Гарольд Роббинс - Охотники за удачей
— Которого?
— На акваплан для военно-морских сил в Сан-Диего.
Я знал, что он имеет в виду «Центурион». Он был задуман как самый большой в мире самолет, способный взять на борт помимо экипажа сто пятьдесят человек, два легких танка-амфибии, легкую артиллерию, боеприпасы и амуницию для целого батальона.
— Как это нас угораздило заключить такой контракт?
— Это ты решил, — ответил Мак. — Помнишь?
Я вспомнил. Военные сомневались, что такая громадина вообще сможет взлететь, так что я заставил их подписать этот контракт с условием, что до окончания войны мы представим им полностью испытанный самолет. Это было семь месяцев назад.
Проблемы возникли почти сразу. Стандартный металл делал корпус слишком тяжелым, так что двигатели не могли его поднять. Два месяца ушло на поиски нового материала — стекловолоконного соединения, которое оказалось в десять раз легче и в четыре раза прочнее. Затем понадобилось разработать технологию обработки нового материала. Мне даже пришлось отозвать Амоса Уинтропа из Канады, чтобы он занялся этим проектом. Старый плут великолепно поработал.
Впрочем, он не изменился. В тот момент он держал меня за жабры, и мне пришлось назначить его вице-президентом «Самолетов Корда».
— Сколько мы уже вложили? — спросил я.
Мак справился с бумагой.
— Шестнадцать миллионов восемьсот семьдесят шесть тысяч пятьсот девяносто четыре доллара и тридцать один цент.
— Мы влипли, — сказал я и взялся за телефон. — Дайте мне Амоса Уинтропа в Сан-Диего, а пока я буду ждать звонка, свяжитесь с мистером Далтоном и попросите его выделить для меня самолет.
— Что случилось?
— Если этот самолет не взлетит немедленно, семнадцать миллионов вылетят в трубу.
Меня соединили с Амосом.
— Когда ты собираешься поднять в воздух «Центурион»?
— Дела идут неплохо. Остались мелочи. Думаю, в сентябре или начале октября.
— Что осталось доработать?
— Обычная доводка. Монтаж, пригонка, шлифовка, герметизация и тому подобное. Ну, ты знаешь.
Я знал. Мелкая, но важная работа, времени на которую уходило больше, чем на все остальное. Впрочем, не настолько существенная, чтобы помешать самолету взлететь.
— Подготовь самолет, — сказал я. — Завтра я его испытаю.
— Ты с ума сошел! Мы даже не заливали топливо в баки.
— Так залейте!
— Но корпус не прошел испытаний на воде! — крикнул он. — Ты уверен, что он не пойдет на дно?
— Так испытайте. У вас есть двадцать четыре часа, чтобы проверить плавучесть. Я приеду сегодня вечером и помогу вам.
Это были мои деньги, и мне не хотелось их терять. За семнадцать миллионов долларов «Центурион» взлетит, даже если мне придется вручную поднять его из воды.
3
Робер отвез меня на ранчо, где я принял душ и переоделся, чтобы лететь в Сан-Диего. Я уже собрался выходить, когда зазвонил телефон.
— Это вас, мистер Джонас, — сказал Робер. — Мистер Макалистер.
Я взял трубку.
— Да, Мак?
— Извини, что беспокою тебя, Джонас, но вопрос важный.
— Выкладывай.
— Только что звонил Боннер с киностудии. В конце месяца он уходит от нас в «Парамаунт».
— Предложи ему деньги.
— Уже предлагал. Не хочет. Он твердо решил уйти.
— А что с его контрактом?
— Заканчивается в этом месяце, — сказал Мак. — Мы не можем держать его, раз он хочет уйти.
— Тогда черт с ним. Хочет уйти — пусть уходит.
— Тогда нам нужен руководитель студии.
Жаль, что Дэвид Вулф не вернется. Я мог на него положиться. К кино он относился так же, как я — к самолетам. Но он погиб.
— Я хочу сегодня улететь в Сан-Диего, — сказал я. — Дай мне подумать, и послезавтра мы вместе решим этот вопрос в твоем офисе в Лос-Анджелесе.
В данный момент меня больше интересовал «Центурион», который стоил почти столько же, сколько годовая продукция киностудии.
* * *— Ты серьезно собрался поднять самолет завтра? — спросил Амос, наливая виски в бумажные стаканчики.
Я кивнул.
— Я не стал бы, — покачал он головой. — Если он плавает, это еще не значит, что он летает. Мы во многом не уверены. Даже если он взлетит, нет никаких гарантий, что он не развалится в воздухе.
— Это было бы неприятно, — сказал я. — Тем не менее я все равно полечу.
Амос пожал плечами.
— Ты босс. — Он протянул мне стаканчик. — За удачу.
* * *На следующий день в два часа мы все еще были не готовы. Во втором двигателе образовалась утечка, и ее никак не удавалось локализовать. Я прилег вздремнуть в его офисе, но там оказалось слишком шумно. А потом зазвонил телефон, и я взял трубку.
— Папа?
Это была Моника.
— Нет, это Джонас. Я сейчас его позову.
— Спасибо.
Я положил трубку на стол и крикнул Амоса. Когда он подошел к телефону, я снова лежал на диванчике. Услышав голос Моники, Амос бросил на меня странный взгляд.
— Да, я немного занят, — сказал он в трубку, потом помолчал, слушая Монику. — Это чудесно, — заулыбался он. — Когда вы выезжаете? Я прилечу в Нью-Йорк, когда закончу здесь. Отметим это событие. Поцелуй за меня Джоан.
Он положил трубку и подошел ко мне.
— Это была Моника.
— Знаю.
— Она летит сегодня в Нью-Йорк. Ее назначили главным редактором «Стайл».
— Мило, — сказал я.
— Она возьмет Джоан. Ты давно не видел девочку, да?
— С тех пор как ты увел их из моего номера в Чикаго пять лет назад.
— Тебе стоило бы ее увидеть. Она становится настоящей красавицей.
Я воззрился на него. Это нечто: Амос Уинтроп строит из себя гордого деда.
— Однако как ты изменился! — сказал я.
— Рано или поздно человек должен поумнеть, — ответил он, смущенно краснея. — Ты обнаруживаешь, что наделал кучу глупостей и навредил тем, кого любишь. И если ты не полное дерьмо, то пытаешься это исправить.
— Мне случалось это слышать, — саркастически сказал я. У меня не было настроения слушать его нравоучения, как бы сильно он ни поумнел. — Говорят, это случается с теми, у кого уже не стоит.
Он рассердился, и в нем на мгновение проглянул прежний Амос Уинтроп.
— Сказал бы я тебе кое-что…
— Что, Амос?
— Двигатель можно ставить, мистер Уинтроп, — крикнул механик с порога.
— Иду, — откликнулся Амос и повернулся ко мне. — Напомни мне об этом после пробного полета.
Я ухмыльнулся. По крайней мере он не стал таким святошей, чтобы я не мог вывести его из себя. Когда я вышел в ангар, двигатель работал ровно. Амос обернулся и сказал:
