождем дороги. Повернулся к Андре, спросил:
— Что, Мейсон сегодня здорово занят?
— А? — испуганно отозвался Андре.
— Да что с тобой, черт подери! Я спрашиваю: Мейсон сегодня здорово занят?
— Мейсон? Ах Мейсон! Нет. Ремонта нет. Заправка только.
— Значит, мной займется, хочет он того иль нет, и я с него, старой канальи, глаз не спущу. Деньги загребает, а сам даром задницу просиживает.
Роуз открыл дверцу кабины, спрыгнул вниз. В каждом его движении, в каждом рывке чувствовалась мощная сила.
Андре скользнул через сиденье, обогнул руль, метнулся мимо Роуза. Спрыгнув на землю, почувствовал, как трясутся коленки. Со всех ног кинулся к гаражу.
Уж думал, пропал. Поймал меня, собака. О господи! А что, если… Да нет, кому болтать? Мать не скажет, а отцу зачем? Да и Доди. Если скажет, он же ее прибьет. Ничего, еще неделя, и меня уж и след простынет.
Перед концом работы Мейсон, застрявший у верстака под злобным оком Роуза в трудах над нудной зарядкой аккумулятора, поднял глаза и произнес:
— Знаешь что, Андре, возьми-ка сам все, что тебе причитается, в кассе. Ну и… встретимся, наверно, до твоего отъезда в Эдмонтон?
Эх, не надо бы так много денег с собой брать, а тут еще и отец Пепэн далеко, уехал на похороны в Гран-Прери. Может, Биллу сказать, пусть пока полежат в кассе? Да ну, бред! Что я, маленький, что ли?
Как только Андре взял деньги и задвинул ящик кассы, Роуз шагнул к нему и наказал:
— Скажешь Доди, что вернусь после восьми. Пусть приготовит мяса на ужин, и побольше.
Черт тебя дери. Еще не хватало, к Доди… А сказать «не пойду!» нельзя, глупо как-то.
— Ладно, передам, — буркнул на ходу Андре и нырнул в темноту.
Он согнулся, спрятав лицо от мокрого ветра со снегом, и быстрыми шагами двинулся к дому.
Доди, держа в руке сигарету, открыла дверь на его стук.
— Чего надо?
Андре передал распоряжение Роуза.
— Мяса? Ах, сукин сын! Мяса он захотел! Что ж мне ему, корову, что ль, зарезать? Сам оставляет денег с гулькин нос. Фэрфекс уже жмется, в долг не отпускает.
Врешь, стерва! Сам видал, как в новом пальто задом виляла, да еще и костюм моднющий с брюками себе отхватила. А пиво? Это тебе что?
— Ну ладно. Все. — Андре двинулся вниз с крыльца. — Пошел я.
— Погоди-ка минутку. — Доди потянула его за рукав промокшей рубахи. Андре, не сопротивляясь, позволил втащить себя в дом. Доди, борясь с ветром, захлопнула дверь и стали, привалившись к ней, заложив руки за спину, словно отрезав Андре путь к отступлению.
— Деньги получил?
— Получил.
— Слушай, дай мне деньжат, а? Положение у меня — хуже некуда. Сам знаешь, что будет, если Альберт узнает, что у меня в доме пусто.
С проснувшимся где-то глубоко внутри тайным злорадством Андре вынул пачку долларов из кармана, вытащил десятидолларовую бумажку, протянул Доди.
— Что, всего десять долларов? Что на них купишь! Мне хотя бы полсотни.
— Полсотни? Сдурела, что ли?
Доди протянула руку.
— Давай, давай!
— Да ты что?
— Ну гляди, пеняй на себя! — В голосе ее послышалась ярость. — Ты у меня небось за лето пил и жрал на эти самые пятьдесят долларов. Ты мне должен!
— Должен? Неизвестно, кто кому! Ишь ты, должен! — Внезапно Андре затрясло от злости. — Может, это ты должна мне приплачивать.
Андре не успел заслониться. Доди как молния налетела на него, вцепилась накрашенными ногтями в лицо. Андре схватил ее за руки, отбросил к двери. Увернулся от колена, нацеленного в живот. Оттащил Доди от двери и с силой швырнул через комнату прямо на кровать, после чего кинулся из дома, не позаботившись закрыть за собой дверь.
— Ну погоди, стервец! Ну погоди! — слышал он за собой среди тьмы пронзительный вопль Доди.
Андре с шумом ворвался в темную лачугу.
Никого.
— Андре, это ты?
— Джои? Ты что тут делаешь один в темноте?
— Болею. Мне холодно… очень.
Андре долго шарил по полкам, наконец наткнулся на коробок спичек. Зажег дрожащей рукой керосиновую лампу. В лачуге было холодно; плита, должно быть, давно прогорела.
Джои свернулся крохотным комочком под грудой грязных одеял, поверх были накинуты еще две старые куртки. Лицо у ребенка было землисто-желтого цвета, черные бусинки глаз утратили прежний блеск, помутнели.
