Чарльз Мартин - Когда поют сверчки
Я люблю тебя, Риз, и всегда буду любить. И этого не изменит даже смерть. Помни об этом и живи – живи там, где торжествует жизнь.
Вечно твоя
Эмма».Чарли повернулся ко мне.
– Ну?.. – проговорил он и, приподняв брови, стал «смотреть» в небо, стараясь увидеть проблески солнечного света. – Что там написано?
Я улыбнулся и, спрятав письмо под рубашку, взял его руку в свою и прижал к своему лицу, чтобы он «прочел» разбегающиеся от глаз морщинки, почувствовал мокрые дорожки слез на щеках.
– Чарли… – прошептал я. – Теперь я понял!!!
Я соскочил с крыльца и побежал что есть духу. Я мчался через кусты, через лес, перепрыгивал упавшие стволы, расталкивал плечом цеплявшиеся за одежду ветки и съехал вниз по небольшому склону, чувствуя, как земля подается и плывет под ногами. В зарослях я вспугнул серую горлицу, и она, громко хлопая крыльями, свечой взмыла в небо. Добежав до того места, где когда-то был и когда-нибудь снова будет причал, я спустил на воду скиф и вскочил в него. Застегнув рубашку до самого горла, чтобы не потерять письмо, я вставил ноги в подножку и налег на весла.
Лодка прыгнула вперед. Несколько мощных гребков, и вот меня подхватила Таллала. Течение сносило меня вниз, но я боролся с ним, напрягая спину и отталкиваясь от подножки ногами. Без второго гребца двойка была легче, и я несся по воде – нет, над водой, – точно весенний ветерок. Прошло всего несколько минут, и я почувствовал, как письмо Эммы прилипло к вспотевшей груди.
Я сжимался и разжимался точно пружина. Упираясь коленями в грудь и вытянув руки, я погружал весла в воду, потом распрямлял ноги и, сгибая руки, откидывался далеко назад, разгоняя лодку как можно сильнее. Мышцы работали на пределе, захлебываясь молочной кислотой: вдох – выдох, вдох – выдох… Я дышал глубоко, стараясь набрать в легкие побольше воздуху. Оттолкнувшись от воды, я поднимал лопасти над поверхностью и снова сгибал ноги и выпрямлял руки, начиная следующий гребок и ощущая движение как полет.
Я снова вышел на воду с Эммой. В последний раз.
На воде за лодкой оставались круги от наших весел. Они росли, набегали одна на другую, сглаживались, исчезали. Солнце согревало наши плечи, пот стекал по лицам, встречный ветер упруго толкал в спины. Острый нос лодки с шипением разрезал безмятежную, гладкую как зеркало воду, а за кормой таяло горькое и счастливое прошлое. В воздухе, словно отлетающее эхо, звучал негромкий смех Эммы, ее пальцы легко касались моего лица, и на душе становилось легко и спокойно.
У плотины я развернулся. Мои волосы слиплись от пота, который стекал по лицу, попадал в глаза и высыхал на губах, оставляя на них горький соленый налет. Низкое солнце мешало смотреть. «Нет человека, который был бы как остров…» Напрягая силы, я выгребал против течения и рассекал спиной ветер, пытавшийся замедлить мое движение. Прошло три часа – и я вернулся к берегу, до предела вымотанный, но очистившийся.
На берегу я увидел Энни. Она была в шляпке, и ветерок раздувал за спиной ее желтые ленточки. С помощью Чарли она спустилась с холма, и теперь оба стояли на берегу, склонившись над садком для сверчков. Вскоре после операции Чарли и Термит привезли его из затопленного Сахарного домика и поставили на лужайке под окном спальни Энни. Нам казалось, после всего, что она пережила, после всех страданий и переезда на новое, незнакомое место, со сверчками ей будет уютнее. Мы были правы, но сегодня Энни попросила Синди и Чарли вынести садок на берег. Как только Чарли поставил его на песок, девочка открыла крышку, и сверчки начали выбираться на свободу. Они выползали и выскакивали сначала по одному, потом вдруг хлынули всей массой. Спустя считаные минуты в сетчатом ящике не осталось ни одного насекомого, зато берег вокруг кишел сотнями этих тварей, которые, подпрыгивая, словно капли воды на раскаленной сковородке, двигались к безопасным убежищам в листве кустов и деревьев.
Я наклонил голову и прислушался. Энни лукаво улыбнулась и сделала то же самое.
– Тс-с!.. Слышишь?..
Добравшись до деревьев, сверчки мигом взобрались наверх и запели. Энни закрыла глаза и снова улыбнулась, а потом затанцевала как балерина, стараясь, однако, смотреть под ноги, чтобы нечаянно не раздавить никого из отставших. Опустив глаза, я увидел рядом на песке два следа – маленький и большой, ее и мой.
Чарли с наслаждением потянулся и двинулся к «Субурбану».
– Кто последний доберется до машины, тот платит за обед, – бросил он через плечо.
Энни взяла Синди под руку, и они тоже пошли к внедорожнику. Похоже, платить за обед – за пять больших «Трансплантов» – предстояло мне. За пять – потому что я не сомневался: когда мы доберемся до «Колодца» и сделаем заказ, Термит тоже туда подтянется.
А Чарли уже уселся на водительское место и, высунув голову в окошко, заорал:
– Эй, Портняжка, пошевеливайся, иначе я сам поведу твою колымагу, и тогда ты пожалеешь!..
– Сейчас!.. – Прежде чем сделать шаг, я обернулся, чтобы бросить еще один взгляд на озеро: сегодня мне очень не хотелось расставаться с ним даже ненадолго.
В следующую минуту кто-то потянул меня за рукав. Это оказалась Энни, которая вернулась за мной.
– Риз, ты идешь?..
Я кивнул, и несколько секунд мы стояли и смотрели, как рябит под ветром вода. Энни привстала на цыпочки и шепнула:
– Ты обещал, что скажешь сегодня…
Я снова кивнул и крикнул Синди и Чарли, что мы скоро вернемся, взял Энни за руку, и мы уселись рядом на стене, свесив ноги.
– Пересадить человеку сердце не так сложно, – начал я. – Труднее всего снова заставить его работать… – Я замолчал, не зная, как лучше выразить то, что я собирался сказать. В конце концов Энни похлопала меня по колену.
– Это ничего, Риз, мне ты можешь сказать. Я уже большая: на будущей неделе мне исполнится восемь.
«И сердце тигра в хрупком, как у фарфоровой куклы, теле», – мысленно добавил я.
– Понимаешь, – продолжал я, – сколько бы я ни учился, сколько бы ни готовился, каким бы талантливым врачом ни считали меня коллеги, на самом деле я не могу заставить пересаженное сердце забиться вновь. Каждый раз, когда оно оживает в груди пациента, это настоящее чудо, и я не могу объяснить, как и почему оно происходит. И никто не может.
Прислонившись ко мне, Энни внимательно слушала. Солнце, отражавшееся от поверхности воды, золотило светлый пушок у нее на ногах и делало ее улыбку еще лучезарнее.
