Том Роббинс - Свирепые калеки
На следующее утро спозаранку начались всевозможные осмотры, завершившиеся полным КТ-сканированием. Учитывая, что он испытал, будучи в коме, пожалуй, стоило бы настроить сканер заодно и на попугая. И на поэта. И на собеседника. И на проводника по подземному миру. (Произнесите ацтекское слово и выиграйте бесплатную неделю в клинике «Джин Симмонс Танг».[273])
На протяжении всего дня, пока его тыкали, щупали, щипали и кололи, даже пока он лежал и потел под трубкой-детектором КТ-сканера, в сознании Свиттерса вертелся один-единственный глобальный вопрос. Нет, не «что теперь со мною будет?». Нет, не «женюсь ли я на своей монахине и буду ли жить счастливо до самой смерти?». Скорее: «Как я пережил проклятие?»
Возможно, это чистой воды психосоматика, пророчество, основанное на самовнушении, – но, когда нога его коснулась земли, Свиттерс и в самом деле почувствовал резкий толчок. Словно молния в него ударила. Сегодня Суть Завтра – не из тех людей, что тормозят на полпути, и есть неопровержимые свидетельства тому, что пустыми угрозами он не разбрасывается: вот вспомнить хоть бедолагу Потни Смайта. Уж не первая ли это попытка шамана пошутить? Нет, как выразился бы Потни, чертовски маловероятно. Тем не менее Свиттерс нарушил табу – и избежал возмездия. Почему? Почему он не погиб?
Тем же вечером Свиттерс получил ответ.
Домино разрешили навестить его после ужина (risotto con funghi[274] и tiramisu[275]). Сперва недужному перепал поцелуй – от души, как говорится. А затем – не менее внушительный конверт.
– Что это еще? Пророчество?
– Нет-нет. Ватикан пророчество забрал. В конце концов я им его отдала, хотя никакого Папы в окне ванной так и не увидела. Что они сделают с фатимским словом – кто знает? Я сообщила Сканлани, что у нас есть небезынтересная интерпретация. Он сказал, что непременно с нами свяжется. – Домино скептически улыбнулась. – Надо отдать им должное, в сане нас восстановили. И даже выдали новые рясы.
Свиттерс начал было: «А что, если ткань пропитали медленно действующим, поглощаемым через кожу ядом?», – однако вовремя сдержался. Сколько можно обрушивать на нее собственные параноидальные страхи? Кроме того, Домино по-прежнему была в чадоре.
– Это от твоего друга Бобби Кейса. О, я же забыла тебе рассказать: Красавица-под-Маской уже в Риме. Она приехала неделю спустя. Решая визовые проблемы в Дамаске, она заодно и нашу почту из офиса Тофика забрала. В ящике был и вот этот конверт. К слову сказать, капитан Кейс потом еще дважды звонил. Он ужасно милый. Très sympathique.[276]
– Ara, – буркнул Свиттерс. – Кейс гребаных птиц сманит с гребаных ветвей как нечего делать. – Уж не укол ли это ревности? Он перевернул конверт – и сей же миг узнал на удивление изящный почерк Бобби. – Ты говоришь, он звонил?
– Вероятно, с моей стороны это нахальство, но я взяла на себя смелость позвонить твоей бабушке тем же вечером… когда приключился несчастный случай. А она, должно быть, дала знать капитану Кейсу, потому что он перезвонил два дня спустя. А еще он звонил вчера, как раз перед тем, как ты пришел в себя. Я принесла из отеля твой сотовый.
Свиттерс внимательно изучил марки на конверте. Не окинавские марки, нет; перуанские. Марки из Южной, чересчур прыткой, мать ее за ногу, Америки.
Свиттерс вскрыл конверт не сразу – дождался, чтобы Домино ушла. Час спустя, когда ночная сиделка пришла измерить ему температуру и обновить данные в истории болезни, он все еще пялился на содержимое.
Внутри обнаружилась одна-единственная фотография, восемь с половиной на одиннадцать. На заднем плане, на фоне сплетений стены тропического леса, стояла группа индейцев – двадцать или около того, все почти наги и покрыты прихотливой татуировкой. А на переднем плане красовался предмет, в котором Свиттерс практически сразу же узнал старую Морякову клетку, сплетенную из прутьев в форме пирамиды.
– Ишь ты, ну надо же! – пробормотал он, хотя, если так подумать, чего удивляться, что кандакандеро сохранили эту штуковину? И тут Свиттерс заметил, что клетка не пуста. Внутри что-то было.
Еще одна пирамида.
Пирамида размером с футбольный мяч.
Пирамида, увенчанная перьями попугая.
Пирамида с человеческим лицом.
Сопроводительная записка, начертанная несообразно элегантным Боббиным почерком на почтовой бумаге отеля «Бокичикос», гласила: «Я знал, что ты мне ни за что не поверишь, пока своими глазами не увидишь – поэтому давай гляди хорошенько. А утречком звякни мне.
Не тревожься, друган. Это не я его пришил. Нужды в том не было. Говорят, его здоровенная змеюка сцапала. Сорокафутовая анаконда или какая-нибудь дерьмовая пакость.
