Татьяна Соломатина - Коммуна, или Студенческий роман
Затем вернулась в класс, где проходил экзамен, и поставила просто девушке в зачётку жирный неуд. Подмывало вместо росписи экзаменатора написать в соответствующей графе напротив оценки: «Одна бабка, сидящая в подвале», но Вика усилием воли сдержала себя. Всё-таки заслуженный-перезаслуженный деятель, профессор, и работы её по туберкулёзу женских половых органов на немецкий переведены и в Швейцарии перепечатаны.
За просто девушку никто никому не звонил с ходатайствами. Но даже если бы гвардия в ружьё – Вика могла и на принцип пойти. Ей плевать – ректор не ректор – у неё в науке международное имя. Ничего-ничего. Пусть просто девушка годок походит на лекции, уму-разуму научится и в следующем году получит свой диплом. Опять же, ума прибавится. Пока ещё не слишком поздно.
Терапия была последней…
Экзамен сдавали в госпитале. Никаких проблем. Заведующий кафедрой был славный дядька и даже тем, кто не мог отличить кардиограмму от энцефалограммы, никогда меньше трояка не ставил. Оно ему надо? У него пациенты-клиенты. А студиозусы, когда понадобится им, – выучат. Жизнь заставит – не такое выучишь. А не выучишь – тоже не его, а их проблемы.
После терапии Примус с Полиной спустились по Пироговской к Отраде. Небольшая компания тащила их с собой «отметить», но Полина захотела прокатиться на Канатной дороге, искупаться в море и пройтись пешком до парка Шевченко.
– Лёшка! – хихикнула Полина, когда кабинка, внезапно дёрнувшись, остановилась. – Я вспомнила, как после десятого класса, вот сразу после последнего звонка, мы с Танькой Кусачкиной и Вовкой Поляковым болтались вот точно у этого столба, очень даже может быть, что и в этой самой кабинке, – целых полчаса! Был хоть и конец мая, но дул холодный ветер. Было так страшно!..
– Чего же тут страшного, моя радость, висеть в кабинке?
– Ну как же! У них поломка, дует ветер, Вовка, дурак, ещё раскачивать начал и подпрыгивать. Одесская канатная дорога, конечно, не подъёмник к Ай-Петри, но если отсюда шлёпнешься – в живых не останешься. И мы с Танькой так испугались… Испугались не того, что умрём. А что умрём девственницами, так и не познавшими, понимаешь, мужской любви. И посмотрели на Вовку. Он тут же перестал раскачивать кабинку и стоял себе смирненько. Сказал, что не сможет нас обеих лишить девственности в маленькой кабинке. Слишком тесно. И слишком страшно ему самому. Тоже умереть. И тоже – девственником. А потом никто уже ничего не боялся, мы просто ржали, как сумасшедшие… Э-эй! Чего молчишь?
– А что тут скажешь? Теперь тебе не страшно умереть?
– Страшно. И смешно. Смешно, что мы с тобой застряли. Видимо, это уже традиция, что я застреваю на Канатной дороге. После школы. После института. Когда теперь застряну? После чего ещё? А получается, что больше и не после чего. Школа. Институт. Всё. Хочешь не хочешь – всё самое бездельное, глупое, забавное и беспричинное – позади. Надо надевать серьёзное взрослое лицо и не хихикать из-за ерунды.
– Что за глупости?! Вся жизнь – чертовски забавна! – Он вскочил с сиденья и начал раскачивать кабинку.
– Лёшка!..
Канатная дорога снова заработала.
– Ну вот! – возмутился Примус. – Только хотел любимую девочку очередной раз девственности лишить – как на тебе!
– Это было бы забавно – лишиться девственности под столбом.
– Не под столбом, а под небесами, бестолочь! Оглянись – сперва мы под небесами. И только потом – под столбом!.. Кстати, я помню твою Кусачкину, мы как-то раз к ней в гости ходили.
