Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё
Глядя на неё, я успел прикинуть, что недурно бы было как-нибудь от такой лентяйки и уклониться. Одна печаль: рапид — для всех рапид, и отскочить, как в кино, скорее всего, не удастся. Вот если бы только для неё — тогда да, тогда пожалуйста, сколько угодно уворачивайся. В тебя — шарах, а ты — вбок! В тебя ба-бах, бабах-бабах, а ты, чудо природы, угорьком, змейкой — нырк между ними, неповоротливыми и — цел! Потому что ты кто? Ты главный герой, и значит, обязан быть хитрее какой-то там пули! Потому что что же это за фильм такой, если не хэппиенд? Тебе же всё человечество, причём не скопом, а поодиночке, в порядке живой очереди, легче спасти, чем самому от какой-то там пульки пасть, — думаю я себе и вижу невероятное. Вижу, как Тимур кидает карабин, и тот не падает — тонет в превратившимся в гудрон воздухе. Я вижу, как лицо его начинает перекашивать гримаса ужаса, и поспешно, а всё равно степенно, следую за этим ошеломлённым взором, и я вижу, как спешит навстречу моей пуле Лёлькина грудь. Да какая грудь! — грудка её правая… Не затем правая, что левую, с сердцем под метой, девчонке жальче, а просто потому что правая ближе…
И я тоже начинаю разевать рот, чтобы родить крик, которому не кончиться уже никогда, и руки напрягаю — оттолкнуть защитницу. Но на каждой как по мешку с гантелями: я их полчаса подымать буду и, конечно, опоздаю, вон она уже, гадина, подползает…
Да нет, нет же, этого не может быть! Рапид! Рапидище, аллилуйя ему окаянному, и глупышке моей не позволит успеть! Я же башкой тряхнуть в сторону — и то не успеваю, и ты не успеешь, Лёленька! Это просто немыслимо…
…было бы…
…если бы она не ждала…
…если бы не караулила её с самого начала!..
Ромашку беззаботно трепля, в дымы над Шиварихой вглядываясь, за Кобелину трясясь — она ждала этого мига и всё время держалась у моего плеча. Потому что знала. С первого его слова знала — выстрелит…
И, похоже, она успевает…
Не успеваю я — не веривший до последнего…
И вижу, как кидается девчонка наперерез и вопреки всякому здравому смыслу и в угоду чёрт те чьей воле принимат мою смерть в себя.
Больше того: я вижу то, чего не видел ещё никто и никогда. Я вижу, как безмозглый свинец прошивает Лёльку насквозь, вырывается из её спины и продолжает свой лёт в каком-то дюйме от моего лица. Я провожаю его взглядом, но из отворённой этой сволочью дырки в глаз мне торкается мягкая тёплая алая палочка и разбивается о него на мириады малюсеньких брызг. И только после этого я чувствую, что не удерживаю моей девочки — она с небывалой силою валится на меня, и мы второй уже сегодня раз опрокидываемся в траву. Прямиком туда, где и застукали нас братья-следопыты…
Лёлькина кровь — а это кровь! и как же её много! — заливает мне лицо, и я не вижу уже ничего. И всё венчает гаснущее понемногу эхо выстрела, в котором я лишь по наитию распознаю бессильный Тимкин вопль.
А теперь представьте то же, но без рапида…
12. Аты-баты — нету хаты
— Лё-о-о-ольк!!!!! — орал он и тряс, тряс, тряс, тряс перед собой натворившими дел руками. — Лёёёёльк…
Она лишь открывала и закрывала рот, будто сказать что хотела, а в глазах карим по белому — очень больно и очень страшно. Кровь покидала её в две струи — и спереди, и сзади. Что делать, я не знал и зажал отверстия ладонями.
— Я ведь не хотел, — лепетал Тимур. — Я никогда бы в неё… Что теперь, а? Что?
— Майку найди. И косынку.
И не узнал своего голоса: он был до безмятежного спокойным. Будто Лёлька наша не кончается, а так — нос расковыряла, вот и пришлось ей голову запрокидывать. Типа, подождём минутку, щас само пройдёт…
Горе-стрелка как сдуло. Вели я сейчас гипсу принести — за гипсом бы кинулся. Живой воды прикажи — за живой водой помчался б.
— Иди помоги ему, — тем же размеренным тоном понудил я торчавшего за спиной Егора.
Куда там: он, кажется, даже не услышал — стоял и смотрел, как умирает сестра. Это был тот самый взгляд, которого я долго не мог забыть после первой встречи с бегущими. Окончательно, непоправимо уже холодный, пустой, безразличный взгляд недочеловека.
Точно так же, равнодушно покусывая яблоко или облизывая леденец, глядит ребёнок на барахтающуюся в пыли гусеницу. А потом, просто устав наблюдать, поднимает ногу и раздавливает, даже не морщась.
Лёлька шла через круги ада, а это существо таращилось и дожидалось: когда уже. Чтобы когда кончится, пойти любоваться чем-то, что всё ещё движется…
— Эй, — окликнул я в надежде, что обманываюсь.
Он перевёл лишённый эмоций взор на меня, и я поймал себя на кошмарном, если вдуматься, желании хряснуть в эту детскую морду. Со всей дури — только чтобы не стоял вот так и не пялился…
Господи, что же од с ними делает-то?.. Вот, значит, из кого, Тим, ты решил собрать свой народ… И вот во что собирался превратить Лёльку…
Нет, она не врала: уведи ты её силой, однажды взяла бы и убила тебя.
Этой самой лисой бы и удавила б.
— Вот! — он протянул тряпки.
— Рви.
— Как?
— На бинты.
Да что же это со мной? Я-то ни в каком оде не был! Прямо как усталый киношный хирург: скальпель… зажим… тампон…
Тимур принялся рвать. А чёрта лысого — трикотаж сопротивлялся. Он зубами…
— Маленькая? — позвал я. — Ты слышишь меня?
Её напряжение по-прежнему выдавали лишь глаза, полуоткрытый рот да вонзившиеся мне в локоть ногти.
— Д, — коротко, в одну букву ответила она.
— Ну и умница. Только ты теперь не бойся! Самое страшное позади, не убила она тебя… Улетела…
— Вот, — Тим сунул мне лоскуты.
— Вяжи.
— Как?
— Друг с дружкой.
Лёлькин взгляд понемногу делался осмысленным. В нём начинал читаться восторг от того, что видит меня живым. И как бы досада: вот, мол, опять хлопот добавила. Или я это сам уже за неё додумал…
— На-ка, — подал Тимур узловатый бинт.
И я начал заматывать рану — на вид не такую уж и жуткую — так себе, дырочка над самым плечом. Весь в крови единственно дорогого мне теперь человека, я был собран и невозмутим. Одной рукой придерживая бедняжку под спину и вот только что не насвистывая чего-нибудь популярного, другой — вертел-крутил. Вокруг шеи и под мышкой, и опять вокруг шеи — как всю жизнь этим только и занимался. И находил тому единственно возможное объяснение: шок.
Раздражал только сап за спиной.
— Всё, теперь уходи, — буркнул я не оглядываясь.
— Я помогу, — предложил Тим.
— Уже помог. Уходи.
Странно, я не питал к нему не только ненависти, но даже злости настоящей. Единственное — мне больше не хотелось его видеть. Никогда.