Ну и жуткая ж глушь, а? Прям слов нет! Неудивительно, что ты поверил в проклятие. Мой гид – новый верховный шаман, клевый парень, между прочим. Уверяет, что знаком с тобой. Я его привезу с собой в Штаты – то-то позабавимся! Вскорости все тебе расскажу. А пока насладись неспешной, долгой пешей прогулочкой. Ты ее честно заработал».
Воины на фотографии все до одного разухабисто ухмылялись в унисон – точно актеры «минстрел-шоу».
Свиттерс одолжил у сиделки фонарик-авторучку и придирчиво изучил голову в птичьей клетке. Голова тоже улыбалась. И вид у нее был… расслабившийся.
* * *Поначалу пол казался до странности незнакомым – чужим, едва ли не угрожающим. Однако постепенно он становился все гостеприимнее. Под босыми Свиттерсовыми пятками навощенный линолеум превращался в вакханалию. От походки а-ля Нил Армстронг[277] Свиттерс перешел к шагам а-ля Кришна. Прохладный и теплый, ровный и волнистый одновременно, пол походил на плодовую кожицу. Или на салат-латук. Что-то невидимое, несказанно приятное сочилось у него промеж пальцев. Взад и вперед по коридору шлепал он, топая пятками, чтобы полнее ощутить сущность пола. То и дело – оказавшись вне пределов видимости от поста медсестер – он откалывал мартышкино коленце-другое.
– Сейчас возьму и выпрыгну из окна и станцую на траве, – сообщил он Домино. А та напомнила, что этаж вообще-то – пятый.
Большую часть дня Домино ходила туда-сюда вместе с ним, слушая его разглагольствования о гигантских змеях, о Мировом Змее, об исцеляющем питоне Аполлона, о витом жезле Гермеса и так далее: дескать, по его мнению, Змий вовсе не соблазнил Еву отведать яблоко запретного знания – скорее Змий яблоком и был: видя, как Змий возрождается, сбросив кожу, Ева впервые познакомилась с перспективой бессмертия; наблюдая Змиевы вылазки под землю, Ева поневоле заподозрила, что жизнь заключает в себе гораздо больше, нежели провидит глаз, и что существуют и иные, более глубокие уровни – реальность под поверхностью реальности, логика подсознания. Разве метафорический Змий в мини-Эдеме самой Домино – чуть на него взглянули под углом зрения более широким, – не распахнул врата – и не разгневал власти? А вот почему змеиная сила убила Сегодня Суть Завтра – он понятия не имел. Высшее знание в высшей степени опасно, запредельные загадки остаются запредельно загадочными. Остерегайтесь ловкача-рационалиста, который скажет вам, что это не так!
Ходьба заключала в себе неизъяснимое наслаждение, болтовня тоже весьма радовала. Свиттерс ходил и болтал, болтал и ходил, прерываясь только на ленч да с появлением Красавицы-под-Маской: та зашла пожать ему руку и сказать adieu.[278] Аббатиса, Мустанг Салли и Пиппи тем же вечером возвращались в Сирию. Красавица-под-Маской надеялась, что в один прекрасный день они снова увидятся. Новая летняя ряса была ей необычайно к лицу. Шрам на носу потемнел, отметил про себя Свиттерс. И приобрел в точности тот самый оттенок синевы, что использовал Матисс, увековечив наготу Кроэтины в 1943 году.
Позже вымотанный ходьбой Свиттерс, улегшись в постель пораньше, лежал и проигрывал в голове всевозможные сценарии будущего. Бобби Кейс привезет Ямкоголовую Гадюку в Северное полушарие. В мир белого человека. Ямкоголовую Гадюку – со всей его древней магией и современной информированностью, полукровку во всех смыслах этого слова, вооруженного – лингвистически, гносеологоически и физически – способностью преуспеть в нескольких реальностях. Что, если Ямкоголовая Гадюка возьмет да и примкнет к ним? К Свиттерсу, Бобби, Одубону По и Скитеру Вашингтону (который недавно потерял руку, разряжая мину в Эритрее, но, говорят, здорово нажаривает на пианино пятью пальцами и обрубком), к Б.Г. By и Дики Дэру и некоторым другим агентам, бывшим и настоящим, которых, наверное, называть не следует? Пожалуй, Домино тоже не останется в стороне: не она ли призналась в тайной склонности к пуризму и элитизму? Что, если все они объединят усилия? Ну, создадут что-то вроде организации. Вроде того.
Скорее всего названия у их новой организации никакого не будет. «Культ Великого Змея» звучит уж больно претенциозно и натянуто, а ангелы у него уже в печенках сидят – с тех пор, как Голливуд, легковерные святоши и чокнутые придурки Нового Времени, скооперировавшись, придали им банально-сказочно-благотворительный облик. И со всей определенностью – никакого кредо. Разве что чего-нибудь скромненько, без всякого доктринерства, вроде: «Дом охвачен пламенем – зато какой вид в окне!»