– Да. На день рождения. И ты приземлился задницей прямо в хрустальную конфетницу. И она разбилась. Моя maman со мной месяц бы из-за такого не разговаривала. Мол, этот чешский хрустальный таз ещё дедушка доставал! Или что-нибудь в этом роде…
– А почему с тобой?
– А с кем? С остальными-то где сядешь, там и слезешь. А я для неё – овца бессловесная всю жизнь… Да ну их, ей-богу! Зато Танькины родители всегда только смеялись, если что-то такое случалось, и мама её тут же неслась за веником, чтобы никто не порезался. Или ещё за чем-нибудь неслась – за горячим чаем или готовить вкусный «хворост»… С первого по десятый класс это был такой общенациональный праздник – Танькин день рождения. Шестого ноября. Я очень любила её маму, её папу и даже тётю Веру. Она, правда, никакая ей не тётя была, а друг семьи. Но всё равно – очень любила.
– А Таньку?
– Нет, Лёш, Таньку я не любила, – ответила Полина, чуть помолчав. – Она экзальтированная задавака.
– Нет. Она не такая. Во всяком случае, сейчас.
– Ну, сейчас у неё муж этот тощий, ребёнок уже…
– Не поэтому. Просто по знаку она Скорпион. Отсюда и характер.
– Ты веришь в эту ерунду с зодиаком?
– В данном конкретном случае с твоей подругой – да. Бывает, что архетип очень наглядно прорезается, прям как по писаному.
– Да ты её видел-то пару раз в жизни! А я с ней десять лет дружила.
– Ну и что?
– Ну и всё! Ненавижу, когда ты такой! Приехали!.. Я первая выскакиваю, не надо мне подавать твою гнусную руку…
Они сплавали до волнореза и сидели на песке, обсыхая.
– А я?
– Что ты?
– Я совпадаю со своим знаком зодиака?
– Ты – нет.
– А с каким знаком я совпадаю?
– Ни с каким. С тобой сложнее… Чего улыбаешься? Ну вот! Скажи женщине, что она сложнее, умнее, красивее её подруги, – она уже и довольна. Примитивные вы создания!
– Ой-ой, сложные нашлись!..
– А пойдём в кафе-мороженое? Или даже давай закатимся вечером в ресторан!
– Ой, только не в «Киев» и не в «Украину».
– Ладно… Завалимся на крышу морвокзала. Гулять так гулять!
Завалились. Да ещё и не одни. В последнее время их курс всё чаще сбивался вместе. Как будто случайно. Видимо, не только Полину беспокоило, что заканчивается что-то… Что-то важное. Что-то большое. Наверное, будет потом и не менее важное, и не менее большое… Но вот такого уже не будет никогда. Уже никогда они все не будут студентами. Студентами Одесского медицинского института имени Николая Ивановича Пирогова. Это было немного печально. Как бы и кто ни бравировал, что, слава богу, наконец-то школа кончилась! Пусть высшая, но школа! Надоело! Смешно – бородатый мужик, двое детей, а всё какой-то студент. Кажется, те, что больше всего радовались – вслух, как раз больше всего и боялись – про себя. И только Алексей Евграфов ни разу не скрывал того, что ему очень грустно, что такого не будет уже больше никогда. Ни буфета напротив туалета в главном корпусе, где он обожал покупать булочку с докторской колбасой и стакан томатного сока. «Фу, как ты пьёшь эту гадость?!» – орала Полина, и он скармливал ей булочку на улице, чтобы она хоть что-то ела, копя на свою розовую курточку… Ни физиотерапии в санатории имени Лермонтова в мае. Ни спортивного лагеря в Черноморке… Ни олимпийской базы в Карпатах… Ни работы санитаром в судебке… Ни ужасного пищеблока общаги… Ни полуразвалившегося здания кафедры микробиологии… Ни тупого вояки-доцента с одноимённой кафедры… Ни спирта из мензурок в подвале анатомки… Господи, по чему только люди не тоскуют, уходя, не оборачиваясь!
